Труба Иерихона

Широкий телевизор включен. Звук приглушен, но по экрану мечутся осточертевшие на всех каналах люди во врачебных халатах. Пультик сам скользнул в ладонь, я для проверки попереключал каналы. Так и есть, сразу по трем телеканалам идет эта самая популярная в США теледрянь, о которой даже не понимают, что это – дрянь. Нет, не дрянь, это слишком резко, это просто… нечто очень простое для очень простых людей, потому и сразу по всем каналам, так как все люди – простые, и чем они проще, тем для любого правительства проще, управляемее, понятнее.

Этот сериал, естественно, собрал все мыслимые премии, его жадно смотрела вся Империя, его доснимают и продолжают показывать по всем телеканалам Империи, а теперь уже и России, снова и снова. Понятно, что за сериал… Конечно же, не о душе, культуре, искусстве или еще каких непонятных нормальному американцу трехомудиях! Всего лишь сериал о врачах «Скорой помощи». О людях, что занимаются телами. Плотью. Высшей ценностью, что есть у жителей Империи. Ценностью настолько великой, что ради нее можно жертвовать любой другой. И даже всеми вместе разом. И не колебаться, потому что это не просто высшая ценность, а для американца вообще единственная.

Попробовал переключить на четвертый канал, там красочный фильм о проститутке и, конечно же, наемном убийце. А чтоб красивше, то не убийце, а киллере. Ессно, благородном, с какими-то понятиями о чести, что, по замыслу авторов фильма, должно его оправдывать. Как будто в любой воровской шайке не существует этих «правил чести», воровских законов!

Да и проститутка хороша… Миленькая, смазливенькая, прямо передовичка труда. Нужно же чем-то зарабатывать себе на жизнь, так объясняет свою профессию горизонтального промысла. А в голову не приходит, как и создателям фильма, что могла бы пойти на завод. Не обязательно таскать лопатой цемент, хотя, судя по тому, как швыряет мужиков, могла бы и каток таскать вручную. Но и на сборку микрочипов не хватает людей, еще на часовом заводе недобор – туда как раз нужны нежные чуткие пальчики…

Прислушался, плеск воды прекратился. Значит, вытирается, сейчас выйдет. Интересно, в халатике или же без? Ей можно и без, фигура восхитительная, настоящая…

На полках блестят глянцем видеокассеты с яркими обложками. Треть из них боевики, где красивые мышцатые парни бьют монголовидных придурков с низкими лобиками. Понятно, мочат русских… Их сейчас истребляют во всех фильмах, книгах, анекдотах… Их надо бить, потому что каждый человек, кроме законченного подонка, нуждается в оправдании своих не совсем хороших действий.

То есть противник должен быть виноват, чтобы его можно было повозить мордой по битому стеклу. Потому русские заранее виноваты во всем. У нас очень огромная и богатейшая страна, но, чтобы ее отнять и поделить, надо какое-то законное основание. А когда законного нет, то надо подвести хотя бы видимость закона. Придраться хотя бы к тому, что некоторые русские бьют своих жен или носят не того фасона туфли, а это уже повод, чтобы ввести свои войска… конечно же, международные, а дальше по накатанной…

Стукнула дверь, Стелла вышла целомудренно: в запахнутом длиннополом халате, на голове тюрбан из махрового полотенца. Чистое от косметики лицо стало еще моложе и ярче: татуаж в нужных местах только подчеркивает изящные линии.

– Я на всякий случай набираю тебе воды, – сообщила она. – Можешь полежать, расслабиться. Только не медли, у меня полная ванна набирается за три минуты!

– На фиг лежание, – ответил я. – Душ у тебя есть?

– Есть…

– Исправен?

Она оскорбилась:

– Исправен!

– Вот и хорошо, – ответил я. – Не тюлень же…

Но когда переступил порог и узрел такое великолепие, пена уже поднимается до краев, аромат кружит голову, махнул рукой и решил малость потюленить в пенистых волнах разврата.

Княгиня не догадалась зайти потереть мне спинку, тем более – помыть, что проделывают все женщины просто по своему инстинкту, а ее инструкторы не догадались подсказать такое, уверенные, что уж это она сама знает. Я лениво соскребал ногтями грязь, нежился, во всем теле расслабление, балдеж, я чувствовал себя свободным животным, и это мне откровенно нравилось.

Вообще-то помню время, когда появился лозунг: «Я хочу, чтобы меня воспринимали таким, какой я есть!» Молодежные массы это откровение восприняли с восторгом… Я, понятно, встретил в штыки… ну такой вот, не в ногу… своим нюхом идеологического сапера сразу увидел идеологическую мину, заложенную умелыми имперскими террористами.

Для меня это было то же самое, что Митрофанушкино: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Не хочу совершенствоваться, принимайте меня естественным, то есть похотливой обезьяной, что хоть и поднялась на задние лапы, но пока еще обезьяна, и это пора бы признать… И вести себя подобно обезьяне.

В те годы умер лозунг: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» – а на смену пришел: «Жизнь – самое дорогое», ничего нет ценнее жизни, так что лучше остаться трусом, чем умереть героем, и вообще, когда вас поставят на четыре кости и начнут трахать – не сопротивляйтесь, а то еще и по морде можно схлопотать, лучше расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие. Черт, как это у меня навязло, как заезженная пластинка… Нет, нужно повторять, как повторяют противоположное, насчет сверхценности жизни, тогда что-то да западет в чьи-то доверчиво подставленные розовые ухи…

Из ванны вылезал в самом деле отяжелевший, словно ком ваты, пропитанный теплой водой. Из десятка полотенец едва выудил нужное, наконец выбрался в комнату, Стелла уже сидела в большой комнате у стола. Хрюка лежит у ее ног, предательница. Даже не поинтересовалась, не утонул ли я в ванной. А дома стоит чуть задержаться там, уже скребется в дверь.

Через раскрытую дверь кухни виднелся край стола с грязной посудой. Стелла не использовала время, пока я трудился в туалете и ихтиандрил в ее ванной, чтобы переодеться, скажем, в более откровенный халат, а то и вовсе лечь в уже разобранную постель. У нее наверняка целый гардероб халатов, один другого роскошнее, пленительнее и зазывнее.

Она оставалась в том же длинном и наглухо запахнутом халате. Лицо ее несколько побледнело, брови трагически взлетели на середину лба. В больших прекрасных глазах стояло недоумение: что я делаю? И то ли делаю?

То, ответил я взглядом. У тебя это получается еще великолепнее, чем духовные искания.

В конце концов, сказал я себе, забираясь в постель, мы оба сейчас приносим жертву для Отечества. Сближение культур требует и таких усилий.

ГЛАВА 23