Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра
Шрифт:
— Идеальный служебный материал! — восхищался Хайдар-ака, прикидывая, вероятно, как такие молодцы могли бы обработать его подмосковную дачу.
Однако нашей главной задачей на тот момент являлось отстраивание широкой сети сбыта, по которой было бы возможно прокачивать нашу продукцию. Первые же коммерческие успехи были с восторгом встречены Хайдар-акой. Они были особенно поразительны в сравнении с оплатой работы могильщика, в которую Аке, понуждаемого валютным голодом, пришлось вписываться в Душанбе в предыдущем году. На мусульманском кладбище у Путовского базара ему приходилось по ночам таскать на собственном горбу тяжеленные каменные могильные плиты — по червонцу за смену. Это была работа, достойная ифрита или уж очень крайнего мистика. Хайдар же пути факира предпочитал стиль ордена ходжагон: кормить собак с золотого блюда, заказывать
Надо сказать, что наши коммерческие успехи были бы невозможны без Каландара, активно включившегося в процесс на правах сталкера и, надо сказать, неплохо — на этот раз! — справившегося с задачей. В результате запущенного нами механизма практически до самой перестройки караваны ишаков, нагруженных священными текстами, приходили по заоблачным тропам — к самым отдаленным общинам людей книги.
В период наибольшей активности у меня в Таллинне безостановочно работали ксероксы и переплетчики. В производственный ассортимент входили помимо Корана хадисы (сборники рассказов о пророке, на арабском языке), чор-китоб (молитвенник на персидском языке, состоящий из четырех книг, каждая из которых традиционно печатается на бумаге особого цвета — синей, розовой, зеленой или желтой), исмаилитские трактаты на персидском языке из сборника «Афак ва анфус» («Космос и разум», издано Бертельсом), учебники арабского языка и еще целый ряд пособий для учеников подпольных религиозных школ, сеть которых действовала на всей территории советской Средней Азии. Специальные курьеры переправляли готовую литературу из Эстонии в Таджикистан, где она распространялась дальше. Кроме того, я устраивал в таджикских домах специальные видео-хаджи — то есть просмотры серий цветных слайдов, отражавших отдельные этапы паломничества в Мекку и Медину. В качестве основы я взял фотоверсию хаджа в National Geographic. Бабаям эти перформансы очень нравились. Тем более что по ходу дела можно было заказать отдельные сураты или книги.
Интересно, что меня никто никогда с этим делом так и не сдал. Вместе с тем в эстонском КГБ прознали, что «кто-то печатает Кораны». Это мне рассказал по секрету Ычу, который каким-то левым образом узнал о «деле» от своего папы — крупного чина в местной организации рыцарей плаща и кинжала. После этого я, естественно, усилил меры предосторожности, и в результате гэбэшка так никогда и не обнаружила, что эти самые Кораны печатаются у нее под носом ее же собственной сотрудницей!
14. Ягнобский чай
Осенью 1980 года Рам выехал из СССР на Запад и обосновался в начале 1981 года в Бостоне. «Кто хочет двигаться дальше — пусть едет за мной!» — таков был его наказ «пастве». В народе началось известное движение, в результате которого, действительно, наиболее активная часть комьюнити выехала к концу восьмидесятых в различные западные страны. Кто — прямо в Америку, кто-то — в Европу или Израиль.
Лето 1981 года я решил потратить на накачку сил для предстоявшей борьбы за выход из магического круга красной власти. Самое подходящее для такой накачки место — горный Таджикистан. Я предложил Айварсу и Вяйно — тоже рвавшимся на Запад — составить мне компанию.
В тот день, когда я приехал с Хайдар-акой и нашим кораническим грузом из Москвы в Душанбе, мои компаньоны уже сидели в долине Ягноба. Вовчик Сафаров, у которого останавливались Айварас и Вяйно, передал мне от них записку, в которой, однако, конкретное место встречи не было названо. Лишь упоминалась Ягнобская долина, в которой никто из нас никогда до этого не был. Главным локатором оставалась интуиция, и на нее изначально делалась ставка: если интуиция — двусторонняя — не сработает, то, стало быть, нет на то благословения сил свыше.
Я доехал на попутке до входа в ущелье. Дальше нужно было идти пешком. Сначала дорога привела меня в довольно крупный кишлак. Это очень живописное место в предгорьях Ягноба, с традиционными глинобитными «ступенчатыми» комплексами. Большинство местных девушек и женщин, попавшихся мне на глаза, были одеты в ярко-красное.
Я сразу отметил характерную внешность и необычную одежду ягнобцев, являющихся отдельной восточно-иранской народностью, язык которой структурно близок к западно-памирским наречиям. Ягнобцы до сих пор слывут среди большинства таджиков огнепоклонниками-оташпараст. В ислам их удалось обратить лишь к середине XIX века, если не
позже. По такому упорству в деле защиты автохтонного адата с ягнобцами могут сравниться разве что нуристанцы — небольшая народность на границе Афганистана и Пакистана, населяющая так называемый Кафиристан (популярное название Нуристана) — «страну кафиров-неверных». Нуристан был окончательно исламизирован только к концу XIX столетия. Нуристанцы — тоже оташпараст.Кишлак с девушками в красном, как выяснилось потом, был единственным в то время населенным пунктом во всей долине. Дальше, на протяжении всего пути к верховьям Ягноба, селения стояли пустыми, так как местные жители были поголовно выселены в долину — на хлопок.
Впрочем, встречались сюрпризы. Через пару часов подъема я вошел в зону глиняных останков одного из таких кишлаков. Продвигаясь вперед среди живописных руин, я увидел, как над одной из них вьется легкой дымок. Подойдя ближе, я обнаружил сидящего у костра деда с огромной белой бородой, и сам он тоже был весь в белом: рубаха, шаровары, чалма.
— Ассалому-алейкум, бобо!
— Алейкум ассалом! Садись пить чай!
Как выяснилось, гостеприимный хозяин, разбивший свой полевой лагерь в руинах одного из домов с едва сохранившейся крышей, происходил из этого самого села. Отсюда родом и многие его родственники, которых НЕСКОЛЬКО РАЗ ПОДРЯД власти выселяли из родных домов вниз, на хлопок. Людей вывезут — они через какое-то время опять возвращаются. Их опять вывезут — они опять вернутся. И так до трех-четырех раз. В долине климат для горцев непривычный — жаркий, влажный, тяжелый. Работа на хлопковом поле — рабская. Колючие коробочки нужно собирать, согнувшись в три погибели. Многие из переселенцев быстро сдали, особенно пожилые люди. Другие вновь и вновь пытались вернуться в горы, домой.
Белый бабай был одним из таких вечных возвращенцев. Он пришел этой весной сюда один и начал ремонтировать свой бывший дом с помощью природной глины, песка, камней и нехитрых инструментов, которые удалось принести с собой. Время от времени ему что-то подвозят сыновья на ишаке. Задача минимум — восстановить дом и бросить якорь, задача-максимум — вновь освоить окружающий хозяйственный ландшафт всей семьей, а может быть — и всей махаллей!
Дед напоил меня горячим зеленым чаем, восстанавливающим силы обезвоженного жарой путника. В один присест я выпил целый чайник. Бобо прочел молитву (Иншаллах!) — и я двинулся дальше.
По пути мне попалось священное дерево, увешанное ритуальными ленточками — разновидность местного обо. Утомленный очередным двухчасовым переходом — по жаре, все время вверх, — я прилег отдохнуть в тени этого дерева и неожиданно заснул. Сон был коротким, но глубоким. Из неведомых бездн раскрывшегося подсознания некий анонимный голос сказал: «Вставай и иди!..» Я понял, что нужно идти дальше и с этим импульсом проснулся. Усталость как рукой сняло. Прилив сил — необыкновенный. Я подхватил рюкзак и ломанул вперед. На этот раз двигаться было очень легко, и тут я обнаружил, что инстинктивно дышу весьма специфическим образом. При вдохе носом язык прижимается к верхнему небу, как будто вы хотите произнести звук «л». При выдохе (опять же, носом) язык опускается словно при произнесении слога «ла» и рот открывается. Весь цикл вдоха и выдоха сопровождается своеобразной мантрой «хл-лах», производимой не голосом, а как бы воздушным потоком. Если вы практикуетесь в этой мантре некоторое время, то потом сможете не только долго и правильно дышать при длительных физических нагрузках, но также использовать энергию этого дыхания для более серьезных операций.
Часа через четыре пути я увидел на противоположной стороне реки высокий холм, мегалитическим куполом высившийся над аккуратно укрепленной ровными рядами булыжников набережной бурного Ягноба, а на холме — две машущие руками голые человеческие фигуры. Это были Айварас и Вяйно.
На ту сторону реки вел деревянный вязаный мост, типичный для этих мест. Я перешел реку и поднялся на Холм жизни, на самой вершине которого стоял Дом обитания. Это были развалины мечети, возведенной на месте древнего алтаря приверженцев огненной религии Заратустры. Здесь как раз и разложили свои спальники Айварас с Вяйно, встретившие меня словно два ангела с блестящими в предзакатных лучах бронзовыми телами. Самым невероятным оказалось то, что они совершенно непроизвольно, по наитию, вышли из мечети всего на пару минут — посмотреть, нет ли меня на горизонте, — а потом собирались вновь туда вернуться для длительной медитации.