Трон Знания. Книга 1

Когда Жердяй вывел Малику из лачуги, Адэр уткнулся лбом в согнутые колени и обхватил руками голову.

***

Малика все поняла.

Скользнула взглядом по ленивым пенным облакам. Мун говорил, что облака бывают глубокого белого цвета, а небо – ярко-синим, бирюзовым, лазурным или серебристо-голубым.

Посмотрела на солнце, зависшее над горной вершиной, похожей на горлышко бутылки. Говорят, что цвет солнца зависит от высоты над горизонтом. Интересно, какое оно сейчас?

Конечно же, Малика, как и любая другая незамужняя моруна, различала цвета, но видела мир сквозь мутную пленку, которая странным образом делала краски бледными, тусклыми, будто разведенными грязной водой, и при этом не искажала четкость и резкость окружающей картины. Лишь познав плотскую близость с любимым и любящим мужчиной, моруна постигает все разнообразие цвета и его великую силу.

Взор Малики перескакивал с костра на горы, с торчащего из расщелины кустика на шумную стайку пичуг. Она старалась сохранить в памяти все размытые краски без оттенков. Скоро она погрузится в серый мир, ибо принесет себя в жертву. Только так она сможет отомстить.

Жердяй толкнул ее:

– Пошла!

Малика вдохнула соленый воздух и направилась к бандитам, сгрудившимся возле крайней хибары.

Внутри вдоль стен лежали горбатые тюфяки, валялись рваные одеяла и грязное тряпье. На перевернутой бадье сидел седой ребенок.

– Уйди, Вайс, – попросила Малика.

Мальчуган сполз на землю, втиснулся в угол и сжался в комок.

Хлопнула дверь. В хибаре сгустился и потемнел воздух. Малика повернулась к мужикам.

Молчат и прерывисто дышат. Глазеют слащаво, с вожделением. Жердяй облизнулся, покосился на пижона в кепке и алом платке на шее. Лысый голодранец с прыщавым лицом сплюнул через губу. Хлыст толкнул локтем Осу. Оса кивнул человеку в брезентовом плаще и капюшоне, скрывающем лицо.

Пока похотливая братия, удерживаемая силой взгляда, робела – переминалась с ноги на ногу, пыхтела и потеряно мялась, – Малика считала. Шестеро… Один остался возле лачуги Адэра. Двое возле расщелины сторожат невольников. Один на вершине утеса. Наверное, еще двое засели где-то на подступах к лагерю. Итого двенадцать. Значит, достаточно четверых, чтобы они перегрызли остальным глотки.

С двумя будет покончено здесь же, в этой лачуге. Следующими будут сторож Адэра и надзиратели горемык. Затем испустят дух караульные. Тот, что дежурит на утесе, вероятнее всего, бросится в бега. Возможно, его преследование затянется на всю ночь. Ближе к утру эти четверо передерутся. В конечном счете, останется один. И на рассвете она убьет последнего.

К полудню они с Адэром доберутся до «Рискового». Вечером она вернется сюда, чтобы привести в исполнение свой смертный приговор. Только бросится не в море, а на самую острую скалу. Она сама остановит свое сердце, ибо совсем скоро все ее чувства умрут, и исчезнет смысл бытия.

Ей суждено пробыть в сером мире всего лишь сутки. Сутки из двадцати двух лет – вычет невелик. А значит, жизнь прошла не зря.

Оса похрустел пальцами, склонил голову к плечу. С показной бравадой приблизился. Попытался растянуть рот в ехидном оскале, но так и замер, приоткрыв изреженный ряд желтых зубов.

– Не смотрите ей в глаза! – гаркнул человек в плаще. Подскочил к Осе, оттолкнул его в сторону. – Не смотри ей в глаза!

Слишком неожиданным и сильным был удар в лицо. Всхлипнув, Малика отлетела назад, затылком впечаталась в стену и стекла на пол. В ушах загудело.

«Твою мать…» – «Какого хрена…» – «Бурнус! Совсем сдурел?»

– Это моруна, – произнес человек в плаще и опустился перед Маликой на корточки.

– Брось, – насмешливо проскрипел Оса. – Моруны все сдохли.

Бурнус скинул капюшон. Смоляные волосы, правильное, с тонкими строгими линиями лицо, серые, как сталь, глаза, черные брови вразлет. Перед Маликой сидел ветон – представитель древнейшего народа Порубежья.

– Хотела обуть нас на обе ноги? Не выйдет, – процедил он сквозь зубы и бросил через плечо: – Отвечаю. Такая, как она, свела моего прадеда в могилу.

– Хватит лясы точить, – возмутился прыщавый голодранец. – Хочешь быть первым – давай. Не задерживай очередь.

– Стадо идиотов, – прошептал Бурнус и поднялся. – Моруны превращают мужиков в рабов. Вы хотите стать ее рабами?

Бандиты переглянулись.

– Сказки все это, – проговорил Жердяй. – Не встает на девку, отвали.

– Моруну нельзя брать против ее желания, – встрял в разговор пижон с платком на шее. – Слышали о проклятии?

– И ты отвали, – выпалил Жердяй.

– И отвалю, – огрызнулся пижон и вышел из лачуги.

– Я слышал, что у морун светлые волосы, – сказал прыщавый голодранец.

– И бледная кожа, – добавил Хлыст.

– А глаза? – спросил Бурнус.

– Ну, черные. И что? – Хлыст пожал тощими плечами. – У нас в «Горном» баба жила. Вот у той глазищи были, похлеще этой. Муженек топором ее искромсал. Значит, не раб.

– Значит, не моруна, – отрезал Бурнус.

– Да разве ж баба лежит как стелька, коль не по желанию? – прогнусавил прыщавый.

– И то верно, – согласился Оса. – Девка ждет, а мы яйца парим.

– Ага, ждет, когда ты вдуешь, – вставил Бурнус. – Если уж проклинать, то наверняка.

Хлыст навис над Маликой:

– Эй! Шалава! Рассуди нас с братками – ты моруна или нет?

Прыщавый почесал в паху:

– Так она тебе и скажет.

– Брехня все это, – обозлился Жердяй. – Нет морун и баста! А если у вас кишка тонка, не мешайте. – За лодыжки оттащил Малику от стены. Навалился сверху. – Да что ж ты трясешься? Неужто под мужиком не была?

Малика запрокинула голову. Мальчишка, глядя на нее, беззвучно шевелил губами.

– Вайс! Отвернись!

Жердяй заерзал, втискиваясь между ее ног:

– Дурочка… расслабься.

– Сынок! Отвернись! – взмолилась Малика.

Жердяй оттянул ворот ее платья, уткнулся носом в шею:

– А пахнешь-то как! – Лизнул. – Ах, ты ж, моя сладость. – Прижался щекой к ее груди. – Сердечко бьется… – Заскользил пятерней по ноге Малики, приподнимая подол платья. Выдохнул: – Ох, ты ж, Боже мой…

Скрипнула дверь.

– Я вспомнил! – прозвучал от порога голос пижона. – На спине моруны должны быть письмена.

– К черту письмена, – простонал Жердяй.

– Жердяй! – промолвил Бурнус. – Давай посмотрим.

– К черту!

– Жердяй! – гаркнул Хлыст.

Взвыв, бандит сполз с Малики. Перекатил ее на живот. Рванул платье.

Она знала, почему мучители затаили дыхание. На ее спине не просто письмена. По телу бегут строчки, бледнеют, на их месте появляются новые фразы на разных языках и наречиях. Она не могла их прочесть и, тем более, запомнить, но чувствовала, как ежесекундно раздвигаются границы ее сознания, и понимание многих вещей возникает непостижимым образом из ниоткуда.