Тропинки памяти

Один наш с Кокой прогул я запомнил на всю жизнь. Прогуляли мы ни больше, ни меньше городскую контрольную по математике. Запаслись поддельными справками от школьной медсестры. Обман раскрылся, стали выяснять, кто был зачинщиком, и решили что я. В лицо мне были брошены обвинения, что я «сибаритом росту». Но все как-то рассосалось. Кока вел себя безупречно.

Жизнь развела нас. Еще служа в армии, мы активно переписывались, Кока очень интересовался разоблачением культа личности Сталина… А потом наше общение сошло на нет. А жаль. Очень жаль…

ДВЕ ТАНИ

В тот день все уроки для 9-го «Б» отменили. Мы всем классом шли на экскурсию в Музей Советской армии. Шли как в детском саду, парами по Ленинскому проспекту, возглавляемые подполковником Голтяковым, преподавателем НВП. Я шел с Таней Пискуновой. Впереди шла Таня Салзирн. Она одна была без пары, и плакала.

–Опять Салзирн выпендривается! – зло сказала Пискунова.

–А мне ее жалко! – сказал я.

–Ну, пойди, пожалей ее.

–И пойду!

–Таня, можно я пойду с тобой?

–Можно! – жарко блеснула в ответ белками огромных голубых глаз красавица Салзирн.

Всю экскурсию я не отходил от Тани Салзирн. Домой тоже пошли вместе.

–А за нами кто-то идет! – торжествующе заметила Таня.

Позади, на расстоянии метров пятидесяти шла ревнивая Пискунова.

Мы купили два горячих бублика. Таня махала полами синего пальто на приставучую маленькую собачку: «Опоздала, голубушка тебе ничего нет!»

Решили идти от Новослободской пешком, аж до Кремля, и дошли ведь, дело молодое, ноги сами несут!

Вечером мне позвонила Таня Пискунова. Она театрально смеялась и объясняла, что уезжает на два дня в Ленинград.

Потом позвонила Таня Салзирн.

–Я просто хочу дружить с тобой, просто дружить, а не доказывать, что я не верблюд!

–Ты, Таня, не верблюд! – весело ответил я.

Все это тогда казалось большим и важным, а теперь вот хватило только на то, чтобы написать крошечный рассказ.

ПРИРОДУ НАДО ЛЮБИТЬ

Селигер – это цепь прозрачно-голубых озер, желтый песок… Это вековые сосновые боры, устланные белым оленьим мхом… Это папоротники в человеческий рост, черника и грибы… Это розовые восходы и багряные закаты… Это блаженная жизнь в маленьких домиках турбазы… Это можжевеловый дымок костра, на котором коптится рыба или варится земляничное варенье…

Юность… Я и мои друзья: Сережа Баранов по кличке «непотопляемый», и Леша Макаров лежим, на устилающей берега озера Селигер, россыпи сухого тростника. Набегают ласковые волны. Мы только что спутешествовали на лодке «Форель» на другой берег и нашли под кустом можжевельника полбутылки спрятанного дикарями самогона. Самогонка удивительно вкусная, хоть и теплая. Видимо ее гнали из конфет «подушечки». По очереди посасываем из горлышка. Серега пьянеет. Начинается пьяный юмор. «Слушай, а у тебя родители злые? – печально спрашивает Баранов, – меня каждый день бьют коваными сапогами в живот!» Мы смеемся. У меня родители добрые, у Леши Макарова – старенький папа Евгений Семенович. Он в огромных количествах ловит рыбу и в перерывах сдувает с Леши пылинки. «Ты только с Шуриком не дружи – каждый раз говорит он, отпуская Лешу гулять, – он, может быть, даже курит!». «Хорошо, папа» – отвечает голубоглазый Леша, становясь похожим на отрока Варфоломея и поглубже прячет в задний карман пачку «Беломора» и спички.

Жарко… «Только вам могу сказать, – полным слез голосом говорит Серега – Я в Наташеньку Травникову влюбился. Она мне песенник дала, а я ей так и написал, я, мол, тебя люблю. Она засмеялась и сказала, что подрастем немного и поженимся». «У Борьки Галузинского сестра такая красавица, но дикая – как кошка, – невпопад замечает Леша Макаров, – Я хотел ее поцеловать, а она кричит и царапается!» «Вы пошляк, поручик Макаров! – возмущаюсь я.

Конец ознакомительного фрагмента.