Тропами северного оленя

Вдовин мне понравился сразу. Я почувствовал в нем родственную душу — сосредоточенность одинокого волка и нелюбовь к дешевой популярности. В Ревде Иван принял нас с распростертыми объятиями и сразу повел показывать музей. А показывать было что. Прежде всего — богатая коллекция минералов из Луяврурта — сотни экспонатов, в том числе куски «лопарской крови», крошки которой я не раз находил потом на берегу озера Духов. В мрачном закутке выставочного зала — лагерная экспозиция, оплетенная колючей проволокой. А в центре — словно только что из тундры — старая лопарская вежа.

— Последняя на Кольском! — сказал Иван.

Ее обнаружили в 1998 году на берегу озера Вудьявр (Болотистое), в среднем течении реки Поной. Полусгнившая вежа торчала среди болот. Было ясно, что так она долго не протянет. Сотрудники немедленно решили перенести вежу в музей. Но каким образом?

Это были почти реставрационные работы. Нижний венец распадался в руках, каркас был примерно в таком же состоянии, в обшивке из дерна выросла березка. Эти гнилушки нужно было погрузить на вертолет. Перевезти на место и там сложить заново, словно трухлявый пазл. Представляешь?

Зато благодаря этому головоломному предприятию у вас есть возможность переночевать в последней настоящей саамской веже Кольского полуострова.

Потому что в музее Вдовина — и это предмет особой гордости хозяина — в отличие от всех других музеев на свете, к экспонатам можно сколько угодно прикасаться, ощупывать их, а вежей — даже пользоваться. Что ж, такой удивительный шанс мы упустить не могли.

И хотя все было не по-настоящему — вежа ведь стояла не в тундре, а на музейном паркете, внутри это не ощущалось. Наоборот, стоило нам через маленькое отверстие проскользнуть вовнутрь, очутиться среди оленьих шкур, как мы забыли об окружающей действительности и с головой погрузились в некий фантастический архетипический сон. Не зря Роберт Скалл [122] (упоминаемый Брюсом Чатвиным в одном из романов) в своей лекции в Метрополитен-музее утверждал, что «закапывание в землю — один из древнейших человеческих инстинктов». В музее Вдовина я смог в этом убедиться на собственной психике.

122

Роберт Скалл — коллекционер поп-арта.

Ночью я встал по нужде. В туалет надо было идти через весь выставочный зал. В окна светила луна. В витринах сверкали минералы из Луяврурта: ильмайокит, карнасуртит, ловдарит, мурманит, сейдозерит, умбозерит, опал, эвдиалит, рамзаит и десятки других. Из лагерного угла доносилось чье-то тяжелое дыхание. Я вернулся в вежу и облегченно вздохнул.

Издалека вежа в пастушьем лагере под Пункаруайвом напоминала скорее кемпинговый домик эпохи раннего постмодернизма, нежели жилище северного кочевника. Разве что традиционно купольно-конусной формой — да и то вежа больше походила на иглу. [123] Почти вся из дерева и стекла (вежа полностью застеклена!), внутри — благодаря большим окнам на все четыре стороны — очень светло. Помню, что, привыкший к тусклому полумраку северных рыбацких избушек, я уже на пороге обратил внимание на свет: как раз выглянуло из-за туч солнце, его лучи буквально лились в окна, размещенные по окружности. Еще меня поразило, что вежа такая просторная. Я бы никогда не подумал — глядя снаружи — что внутри столько места.

123

Иглу — зимнее жилище эскимосов. Представляет собой куполообразную постройку диаметром 3–4 метра и высотой около двух метров из уплотненных ветром снежных или ледяных блоков.

В основании вежи — круг плюс две небольших прямоугольных пристройки по бокам. Одна — что-то вроде прихожей: там висят пастушьи куртки, малицы [124] и дождевики, валяются болотные сапоги, валенки и пимы, [125] а также какие-то детали упряжи. В другой пристройке, задуманной как кухня, — маленький продуктовый склад (пищу готовят на железной печке в центре вежи). Вокруг печи — дрова. Справа на пол у стены брошены оленьи шкуры (на них — несколько заросших туристов из Мурманска, ненастье держит их тут, в неволе, уже неделю, потому что в такую погоду даже местный житель не рискнет переправляться на лодке через Луявр), слева маленький столик на троих, максимум четверых, небольшая скамейка да хромой табурет. Над столом висит индейский амулет из штата Мэн — «ловец снов» из кораллов и перьев — подарок канадца Джона. Раненого медведя, который уже неделю шатался поблизости, подстреленный каким-то незадачливым браконьером, отгоняли громким рэпом из стоящей во дворе колонки, провод от нее тянется под стол к усилителю.

124

Малица — длинная мужская одежда глухого покроя у ненцев, частично у коми, хантов и манси (оленеводов). Шьется из оленьих шкур шерстью внутрь, только подол — шерстью наружу; иногда имеет капюшон из более тонких шкур мехом вверх; к рукавам пришиваются рукавицы.

125

Пимы — меховые сапоги у северных народов.

— А зимой у вас тут тепло?

— А как же, я стены стекловатой утеплил.

Оказалось, что Валерий сам спроектировал и построил вежу на датский грант. Эту общину они организовали вчетвером три года назад. Он, Андрей Юлин, Муха и Галкин. Андрея выбрали председателем, потому что он, во-первых, мужик оборотистый и во всем этом разбирается — во всяких регистрациях, бухгалтерии и прочих бумажках, к тому же кое-как владеет английским и мир повидал, во-вторых — район Луяврурт принадлежал когда-то его роду. Самому Андрею на Сейдъявр нельзя (родовое проклятие — за то, что отдали свою территорию), но это вовсе не мешает ему заниматься делами «Пираса» в Ловозере, организовать и привозить туристичекие группы, рекламировать лагерь в Интернете, обеспечивать пастухов транспортом и снаряжением, а также ездить на международные конференции по делам малых народов Севера и представлять их интересы на семинарах, посвященных туризму на Кольском полуострове. Саша Галкин работает в одной из бригад совхоза «Тундра» и сюда наведывается лишь изредка. А нелюдимый Муха — свободный саам: с тех пор, как подшился (раньше пил без продыху), круглый год кочует по тундре с самоедкой Катькой. Так что за хозяина в лагере остается Тепляков. И хотя сразу находятся помощники, он все объясняет сам. Доходы члены общины делят между собой — в зависимости от участия в работе, а также числа своих оленей в стаде.

— А сколько у вас оленей?

— Это секрет фирмы.

Позже Валерий называл самые разные цифры — то ли проговаривался по неосторожности, то ли проникся доверием: раз говорил о двухстах головах, другой — о двухстах пятидесяти, а порой, по его рассказам, выходили и все триста. Впрочем, оценить стадо — дело непростое. Попробуй сам — считают ведь всегда через бинокль, олени постоянно в движении да к тому же никогда не пасутся все вместе. Так что одну и ту же группу нередко считают дважды, а то и трижды. Плюс браконьеры, росомахи и волки. И приплод. Лишь зимой, когда оленей отлавливают и сгоняют с гор, можно реально оценить поголовье.

После первого нашего разговора с Валерием жизнь лагеря я представлял себе следующим образом. Сами они питаются, главным образом, рыбой — в Луявре огромное количество и сига, и щуки, и налима, и форели. И кумжа попадается, красная рыбка, — излишки улова продают в Ловозере. В ягодную пору сидят на ягодах — в буквальном смысле. То есть по целым дням не выходят из тундры, ползая в ягодниках с совками-граблями.

— Представь себе, что это за бизнес, если мужики за один сезон дома себе построили — на одних ягодах-то.

И от туристов копеечка-другая перепадает… Валерий за день в горах берет восемьсот рублей (почти тридцать долларов). Этакий северный шерп. [126]

Тащит провиант на всю группу, отыскивает дорогу и место для ночлега, разводит костер и следит за психологическим состоянием участников экспедиции — если надо, позаботится лучше родной матери. В одиночку ходить по Ловозерским тундрам нелегко — воздух здесь разреженный (как на высоте нескольких тысяч метров), погода чрезвычайно переменчива, нередки галлюцинации. Это горы Крайнего Севера — кроме железного здоровья, здесь требуются стальные нервы. В противном случае без Валерия Теплакова в горы — и думать не смейте.

126

Шерпы — народность, живущая в Восточном Непале, а также в Индии. Кроме земледелия, скотоводства и торговли, традиционным занятием шерпов является участие в восхождениях на горные вершины, где они практически незаменимы в качестве носильщиков.

Каждый заработанный рубль (доллар или евро) идет на продукты, которых в тундре не найдешь — хлеб, чай, сигареты, макароны, сахар и водку, а также на топливо для «Буранов», лодок и генератора. Случалось неделями жрать рыбу без хлеба и запивать ее настоем из листьев черники. Зато уж как попадется группа немцев, то вся кормежка — за их счет, причем весьма приличная: иностранцы привозят с собой всякие деликатесы — фрукты, швейцарский шоколад, голландский сыр, чешское пиво, порой виски, а сами заказывают традиционные саамские блюда — оленину, приготовленную на гриле, бифштекс по-лопарски, почки в пиве, гуляш a la Куйва, суп-лимм или дичь с морошкой.

— Скажу тебе прямо, Map, обслуживание туристов — главный шанс общины. И ее будущее.

— А олени?

— Ну, кольские лопари никогда не разводили оленей на продажу. Держали столько, сколько нужно, чтоб самим выжить. Живой запас мяса, шкур для одежды и костей для кустарного промысла. Лопари жили охотой и рыбалкой. Оленей использовали, главным образом, как транспортное средство или как приманку на охоте. Поэтому каждой семейной общине хватало стада из нескольких оленей (в крайнем случае — нескольких десятков). И лишь когда на Кольский полуостров пришли коми, началась это гонка за увеличением поголовья — так называемая интенсификация разведения. Коми-ижемцы разводили оленей на продажу, подобно сегодняшним совхозам, мы же всегда держали оленей только для своих нужд.