Трон любви. Сулейман Великолепный

Адам Лисовский прожил в Стамбуле еще два дня, Сулейман приказал, чтобы никто не знал, что это за человек, но и Хуррем для бесед тоже не приглашал. Обратно брат Насти возвращался нагруженным подарками сверх меры. Пришлось даже выделить охрану для сопровождения.

В беседе с Ибрагимом Сулейман смеялся:

– Я за Хасеки выкуп заплатил семье, теперь она моя по праву.

А Хуррем сказал:

– Если бы попыталась сбежать – вернул, если бы попросила отпустить – отпустил.

Хуррем вскинула на него глаза, полные ужаса:

– Отпустил?!

– Как удержать женщину, которая прочь рвется?

А у Хуррем в голове билось: не нужна!

– Ты брату сказала, что счастлива, чтобы успокоился?

– Правду сказала.

– Зачем же отправляла к нему человека с просьбой помочь сбежать?

– Не было такого. Мне бы и в голову не пришло.

Он смотрел в зеленые глаза и верил. Нет, не хотела бежать, не просила о помощи. Оставалось понять почему. А еще – кто отправил посланника в Рогатин.

Хуррем помотала головой:

– У меня в гареме врагов много…

– А если бы брат не к Ибрагим-паше пришел, не ко мне, а прямо тебе сумел весточку передать?

– Не побежала бы. Да и не поверила.

– Второе честней.

Снова качала головой:

– Нет, не стала бы бежать. Мой дом здесь. У человека дом там, где дом его детей.

– Только дети держат?

Хуррем вдруг лукаво сверкнула зелеными глазами:

– Еще один поэт, который стихи о любви красивые слагает…

Сулейман притворно сурово сдвинул брови:

– Кто таков, кто посмел?! Узнаю – велю казнить!

– Пощади его, о Великий султан, он очень хороший… Я его люблю…

– Любишь? Тогда пощажу. Пусть слагает свои стихи дальше.

Они весело смеялись, смех Хуррем, подобный звуку колокольчика, разносился по султанским покоям.

Кизляр-ага ворчал: эта Хуррем совсем с ума Повелителя свела, раньше все в его спальню водил, теперь до покоев вне гарема добралась. С иноземцами встречается и даже беседы ведет, конечно, в присутствии султана, но где это видано, чтобы женщина с иноземцами сама, без драгомана, разговаривала? В гареме разные невольницы, многие языки знали, но свой быстро забывали, стоило научиться турецкому.

Они свой забывали, а эта чужие зачем-то учит! Зачем женщине итальянский? Разве она будет драгоманом? Кизляр-ага вдруг хихикнул от пришедшей в голову мысли: если Повелителю Хуррем надоест и тот негодницу выгонит, женщина будет зарабатывать на жизнь как драгоман.

Но пока Повелитель выгонять Хасеки явно не собирался, напротив, все чаще она проводила время у султана не в спальне, а в рабочей комнате вне гарема. Эти покои, доступные только валиде, да и то не всегда, были запретными для остальных наложниц, туда и шех-заде Мустафа не так часто ходил. Пожалуй, только Ибрагим-паша и вот эта нахалка чувствовали себя в султанских покоях свободно.

Недалеко то время, когда она и ночевать будет не в спальне Повелителя в гареме, а вот здесь, со вздохом размышлял кизляр-ага. А ему приходится часами простаивать у двери, точно обычному евнуху.

Шайтан принес эту Хуррем в гарем! Будь проклят тот день, когда он принял подарок от Фатимы, оставив нахалку, а не отправив ее на самую черную и грязную работу подальше от взоров Повелителя! Но кто же мог тогда знать, что эта пигалица обретет такую власть над сердцем султана? Казалось, если и позабавится, то недолго, а уж после рождения первого сына и вовсе отправит в гарем навсегда, как бывало с остальными кадинами.

И что он в ней нашел? – в тысячный раз спрашивал сам себя евнух, сокрушенно признавая, что что-то в этой нахалке есть, что неуловимо притягивает к себе не одного султана.

Кизляр-ага куда умней и наблюдательней, чем кажется, и знает много больше, чем все думают, и властью обладает куда большей, чем есть на первый взгляд. Не только в гареме, но и за его пределами эта власть, а то, что ее не замечают, хорошо, самая сильная власть та, которая незаметна.

Жаль, что не удалось скомпрометировать нахалку с помощью ее брата. Тоже мне, святой нашелся! Сказали же ему: выкрасть сестру можно, а он выкупать явился. Безмозглый роксолан – выкупать любимую женщину у султана! Да на это не только его денег, но и всей его страны неверных не хватит.

Как он к Ибрагим-паше попал? Нет, хуже того – самому Повелителю на глаза. Дуракам всегда везет, это каждый знает. Нарочно такого не сделаешь, ни Великий визирь, ни султан разговаривать с чужаком не станут, но Ибрагим-паша случайно оказался во дворе, а у Повелителя было столь хорошее настроение, что решил пошутить – лично поговорить со славянином.

В результате брат Хасеки уехал обратно, не только не заплатив денег за сестру, но и с немыслимыми подарками. Конечно, Ибрагим-паша постарался сделать вид, что такого человека в Стамбуле вообще никогда не было, но кизляр-ага знал все и обо всех не только в гареме.

Откуда у него источник власти?.. Гарем – бездонный потребитель всякой всячины, от еды до ювелирных украшений. Многочисленные наложницы, родственницы, дети, слуги и охрана поглощали всего столько, сколько, наверное, продавал Бедестан, и хотя за поставки в гарем отвечал нарочно выделенный чиновник, ничего не проходило мимо главного евнуха. Торговцы об этом знали, а потому одаривать не забывали.

Но иногда для кизляр-аги вместо богатых даров важнее сведения о том, что происходит за пределами гарема. Те, кто это понимал, получали большие преимущества перед просто дарителями, без конца подсовывавшими евнуху перстни, словно у него не десять пальцев на двух руках, а по сотне на каждой.

Чем мешала главному евнуху Хуррем? Тем, что постоянно нарушала или вовсе не признавала установленные правила, и Повелитель под влиянием этой гяурки (пусть сколько угодно твердят, что она правоверная, кизляр-ага не верил в ее благочестие!) тоже принялся нарушать давнишние устои. Ведьма, не иначе!

Порядок в гареме держался только на соблюдении жестких правил, на незыблемости раз и навсегда установленной иерархии, почтении и уважении тех, кто выше хотя бы на ступеньку, и всяческими стараниями и себе взобраться туда же. Такое стремление возвыситься хотя бы над кем-то отвлекало женщин от остальных проблем. Главным становилось внимание султана, собственная внешность и благосклонность валиде и кизляр-аги.

Одалиски без конца одаривали евнуха теми же перстнями, но не это главное, пока они зависимы, они послушны. Держать в руках столько женщин, не имея мощных рычагов управления ими, невозможно.

Нарушая правила, Хуррем тем самым их размывала, расшатывала сами основы гаремной организации. У кизляр-аги даже мелькнула мысль: так она и сам гарем отменит! Разозлился на себя:

– Шайтан в мою голову сегодня вселился, что ли? Дурные мысли лезут. А все эта Хуррем!

У евнуха давно во всем виновата Хуррем. Но если разобраться, то основные неприятности начались, когда Повелитель заметил эту зеленоглазую колдунью. Султанское сердце никак не удавалось отвратить от этой женщины, как ни старались. Чего только не делали – травили ее саму, пытались очернить перед Повелителем, показывали и даже укладывали на ложе Сулейману самых красивых девушек, умных, обученных любви, чтобы могли не просто заменить худышку на зеленых простынях, но и беседы вести. Что ни делали, но стоило Хуррем родить очередного недоноска, как Повелитель забывал обо всем и возвращал ее на ложе.