Тропиканка. Том второй
Шрифт:
Так общими усилиями была разгадана тайна двух букв, и осталось только найти в бортовом журнале номер счета в банке.
Вернувшись из своей заграничной командировки, Бонфинь понял, что Оливия еще больше сблизилась с Витором. Теперь они встречались каждый день. Парень не терял времени зря. Он подбирался все ближе и к Гаспару и к его, Бонфиня, дочери. Оливия возвращалась домой поздно ночью счастливая, с сияющими глазами. Бонфинь мрачнел, все хотел серьезно поговорить с дочерью, но не мог собраться с духом.
В отличие от Гаспара он никогда не обольщался насчет Витора
Бонфинь никак не мог разгадать, что нужно Витору от Оливии? В искренность чувств этого повесы он никогда не верил. Он много слышал о похождениях Витора. Гаспару не раз приходилось выручать внука из переделок. И вот однажды Бонфинь решился высказать дочери свои опасения. Он слышал, как она тихо беседует с Витором по телефону.
— Жаждешь меня увидеть, соскучился? Лгунишка! Хорошо, я буду готова через полчаса. Целую. Пока!
И Оливия, напевая веселую мелодию, поспешила в свою комнату одеваться. У Бонфиня сжалось сердце, он понял, что дело зашло слишком далеко, дочь влюбилась в этого негодяя. И он сам виноват в том, что вовремя не остановил ее.
— Поди сюда, Оливия, — позвал он дочь. — Что происходит, девочка? Ты встречаешься с этим парнем? Вполне возможно, что он просто использует тебя, у него свои цели. А когда ты поймешь это, будет уже поздно. Я не хочу, чтобы ты страдала из-за этого типа.
— Как это использует, папа? Я ведь не ребенок! — обиженно воскликнула Оливия. — Я всегда нравилась Витору, и он этого не скрывал. А я его терпеть не могла. Но сейчас мы сблизились, и я открыла в нем много хорошего. Ты просто несправедлив к нему.
Бонфинь признал, что он бессилен. Витор оказался слишком коварным и сумел так быстро прибрать к рукам Оливию. Похоже, сейчас он преуспел в этом и с собственным дедом. Бонфинь еще пытался бороться, объяснить дочери, что у Витора нет чувств, принципов, у него вообще нет души. Как может человек, ненавидящий собственную мать, деда, привязаться к кому-то искренне, по — настоящему? Люди для него только марионетки, с помощью которых он добивается своих целей.
— Оливия, Витор — психически ненормальный человек, это патологический случай, — привел Бонфинь свой последний довод.
Оливия сама догадывалась об этом. Но она была врачом и считала своей профессиональной обязанностью помочь больному. В ее отношении к Витору была изрядная доля жалости и сочувствия. Он не раз повторял, что нуждается в ее помощи, что она действует на него благотворно и умиротворяюще. И этим он покорил отзывчивое сердце доктора Оливии. Если бы Витор испытывал к ней только страсть, он не сумел бы так быстро покорить ее.
Бонфинь проиграл еще и потому, что ему приходилось сражаться на два фронта. Изабел давно с вожделением наблюдала за развитием этого романа и всячески потворствовала ему. Она и слышать не хотела ни о каком сумасшествии Витора. Все Веласкесы немного сумасшедшие. Ну и что же? А Витор ее просто очаровывал: такой утонченный, воспитанный мальчик.
— Успокойся, Бонфинь! —
сердито говорила Изабел мужу. — Я согласна, Витор — парень непростой. Но одного у него не отнять, он — наследник Веласкесов. Не то что этот простолюдин Дави. Представь себе, наша дочь — Оливия Мария Бонфинь Веласкес! У меня даже мурашки по коже бегают, я вся дрожу!И Изабел по секрету сообщила мужу, что Витор уже поговаривает о свадьбе. После этого бедный Бонфинь потерял аппетит и сон. Но больше он не заговаривал с Оливией. Молча провожал ее глазами, когда она устремлялась на свидания — радостная и беззаботная. Но он знал твердо — его дочь в большой опасности.
Глава 27
Проблемы, одна сложнее другой, катились на Летисию как снежный ком, и с этим ничего нельзя было поделать. Она, как могла, сопротивлялась бедам и невзгодам, приходившим каждый раз с самой неожиданной стороны, но сил у нее оставалось все меньше и меньше.
По-прежнему самой большой ее головной болью оставались взаимоотношения с Рамиру.
Она надеялась, что проживание, хотя и вынужденное, в особняке Веласкесов поможет Рамиру хотя бы в какой-то мере приобщиться к их образу жизни, смягчит его, но не тут-то было. Как ни умоляла она его принять предложение Гаспара и поработать у отца, Рамиру отвечал угрюмым отказом. Он рыбак и останется им до конца своих дней, нравится это кому-то или не нравится. Он надеется, что ему не придется этого повторять. А сегодня ему надо подскочить в деревню, поговорить с Самюэлем — скоро опять в море.
— Иногда я думаю, ты просто ищешь предлог, чтобы повидаться с Сереной и детьми, — вырвалось у Летисии.
— Если мне когда-нибудь придется подыскивать для этого предлог, значит, я конченый человек, — отрезал Рамиру.
…Вторая проблема Летисии была связана с Иванильдой, или Хильдегардой, как теперь ее называли. Эту проблему взялся разрешить Франсуа, но разговора у него с Иванильдой не получилось. Женщина была напугана. Она не хотела давать показаний против Летисии, но и не собиралась сидеть за нее в тюрьме — больше ничего от этой дамы Франсуа добиться не смог. Видимо, Витор сумел запугать ее.
Франсуа, передавая Летисии свой разговор с Иванильдой, рассказал, что Витор угрожал этой женщине. Он говорил, что сумеет их обоих — ее и мать — засадить в тюрьму.
— Мой сын помешался, Франсуа! — вздохнула она.
— Почему бы тебе напрямую не поговорить с ним? — предложил тот.
— Я же говорила тебе, у меня духу не хватит для такого разговора, — объясняла Летисия.
— А твой отец? Он мог бы помочь…
— Никого не хочу вмешивать в это дело, — сразу отвергла это предложение Летисия.
— Но ты не можешь это долго скрывать даже от Рамиру, от своего мужа! — убеждал ее Франсуа.
— Именно Рамиру ничего не должен знать об этом! — воскликнула Летисйя. — Иначе он сам умрет от чувства вины… Помнишь, я тебе рассказывала, что в тот роковой день Жорди устроил мне скандал из-за звонка одного человека?
— Звонка, который вызвал ссору? — вспомнил Франсуа.
— Да, я не видела Рамиру много лет. Но в тот день он был в Рио и позвонил мне… Просто так, узнать, как у меня дела… Мы и не поговорили толком, но Жорди увидел, что я нервничаю, и сделал свои выводы…