Трубачи трубят тревогу

Разбитый в открытом бою червонными казаками, Махно с кучкой преданных ему людей улизнул, уйдя через Днестр в Румынию, а оттуда в Париж.

Но одного не знали еще там, за рубежом. Благодаря бдительности советских людей был бит и другой козырь Петлюры. Чекисты напали на след петлюровского неофита, того, кого там, за Збручем, называли условным именем «Крюк».

* * *

Наступила глубокая осень. Основные полевые работы давно закончились, но копычинскому помещику пану Баворовскому и его соседям-кулакам вдруг понадобилось большое число батраков. Выручил шляхтичей начальник гусятинского постерунка поручик Шолин. Первую партию в количестве 225 человек он доставил 17 октября из Калишского лагеря для интернированных петлюровцев. Спустя несколько дней прибыла в Копычинцы и вторая группа в составе 655 «сезонников».

Таким образом, в Копычинцах, вблизи границы, очутилось несколько сот рослых, крепких, прошедших сквозь огонь и воду стрельцов и конников — отпетых голов, долго и упорно с оружием в руках боровшихся против рабочих и крестьян Украины. Добрую половину «сезонников» составляли безработные петлюровские старшины.

Эти «батраки»-гайдамаки — бывшие хозяева богатых хуторов, которые теперь снились им там, за колючей проволокой в Калише, — трудились у помещика недолго. Пахали ли они землю, молотили ли пшеницу, или копали свеклу — неизвестно. Известно то, что всем им раздали винтовки, любезно доставленные паном поручиком Шолиным из армейских цейхгаузов.

Принимал оружие от представителя Пилсудского «десятник» Масловец — адъютант полковника Палия.

22 октября в сопровождении корреспондентов явился из Львова пан поручик Ковалевский. Нанеся визит вежливости Шолину, вызвал к себе Масловца. Принял его не в четырех стенах кабинета, а прямо на площади, в присутствии большого числа копычинских граждан. Изобразив на лице гнев, Ковалевский потребовал, чтобы интернированные, «самовольно» покинувшие лагеря, в 48 часов оставили территорию Польши или же снова убирались за колючую проволоку.

Всенародно продемонстрировав «возмущение», пан поручик уехал во Львов, а «десятник», отмеченный высшей петлюровской наградой — «зализним хрестом» за участие в первом зимнем походе [32] , усмехнувшись про себя, приступил к усиленной муштре «батраков»-гайдамаков, готовя их к новому походу.

24 октября явился из штаба Тютюнника полковник Михаил Палий, тот самый, который год назад препирался с Очеретом через Збруч. Теперь он уже сам руководил строевыми и тактическими занятиями. Шолин пригнал откуда-то несколько десятков лошадей, и Палий, кавалерист по прошлой службе, приступил к сколачиванию конного подразделения. Вскоре «специальный» отряд, о котором писал бесславный атаман в своем приказе № 1, был готов.

32

Так петлюровцы называли бандитские действия Тютюнника в тылу Красной Армии зимой 1919/20 года.

Вечером 25 октября отряд Палия перешел в пограничный лес, к востоку от села Городница. Пока с белопольскими пограничниками уточнялось место переправы, полуголодные, плохо одетые диверсанты, прячась в кустарниках от пронизывающего ветра, снега и дождя, подняли ропот. Многие — об этом нам поведали пленные и перебежчики — хотели вернуться в Калишский лагерь.

Когда они потребовали теплую одежду, начальник гусятинского постерунка пан Шолин нагло им ответил:

— У кого в руках винтовка, у того на плечах будет и кунтуш. Ничего, Украина ваша богатая!

В связи с непогодой среди петлюровцев, отвыкших от тягот походной жизни, появились больные. Шолин прикомандировал к банде фельдшера Георгия Шлопака — польского шляхтича, соблазнив его возможностью поживиться за Збручем.

Палий, опасаясь срыва старательно подготовленной операции, поднимал дух бандитов, рисуя им яркие перспективы:

— Кто сегодня рядовые, завтра все чисто будете хорунжими, хорунжих ждут знаки сотника, а сотников — знаки полковника. Столько терпели, потерпите еще трохи...

В ночь на 28 октября распоряжением Шолина был отведен в тыл пограничный пост, занимавший плотину у села Козина. Бандиты начали переправляться через Збруч. Снарядился с Палием и эмиссар Пилсудского — поручик Шолин.

Диверсанты называли себя «повстанческой армией Украины», но жители Подолии метко окрестили иностранных наемников запроданцами. Палиевцы надеялись найти здесь радушный прием и распростертые объятия, но их встретило презрение народа и ждали клинки червонных казаков. Честь ликвидировать специальный отряд запроданцев выпала нашему 7-му червонно-казачьему полку — полку «конных марксистов».

30 октября, ровно через неделю после тютюнниковского приказа, в полдень, на взмыленном коне прискакал из Винницы в Литин запыленный разгоряченный всадник. Это был прикомандированный к штабу корпуса наш связной — бывший камеронщик из Кривого Рога Гусятников. Пометка на доставленном пакете «аллюр + + +», обозначавшая чрезвычайную экстренность сообщения, встревожила всех нас.

Повторяя про себя известный девиз кавалеристов: «Горячее сердце, холодная голова», я не без волнения вскрыл пакет. Неужели вновь появился давно уже исчезнувший из нашего района Шепель?

Но сейчас дело было не в Шепеле. Командир корпуса Примаков, пославший гонца в Хмельник к Шмидту, ставил в известность и нас о переходе через кордон петлюровцев и требовал немедленного выдвижения 7-го полка к Луке Барской — в район сосредоточения 2-й червонно-казачьей дивизии.

Наши сотни располагались кольцом вокруг Литина. Афинус получил приказ: трубить тревогу. И вот надо было видеть, с каким рвением он, вскочив на чалого Стригунка, крепко зажав в одной руке поводья, в другой — трубу, на широком галопе носился по улицам города и окрестным селам.

Высокие ноты сигнала, знакомые всем кавалеристам своим электризующим крещендо, зазвучав вначале на городской площади, через несколько минут уже подымали все живое за рекой, в Селище, чтобы вскоре зазвенеть на подступах к литинским хуторам.

Тревогу трубят, скорей седлай коня...

Подхваченный сотенными горнистами, сигнал боевой тревоги в несколько минут поднял всех наших людей. На литинской площади строились подразделения. Люди в полной боевой выкладке, с задними и передними вьюками на седлах, снарядились в длительный и серьезный поход. Неоднократно до того полк вызывался по тревоге, но ни разу не приходилось видеть такой собранности сабельных сотен и такой сосредоточенности на лицах бойцов.

Семивзоров попал посыльным в штаб. Проезжая мимо комиссара на горячем дончаке, гриву которого, то и дело подскакивая, хватал зубами разыгравшийся Халаур, бывалый казак, сверкнув широко раскрытым глазом, таинственно шепнул:

— Что? Мои ноздри не ерундиция — давно чуют порох!

В нем не чувствовалось взволнованности, подтянувшей весь полк. По безмятежному виду Семивзорова можно было подумать, что он собрался не на тяжелый поединок, а на обычную верховую прогулку.

Вмиг затих, насторожился Литин. Весть о появлении палиевцев на советской земле сразу же облетела весь город. Его жители надолго запомнили короткое, но чувствительное хозяйничанье самостийников — и тех, кто шел под началом Петлюры, и тех, кто совершал бандитские налеты на мирных жителей под командой вонячинского «полководца» Яшки Шепеля.