Трудно быть богатой

Когда официанты удалились, и мы вновь остались вдвоем, Мурат, глядя на то, как я потягиваю коньяк (я понимала, что за руль мне сегодня уже не придется садиться), сказал, что за моими детьми мы поедем завтра. Незачем их беспокоить среди ночи.

— Где они?

— Не очень далеко отсюда. В Ленинградской области. Приозерский район. Есть там один домик-пряник, где они сейчас и живут.

— Чей он?

— Записан на вашу бывшую свекровь.

Я подавилась коньяком.

— Надежда?!

Мурат кивнул. В это мгновение в его глазах промелькнула жалость.

Я откинулась на спинку огромного кресла и закрыла глаза. Вот ведь дрянь, старая партийная сука. Да когда я расскажу об этом свекру и отцу, они ведь ее придушат на пару. И я им помогу. Какую хитрую игру затеяла эта тварь? Зачем она стала вовлекать меня в свои махинации? Ведь сразу же можно было понять, что она не просто так решила ввести меня в руководство «Алойла». Она же прекрасно понимает, что я в бизнесе — как обезьяна у компьютера. Ей, видите ли, понадобился человек, которому она может доверять.

А сама тем временем…

Но зачем ей мои дети? Или я — уже списанный материал и мне в самое ближайшее время следует ожидать пулю в затылок или чего-то подобного? Кто я? Всего лишь бывшая невестка. А Катька с Витькой — родные внуки, дети любимого и неповторимого Лешеньки, который больше детей иметь не может. От меня избавляемся, детки остаются. Наследники нефтяной империи. Отправят их учиться в Англию или Штаты, потом введут в семейное дело…

Хотя…

Почему я, собственного говоря, поверила в эту информацию?

А зачем ему было выяснять местонахождение моих детей, даже не поговорив со мной? Саша-Матвей, конечно, мог сказать, зачем я явилась в этот особняк, но… Какое дело нефтяному королю до меня? Я подняла на него глаза. Хабибуллин продолжал ковыряться у меня в мозгах.

— Если пожелаете, завтра можем заехать в райсовет или как он там теперь называется. Для меня откроют и покажут все регистрационные документы. Правда, вы также сможете поговорить с охранниками, стерегущими ваших детей. Думаю, они ответят на все ваши вопросы. В особенности, если мои ребята велят им это сделать. — Он усмехнулся.

— А если я вам все равно не верю? Любые документы можно подделать. Да даже если дом в самом деле зарегистрирован на мою свекровь… Вы сами могли им воспользоваться, а она о нем и думать забыла. Мало ли у нее недвижимости.

Вместо ответа раздался громкий смех.

— Оленька, — сказал Мурат, вытирая глаза, — в этом домике-прянике ваша свекровь регулярно встречается с молоденькими мальчиками, которых она так полюбила в последние годы. Вы бы, кстати, о ней роман написали. С посвящением. Думаю, пользовался бы большим успехом. И Матвея Голопопова возьмите в соавторы. Он вас может фотографиями снабдить. Не думали попробовать опубликовать опус со снимками, демонстрирующими описываемые вами события?

Хабибуллин продолжал заливаться соловьем, рассказывая, как Саша-Матвей и его редакция подкупили охранников Надежды, и те установили в спальне соответствующую аппаратуру. Не любят они свою хозяйку — поэтому и постарались. Саша-Матвей снимки не опубликовал, а получил с моей свекрови кругленькую сумму, ей отдал негативы. Но часть снимков (в частности те, что сегодня демонстрировались мне — госпожа Багирова со своим референтом) оставил у себя на всякий случай.

— Он получил с нее деньги?

— А вы думали он такой честный-пречестный? Ха-ха!

Мурат сказал, что еженедельник публикует только десятую часть снимаемого материала — в основном, бизнесменов средней руки, артистов, с которых нечего взять, депутатов, не имеющих реальной власти. Серьезных людей они публиковать боятся. Иногда шантажируют. И то не всех — а тех, шантаж которых, как им известно, сойдет с рук. Иногда шантажируют по заказу. Опыт съемок и очень хорошая аппаратура у них есть, вот их и нанимают.

— Как вы думаете, почему она терпит эту компанию у себя во дворе? Ведь не просто же так? Неужели у нее не нашлось бы возможностей их выселить? Из-за снимочков, Оля.

Голопопов за деньги отдал ей негативы. И они договорились: репортер ее больше не снимает. При условии, что ему не мешают снимать других. Это Надежду устраивает. Когда знакомые предъявляют ей претензии, она отвечает: со всеми вопросами — в «Скандалы». Ничего не могу поделать, — Мурат рассмеялся. — Про Матвея Голопопова я лично могу сказать: слово держит. И не только в случае с вашей свекровью. Если обещал не печатать снимки — не печатает. Правда, снимать продолжает.

Я смотрела на свои коленки. Кто только придумал эту стеклянную столешницу? И зачем? Чтобы рассматривать свои колени и носки?

— Вы, как я понимаю, глубоко разочаровываетесь в неподкупном журналисте Матвее Голопопове, — продолжал Хабибуллин, посмеиваясь. — Абсолютно неподкупных людей нет, Оля. Каждый человек имеет свою цену, у каждого есть слабое место. У Матвея, кстати, это деньги.

Я подняла глаза на Мурата. Он повторил то, что я уже знала: Саша-Матвей не может жить без казино. Это его болезнь, его страсть. За границей страсть к игре уже лечат, как алкоголизм и наркоманию, у нас, конечно, нет. Но болезнь встречается и в наших широтах, причем ею почему-то страдают люди, от которых этого следовало бы ожидать меньше всего. Мой собеседник рассказал про некую старушенцию, которую знают в большинство игорных заведений Питера. Как-то, несколько лет назад, старушенция зашла в зал игровых автоматов, где болтались только подростки, и решила сыграть. На единственный купленный жетон сорвала джек-пот. И обезумела. Ей больше никогда не везло, выигрывала только какую-то мелочь, но, получив пенсию, она идет в игорный зал и спускает там все до копейки. Потом месяц собирает бутылки и побирается у дверей тех же казино, выпрашивая деньги на хлеб. Ей подают и даже иногда выносят что-то с кухни.

Есть инженер, который, правда, иногда выигрывает. Он пытается разработать некую универсальную систему, помогающую всегда срывать куш. Стоит появиться деньгам — и несчастный мужик тут же бежит проверять ее на практике, и иногда у него что-то получается.

И таких людей довольно много. Матвей Голопопов — один из них. А на такое хобби (или болезнь?) требуются деньги. Он их и получает доступным ему способом.

— Конечно, я не верю, что нет неподкупных журналистов, — твердо сказала я.

— Во все времена встречались фанатики, — продолжал Хабибуллин. — Не имеющие семьи, привязанностей и скелетов в шкафу. Но их быстро убивали. В наше время тоже есть примеры. А все остальные — люди. Да взять хотя бы вас, Оля. Например, у вас есть какой-то компромат. На кого угодно. И вы собираетесь его опубликовать. И тут в заложники берут ваших детей. Что вы выбираете?

Я молчала, глядя на свои коленки.

— Вот вам и пример. Вы выберете своих детей.

Внезапно я застыла на месте, потом встретилась глазами с Хабибуллиным.