Тропа каравана

— Шаг отчаяния, — пробормотал Атен.

— Конечно, у них ничего не вышло, — продолжал Лис. — Вы сами видели: нынешний Хранитель очень силен. В общем, похитителей поймали и казнили: отвели в снежный лес, связали и бросили умирать. А там, звери их разорвали или мороз убил, никто не интересовался… Горожане, конечно, усилили свои рубежи, стали подозрительными. Они ждали новых незваных гостей. Но больше с тех пор никто не приходил… В общем, все говорит за то, что города уже нет.

— Но метель не могла за столь короткий срок замести лес… — с сомнением качнул головой Евсей.

— Если их Хранитель был слаб и людям не хватало земли для полей, они давно вырубили деревья.

— Что уж теперь гадать, — вздохнул Атен. — Так или иначе, все приметы говорят за то, что впереди нас ждут лишь замерзшие развалины. Тепло давно покинуло этот край, — он приподнял полог, всматриваясь в царившую вокруг белизну. Несколько снежинок, подхваченных ветром, ворвались в повозку и затанцевали в коротком, трепетном танце, сгорая в тепле согревавшего ее чрево огня.

Ночь была ясной, звездной, снег искрился, озаряемый бледным светом тяжело нависшей над миром луны. Та казалась во много раз больше солнца, но и в ней, и в ее дыхании царил лишь холод. Мир казался пустым, и ничто в нем не удерживало взгляда.

Караванщик замер, прислушавшись. Внутренним, развившимся за годы дороги чутьем он ощутил высокий, похожий на далекий протяжный крик звук, который медленно тек, смешиваясь с плачем погребенных под снегом людей. Они еще не заснули вечным сном. Их души еще не обрели покой в подземных владениях повелительницы смерти. Они еще помнили, чувствовали и рыдали над злой судьбой, оставившей им одно лишь прошлое.

Атен бережно сложил карты, убрал их в сундук, а потом, не произнеся ни слова, спрыгнул в снег. Беззвучно опустился полог.

Когда повозка вновь тронулась, Мати проснулась. Ей было неспокойно, сердце бешено стучало в груди. Быстро натянув одежду, она легла на живот у самого края и осторожно выглянула из-за полога.

Вокруг все укрывал снег. От горизонта до горизонта расстилались белые владения Метелицы — великая снежная пустыня. Но повозки стали перестраиваться так, словно подходили к городу, мужчины сняли цепи, связывавшие караван в единое существо, длинного червя, возницы занимали свои места и зорко следили за дорогой, воздух наполнили предостерегающие звуки рожков дозорных.

Сердце Мати на мгновение пронзил страх, рожденный непониманием происходившего. Ей захотелось поскорее найти отца, броситься к нему, прижаться… Он успокоит, все объяснит, защитит.

Но стоило ей выбраться наружу, как ноги, словно заледенев, приросли к земле: она увидела, что караванщики зажгли поминальные факелы. Над горизонтом возник мутной бледной тенью ледяной дворец Метели — знак беды и смерти.

За спиной скрипнул снег, и тяжелая рука отца опустилась ей на плечо. Мати взглянула на него с немым вопросом, полным граничившего с отчаянием страхом.

— Мы подъезжаем к мертвому городу, дочка, — тихо проговорил тот.

К его удивлению, девочка облегченно вздохнула:

— А я увидела факелы и испугалась, что в караване кто-то умер, — ее губы тронула робкая улыбка: — Как хорошо, что это не так!

Страх исчез из ее глаз, зажегшихся синим пламенем, и она устремила взгляд туда, где сверкали под ледяной коркой в лучах луны развалины мертвого города. Сейчас она испытывала лишь восхищение могуществом Матушки Метели, способной создать холодный огонь из горячего камня.

Незаметно для самой себя, Мати двинулась вперед.

Атен шел рядом с дочерью. В который раз он удивлялся тому, как сильно отличалась она от всех, кто был рожден в городе. Ее миром была снежная пустыня, караван — ее оазисом. Сердце девочки не сжималось при виде погибших городов, не трепетало в окружении белого безмолвия. Она всякий раз с готовностью отправлялась в путь, покидая чуждые ей края тепла, и почти всегда в ее синих, как небесный свод, глазах горело любопытство. Казалось, ей было интересно в мире все.

— Мы зажгли факелы, чтобы почтить память людей, уснувших вечным сном вместе со своим городом, — медленно, следя за тем, как дочь будет реагировать на его слова, проговорил караванщик.

Та кивнула, затем, задумавшись, нахмурилась: — Па, а почему они умерли?

— Помнишь, я тебе рассказывал сказку о ледяном городе? Там со смертью Хранителя тепло покинуло землю и метель, более не встречая преград на своем пути, вошла в дома людей…

— Да, она замела все снегом и люди уснули вечным сном, до тех пор, пока силы не вернутся к Шамашу, богу солнца и повелителю небес. Когда Метель — богиня Айя — увидит своего супруга прежним, живым и здоровым, ее сердце преисполнится великой радостью, весь снег растает, талая вода разбудит людей и высохнет слезами у них на глазах. И весь мир станет зеленым, многоцветным, каким он был когда-то давно, — заученно затараторила она, а затем вдруг спросила: — Странные они, горожане, да, пап? Выбрали вечный сон, а ведь могли уйти из города, стать караванщиками, как мы?

— Милая, эта не так просто — путешествовать: нужны повозки, несущие внутри себя огонь, меховые одеяла, теплые одежды, припасы, снежные олени, а, главное, карты.

Мати пожала плечами, принимая объяснения отца, но не понимая, как отсутствие каких-то столь обычных вещей может помешать выбрать жизнь: — Если бы у них была душа караванщика, их бы ничто не остановило. А так, — девочка шмыгнула носом. — Жаль, что город умер. Наверно, здесь когда-то было красиво… И ничего не осталось.

Ничего не осталось… Нет, прошло еще слишком мало времени, чтобы стереть все следы с земли, разгладить морщины. Пусть знавшие лишь тепло стены домов не выдержали всей тяжести удара холода и, став хрупкими, рассыпались осколками прежней жизни. Но снег и ветер, словно смеясь над их памятью, то открывали побледневшие верхушки развалин, то вновь скрывали их под легким белым полотном. Минует еще много времени — год, может быть, два — и единственным напоминанием о прошлом останется вознесенный снежным холмом над землей храм, превращенный госпожой Айей в один из своих бесчисленных дворцов, разбросанных в бесконечности пустыни.

Медленно, осторожно, караванщики приблизились к холму, остановились у подножия, обратив взгляды к звездам, и замерли. Они испрашивали у богини снегов разрешение войти в Ее дом и провести обряд, дарующий покой прошлому и освобождающий будущее от тяжких оков настоящего.

Таков был долг караванщика: оказавшись в умирающем городе, принять в караван хоть кого-нибудь из его жителей, чтобы сохранить род; вступив же первыми в ледяной дворец, совершить обряд упокоения, дабы души пересекли черту горизонта, и мертвые вместо ужасных кошмаров видели светлые добрые сны…

А затем караван вновь двинулся в путь. Люди не могли позволить себе задерживаться больше необходимого: промедление в снежной пустыне могло прогневать Метель и обрушить на головы провинившихся смерть.

Налетел ветер, застучался в пологи повозок, завыл, требуя впустить его, и, встретив отказ, разозлился, поднял с земли огромные охапки снега, закрутил их в диком танце — заклинании метели, чтобы бушевать, не останавливаясь ни на миг, не один день, не одну ночь.

Путь стал тяжел. Встречный ветер порой так усиливался, что животные не могли сдвинуться с места, а люди падали и, если бы не веревки, привязывавшие их к единой цепи каравана, вихрь унес бы их прочь, в пустыню, как хищный зверь утаскивает свою жертву, чтобы потом, в одиночестве, насладиться ее смертью.