Троя

— Я отхожу к пределам безлюдной земли, посетить бессмертных — отца Океана и матерь Тефису. Они, как тебе, о супруг мой, известно, предпочитают сей мир нашему хладному Марсу.

Говоря так, белорукая сделала еще три шага вперед. Теперь Громовержцу стоило протянуть руку…

— Нашла кого вспомнить, о Гера. Они прекрасно обходились без тебя столетиями, с тех пор как мы покорили Багровый Мир и обжили Олимп.

— Но я надеюсь прекратить их бесконечную вражду, — с невинным видом проворковала богиня. — Слишком уж долго чуждались бессмертные ласк и брачного ложа из-за раздора, вселившегося в души. Но прежде хотела предупредить, где я буду, чтоб не навлечь твой божественный гнев, если безмолвно в дом отойду Океана, глубокие льющего воды.

Кронид поднялся. Супруга почти осязала кожей, как в нем растет возбуждение. Одни лишь тяжелые складки божественного одеяния скрывали подробности от нескромных очей.

— Куда спешить-то, Гера?

Зевс пожирал ее глазами. Белорукая вдруг припомнила, как брат, муж и любовник ласкал языком и пальцами самые нежные места ее тела.

— А чего тянуть-то, милый?

— Слушай, супруга, идти к Океану и завтра ты можешь. А то и послезавтра или вообще никогда. Нынче же здесь насладимся взаимной любовью! Давай, жена…

Невидимая сила, поднявшись от его воздетой ладони, смахнула с длинного стола все кубки, чаши, посуду с протухшей едой. Кронион сорвал со стены гигантский ковер и швырнул его на грубые, прочные доски.

Отпрянув, Гера снова коснулась груди, будто намеревалась квитироваться прочь.

— Что за речи, мой господин! Не думаешь ли ты заняться любовью прямо здесь? В заброшенном жилище Одиссея и Пенелопы, на глазах у этого пса? Как знать, не следят ли за нами все прочие боги по видеопрудам, голографическим стенам и разным проекторам? Если твоей душе угодно, погоди, пока я вернусь из подводных чертогов Океана, и мы уединимся в моей почивальне, за плотной дверью и запором — творением искусного Гефеста…

— Нет! — проревел Громовержец. Теперь он возрастал на глазах, упираясь головой в потолок. — Не тревожься, никто не сунет к нам любопытного носа. Я распростру над островом Итаки и этим домом золотое облако, столь густое, что сквозь него не проникнет и самое острое око: ни бог, ни смертный, ни Просперо, ни Сетебос не разглядят, как мы здесь упиваемся лаской. Раздевайся!

Зевс опять небрежно повел рукой с короткими, толстыми пальцами. Дом содрогнулся, облекаясь в мощное силовое поле и золотое маскирующее облако. Несчастный Аргус едва унес ноги, причем от разлитой вокруг энергии вся шерсть на нем стала дыбом.

Правой рукой сын Крона ухватил жену за талию и прижал к себе, в то время как левой сорвал расшитое платье с ее груди. Пояс Афродиты полетел на пол, но это уже не имело значения. Воздух был так упоен ароматами похоти и феромонами, что в них можно было купаться.

Подняв супругу точно перышко, Повелитель Молний бросил ее на покрытую ковром столешницу (Гере оставалось только порадоваться, что та сколочена из толстых и прочных оструганных досок, взятых Одиссеем из обшивки черного корабля, затонувшего у вероломных скал Итаки) и стянул через ноги узорное платье. После чего и сам избавился от одежды.

Сколько бы раз белорукая ни лицезрела божественный фаллос в боевой стойке, у нее неизменно спирало в горле дыхание. Все остальные боги были, конечно, богами, но в те почти позабытые дни Превращения в Олимпийцев самые впечатляющие атрибуты Зевс приберег для себя. Одного лишь этого жезла с пурпурным наконечником, что прижимался сейчас к белоснежным бедрам Геры, было достаточно, чтобы вызвать трепет в сердцах кратковечных или черную зависть у братьев-бессмертных. И хотя, по мнению супруги, Зевс чересчур часто им хвастался — похоть Громовержца не уступала его размерам и мужской силе, — но все-таки в глубине души белорукая до сих пор почитала великолепный скипетр Ужасного Кронида своей личной собственностью.

Однако, не испугавшись побоев или чего похуже, богиня упрямо сжала нагие колени.

— Муж мой, так ты желаешь меня?

Зевс тяжело дышал через рот и дико сверкал очами.

— Да, я хочу тебя, жена. Столь пылкая страсть никогда, ни к богине, ни к смертной, в грудь не вливалась мне и членом моим не владела! Раздвинь же бедра!

— Ах, никогда? — повторила Гера, не поддаваясь на уговоры. — Даже пленясь молодой Иксиона супругой, родившей тебе Пирифоя, советами равного богу…

— Даже когда я трахал жену Иксиона с синими жилками на груди, — пропыхтел Громовержец и, силой раздвинув колени Геры, встал меж молочными бедрами, касаясь фаллосом ее лилейного, упругого животика и трепеща от вожделения.

— Даже когда ты прельстился Данаей, Акрисия дщерью? — спросила лукавая обольстительница.

— Даже и с ней, — согласился Кронид, припадая губами к затвердевшим соскам — левому, потом правому. Его ладонь скользнула между ее ног. Там было влажно, и Гера не стала бы винить в этом только магический пояс. — Хотя, клянусь богами, — прибавил Олимпиец, — мужчина способен кончить при взгляде на одну лишь лодыжку Данаи!

— Подозреваю, с тобой это часто происходило, повелитель, — выдохнула бессмертная, ощутив, как широкая ладонь супруга лезет под ягодицы и без усилия поднимает ее. Широкое, распаленное навершие мощного скипетра забилось о лилейные бедра, орошая их влагой нетерпеливого предвкушения. — Ведь она родила тебе не человека, а совершенство!

От возбуждения Зевс не мог отыскать заветного входа и тыкался в теплую плоть, словно мальчишка, не ведавший женщин. Когда же, отпустив мягкую грудь, он уже думал помочь себе левой рукой найти дорогу, жена поймала его за запястье.

— Желаешь ли ты меня больше, чем Европу, дочь Феникса? — настойчиво зашептала она.

— Да, больше Европы, — с жаром признал Громовержец, ухватив ее ладонь и положив на свое достоинство.

Белорукая слегка нажала, но не спешила указывать путь. Еще не время.

— Хочешь ли ты опочить со мной сильнее, чем с неотразимой Семелой, матерью Диониса?

— Сильнее, чем с нею, да. Да! — Зевс крепче сдавил ее ладонь и устремился в атаку.

Однако божественный жезл так налился кровью, что это походило скорее на таран каменной стены, чем на обычное проникновение. Геру отшвырнуло на два фута. Супруг рывком вернул ее обратно.

— Сильней, чем с Алкменой из Фив, — торопливо добавил он, — а ведь мое семя в ней даровало миру непобедимого Геракла.

— Неужто и лепокудрая царица Деметра не разжигала в тебе такого огня, когда…

— Да, да, проклятие, Деметра тоже.

Яростнее раздвинув лилейные ноги жены, он одною правой оторвал ее зад на целый фут от стола. Теперь ей оставалось лишь открыться.

— Алчешь ли ты меня больше, чем алкал славную Леду в тот день, как принял вид огромного лебедя, чтоб совокупиться с ней — забить и прижать к земле огромными лебедиными крыльями, а потом запихнуть свой огромный лебединый…

— Да, да, — пыхтел Зевс. — Только заткнись, пожалуйста.

И тут он вошел в нее. Вот так же осадная машина греков однажды вскрыла бы великие Скейские ворота, появись у данайцев такая возможность.