Трубы

Я собрал все мысли и заставил себя подняться чуть больше на локтях и посмотреть вперед. Боль врезалась мне ножом в спину, я зарычал.

Но там ничего хорошего меня не ждало, наверное, надо лечь обратно и попробовать еще раз подняться – вдруг в следующий подъем на локтях что-то изменится, а это лишь моя фантазия, опять мой скверный юмор. Нельзя отвлекаться, надо разобраться в происходящем. Но мои шуточки даже в такой ситуации показались мне хорошим знаком – если человек находит силы шутить, все не так страшно. На секунду мне показалось, что я отключился, наверное, оно так и было, ведь я видел опять только ковер, это уже начинало надоедать мне. Первым делом я этот ковер выкину, если, конечно, выживу. Я опять приподнялся на локтях и стал очень активно всматриваться в происходящее, мой сосед по-прежнему лежал в обломках столика без признаков жизни. Впереди же происходило еще более странное и невозможное для моего разума событие. За поваленным диваном сидела, прислонившись к нему, жена этого соседа, и у нее не было полголовы, лишь одно кровавое месиво, и рядом с ней сидел ее старший сын, весь в крови, и заряжал дробовик. Казалось, до матери без полголовы ему мало дела, и он лишь быстро и уверенно засовывал большие красные патроны в свое оружие. Он вскочил и стал палить куда-то в глубь дома, в сторону кухни. В ответ уже в мою сторону полетели пули, откуда-то напротив, и я услышал, как разбиваются стекла за моей спиной, видимо, это стекла от входной двери или от соседних окон моего милого дома. Проверить это по понятным причинам я не мог, и даже повернуться куда-то дальше соседа слева я не мог. Когда я опять сконцентрировался на парне с дробовиком, он уже лежал на полу, рядом со своей матерью – куда в его тело попали пули, было не видно, но кровь уже сочилась снизу. Выстрелы не прекращались, пули свистели по разным направлениям, в воздухе по-прежнему летали пыль и перья. Через несколько минут все стихло.

Силы начали оставлять меня, сам я опустил голову на ковер, он был уже весь в крови, в моей крови, мой нос опустился в кровь, это было отвратительное чувство. Я заметил тень передо мной, подняв немного голову – руки меня уже не слушались, – я заметил грязные кеды, в районе носка, на месте слома обуви, они уже потрескались, черные кеды, явно видавшие виды, куски красноватой грязи застряли по белой подошве. Посмотреть, что было выше, я уже совсем не мог, мое сознание таяло. При попытке что-то сказать мои мокрые от крови губы шевелись, но звука не произносили, голос куда-то делся, или я просто не слышал себя. Повреждена спина и легкие – это то, что напоследок я смог осмыслить. Я услышал выстрел, и наступила темнота.

Глава 2. Второй новый день

– Милый, просыпайся, я сделала тебе кофе, опять остынет!

– Кофе все равно остынет, я никогда не успеваю к твоему кофе.

– Тогда не проси, чтобы я готовила кофе к твоему пробуждению!

– Не ворчи, я благодарен тебе за кофе, все в порядке, просто мне приснился плохой сон.

– Что в нем было, любимый?

– Ну знаешь, как в дешевом второсортном фильме про ворвавшихся грабителей, и все в этом духе.

– Ничего страшного, ведь это просто дурной сон!

– Ты все время так говоришь, это ненормально. Надо вставать и будить нашего сына, а то опять опоздает в школу.

Я нехотя приподнялся, крехтя, как старый дед, свесив ноги, надев свои тапочки. Не хотелось вставать, но сами понимаете. Каждое утро одно и то же, свесил ноги, ноги – в тапки, справа ночной столик. Я, кажется, изучил его лучше, чем свою любимую, я знал каждый его угол и изгиб, я интуитивно знал, куда надо поставить ноги и как встать, чтобы его не задеть ногами или руками, один из углов выпирающего столика всегда был в потенциальной опасности для частей моего тела. Все движения были отработаны до идеала, я знал каждую секунду и каждый миг, я идеально вставлял ноги в тапочки и не промахивался. В этом я был лучший из лучших, как жаль, что не проводят соревнования и нет такой спортивной дисциплины! Я встал и накинул свой серый махровый халат с красными полосками, спросонья, стараясь взбодриться, медленно пошел из спальни, к комнате сына. Полосатые обои спальни, казалось, указывали мне выход к двери. Они всегда напоминали мне туннель на дороге с указателями и направлениями движения, разметками на стенах для особенно глупых водителей. Конечно, ничего общего с красными и белыми стрелками и дорожными указателями тут не было, но я всегда себе так этот узор представлял. Он явно показывал мне выход из спальни и давал четко понять – иди туда, выход там. А круглая рамка с нашим общим семейным портретом была для меня дорожным указателем скорости или знаком, запрещающим движение, в зависимости от того настроения, с которым я встал с кровати.

Я вышел в наш маленький коридор, тут стены были просто белыми с мелкими цветочками, для меня это всегда было обычной дорогой после туннеля, а цветы намекали на бесконечные поля вдоль дороги. Я, конечно, очень сильно притягивал свою фантазию, ничего общего тут с моими дорожными мыслями не было. Постучавшись в дверь, я услышал за нею какое-то бормотание, значит, сынишка проснулся. Удовлетворенный и этим малым, понадеясь, что ребенок сам дальше проснется и соберется к завтраку, я пошел вниз на кухню пить свой уже наверняка традиционно остывший кофе.

Какой же у нас уютный домик, все так мило и по-домашнему! Спустившись с лестницы, которая выходит прямо к входу, я обратил внимание на ковер с красными и синими кривыми полосками. Что-то он мне смутное напомнил, но что? Не помню, странный у нас ковер, надо с ним что-то сделать, уж больно тревожно на него смотреть. С дорожной романтикой и туннелем у меня ассоциировался только второй этаж, низ же был безмятежным раем, милый и такой привычным дом, мне казалось, что не может быть иного дома, что он может быть только таким. Не бывает иных вариантов – светлые обои, любимая мебель и большой диван в гостиной. Диван – это гордость семьи, это духовный центр дома и место решения всех проблем.

Я медленно прошел до кухни, ведь я даже не надеялся успеть к горячему кофе, сел за стол и стал пить кофе из чистой белой кружки. Солнечный свет уже начал проникать на кухню среди прореди желтых штор, маленький луч все поднимался и скользил по столу, все ближе ко мне, вот он прошел по зеленым солдатикам сына, перешагнул через радиста, а радист всегда был самым нелюбимым солдатиком сына, видимо, из-за отсутствия в руках оружия, далее заскочил на пехотинца с оторванным автоматом и стал стремительно приближаться к моей кружке. Маленькие солдатики не хотели защищать мою кружку от солнечного луча и продолжали лежать на месте, лишь прорезанные солнечным светом. Я посмотрел на шторы, на вторые прозрачные кружевные шторы, и на душе почему-то стало очень хорошо. Частички пыли танцевали в области луча солнца, они кружили по своим орбитам, и смотреть на это можно было бесконечно. Но зацепиться на одной пылинке было невозможно, каждая из них была своей планетой, которая становилась видна под лучом и навсегда пропадала, стоило ей отойти с дороги луча. Покрутив кружку в руках, я заметил маленькое пятно от кофе.

Я взял свежую газету и пробежал заголовки глазами, не уцепившись за что-то интересное, отложил газету обратно. Я вернулся к наблюдению за галактиками и планетами пылинок на моей кухне. Пока наблюдал за этим, спустилась моя милая. Еще на пути к кухне она спросила:

– Как сегодня?

– Я думаю, надо с утра, и прямо к дому.

– Может, в школе лучше?

– В школе слишком много помещений, и преимущество будет на их стороне. Их же больше.

– Но зато есть где развернуться!

Я начинал кипятиться вместо остывшего чайника на нашей кухне.

– Я же сказал, их больше и поэтому…

Что именно из этого следовало, было и так мне хорошо понятно, и я решил не продолжать мысль, она тоже все поняла. Вечно эти девушки предлагают самый сложный вариант и заставляют тебя чувствовать древним и ворчливым стариком, который объясняет прописные истины ребенку. Но для закрепления своей победы надо было добавить:

– Поверь мне, милая, в школе будет совсем неудобно.

Она лукаво посмотрела на меня, улыбнулась загадочной улыбкой Моны Лизы, за которую я так ее люблю, и просто молча кивнула, затем встала и налила себе в кружку уже просто теплой воды и засунула туда чайный пакетик.

Я продолжил свою мысль с вопроса:

– А что у нас есть?

– Сейчас посмотрю.

Она деловито встала и пошла к холодильнику, справа от него и до стены было целых 50–60 сантиметров пустого пространства. Она немного погремела железом и, отдуваясь, положила пластиковый черный ящик от овощей на стол, после вернулась к холодильнику и принесла три небольших автомата.

– Значит, у нас три автомата, по паре запасных обойм, несколько гранат и один пистолет.

– Почему один пистолет?

Я очень удивился – что можно сделать с одним пистолетом на троих? Впрочем, успокоился, посчитав гранаты, их было даже неприлично много. С этим можно было жить.

– Не знаю, милый.

Спустился сын и сел к нам за стол, я продолжил с подобного изложения своего плана:

– Мы выходим к соседскому парадному крыльцу, а ты, сынок, идешь к черному ходу и ждешь там, мы закидаем окна и фасад гранатами и начнем стрелять, они, скорее всего, отступят к черному ходу, где будешь ждать ты – вот и весь план.