Трудные дети

— Да пойми ты, - вскричала Маша.
– Раскрой глаза! Они стояли там, и эта девка на него только что не запрыгивала. А твой Марат улыбался ей и глазами поедал. Я сразу тебе говорила, твой муж - сволочь. Нет, ну надо же!
– продолжила возмущаться подруга сама с собой, не обращая на меня внимания.
– Как только наглости хватило. А эта ваша…Сашка! Ты же сама рассказывала, что она у вас в доме живет. Это получается, что он и жену, и любовницу под одной крышей держит? Вот свинья-то! Ну надо же!
– восхищенно присвистнула она, покачивая головой.
– Нет, Ксюш, я же тебя с самого начала предупреждала. Помнишь?

Я сидела не шевелясь, неотрывно смотрела в одну точку и строила мысленные заслоны. Я не хотела это все слышать. Я не хотела понимать и принимать то, что рассказывает мне Машка. С нами этого не могло случиться. Марат меня любит, всю жизнь любил, а Сашка…

В данную минуту Маша требовала от меня какого-то отклика, реакции, и я вяло мотнула головой в знак того, что ее слушаю.

— Во-от. Я говорила тебе, сто пять раз предупреждала. И все выходит, как я предсказывала. Он тебе ребенка заделал, - кивнула на мой живот, - и пока ты беременная, для своего удобства любовницу к себе подселил. А что? Захотел - сходил к ней в комнату, трахнул ее по-быстрому и назад, к жене. Что с него взять? Бл*дун кавказский. Гарем развел и радуется. У меня просто в голове не укладывается!
– с каждой репликой Маша говорила все громче, и каждое ее слово было как ногтем по стеклу.
– Что ты молчишь, Ксан? Что ты теперь будешь делать? На твоей месте я бы этот вшивой голову бы открутила, а твоему благоверному - кое-что другое. Чтобы не засматривался куда не надо. И вообще…

— Маша, хватит, - слабым голосом взмолилась я, немея от напряжения и боли.

Она не расслышала. Продолжила заливаться соловьем о том, какая же все-таки мой муж сволочь и свинья, о том, что его поведение - плод неправильного и варварского воспитания. Грозилась лично ему оторвать что-нибудь и костерила на чем свет стоит Сашку. А еще не забывала подчеркнуть, что я с его любовницей жила под одной крышей. Много раз это говорила, будто видела меня насквозь.

— ХВАТИТ!
– истерически выкрикнула я, и Маша испуганно вздрогнула. Официант, проходивший мимо нас с доверху заставленным подносом, испуганно оглянулся, чуть не уронив посуду.
– Хватит, - сглатывая тошнотворный комок, тихо прошептала и на негнущихся ногах поднялась. Ухватилась за край стола побелевшими пальцами, и молилась, чтобы не упасть прямо здесь.
– Достаточно, Маш.

— Тебе плохо? Ты побледнела. Может, тебе помочь как-то? Давай я…

— Не нужно. Я поеду домой. До встречи.

Я слабо помню, как отпустила охрану и села в такси, которое поймала трясущейся рукой. Перед собой ничего не видела, все застилала какая-то странная, вязкая пелена, вроде не слезы, но лучше бы уж они. Слезы просто соленые, не режут глаза, не истязают разум и не вынимают душу. Я ехала, спокойно сложив руки на коленях, глядела в мутное, грязное окно машины, за которым город казался серым пятном, и медленно умирала, не желая признавать и осознавать слова подруги.

Марат…Господи, мой Марат и Саша! Как это? За что мне это? Только я начинала прокручивать в голове возникающие образы, как меня резко мутило и скручивало внутренности в узлы. Таксист озабоченно и подозрительно поглядывал на меня в зеркало заднего вида, но и это не заставило взять себя в руки.

Невозможно! Невозможно! Невозможно! Я бы почувствовала, наверняка бы поняла, ведь женщина, как говорят, всегда понимает, когда муж ходит налево. Но это же…Это мой муж!

Который каждое утро нежно целует и обнимает, интересуется самочувствием, в любви признается, искренне заботится, и если бы я хотела - на руках бы носил. Каждый вечер мы ложились в постель и начинали фантазировать и представлять, каким будет наш ребенок. Брюнетом или русым? На кого он больше будет похож - на меня или мужа? И как…как после всего этого верить и принять то, что муж мне изменял с…девочкой, которую мы с ним вырастили? Я вырастила.

Я осталась одна в большом доме, ничем не защищенная и как никогда уязвимая. Раньше во мне всегда были спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, я не знала, что такое боль. Теперь я в ней тонула.

В огромной и пустом доме не перед кем было держать лицо, и только тогда я позволила себе осмыслить слова Маши. И, зажав рукой рот, бросилась в ванную, давясь слезами, градом стекающими по щекам, и той немногой едой, что успела съесть перед словами подруги. Меня жутко, с неприятными звуками рвало, и я плакала, не в силах остановиться и сделать что-то с собой. И никого не было рядом, а те, кто могли бы быть…они меня предали. И обманули.

На холодном кафельном полу я просидела очень долго. Неестественно скорчилась, безвольно раскинув ноги, надсадно всхлипывала и не могла вздохнуть полной грудью. Щеки закололо от слез, которые, высохнув, стянули кожу. А меня саму словно лихорадило, и я не понимала, почему это все случилось с нами. Со мной.

Почему Саша? Почему Марат? Я боялась думать о том, как все…случилось. Но я не могла об этом не думать.

Пять часов я провела совершенно одна. Солнце давно село, оно всегда рано садилось, а я сидела, прислонившись спиной к спинке дивана, и смотрела на входную дверь, почти не моргая. Глаза были опухшими, красными, с полопавшимися сосудами, а голова разрывалась на части.

Оказывается, этот дом не мой. И как я сразу не заметила? Не знаю. Но выплакавшись, прошла в зал и натолкнулась взглядом на стеклянную полку, уставленную семейными фотографиями. В разных рамках и разных размерах, они были расставлены слева направо, начиная с нашего с Маратом знакомства.

Я и Марат. Фото сделано в первый год нашего знакомства. Взяла следующую.

Я, Марат и его друзья. Насколько помню, это загородный дом одного из наших общих знакомых. Там муж впервые признался мне в любви.

Следующее фото.

Я, Марат и Саша. Ей здесь почти пятнадцать. Мы с Маратом стоим чуть в стороне, в обнимку, она сложила руки за спиной и одаривала фотографа тяжелым взглядом.

Я, Марат и Саша. Ей шестнадцать. Вытянулась, поправилась, изменился цвет лица, но взгляд по-прежнему тяжеловат и испытующ. Стоит рядом, скрестив руки на груди.

Я, Марат и Саша. Ей семнадцать. Мы все в парке. Она и я уплетаем сахарную вату, у меня - розовая, у нее - белая и почти доеденная до конца. Стоим все вместе и улыбаемся.

Еще одна фотография с нашей свадьбы. Тут мы с Маратом вдвоем. Я окинула взглядом остальные рамки, только сейчас по-настоящему осматривая все то, в чем я жила.

Марат и Саша, Марат и Саша, Марат и Саша. Одни их фотки, которые я делала своими руками. Понятия не имею, как так получилось и почему, но в каждом кадре - они. Они, они, они, они…Сашка уголком губ улыбается, глядит уверенно и в то же время с вызовом - как мне сейчас кажется. И все эти фотографии делала я, оставаясь за кадром. Когда я только успела остаться за кадром?

Всхлипнула, снова заводясь и трясясь от обуревавших душу чувств, со злостью все злосчастные рамки одним движением смахнула на пол, глядя на то, как, словно в замедленной съемке, трескаются стекла.

Весь дом был пропитан ею. Ее вещи везде, ее любимая подушка, которую Марат привез после внезапной болезни. Эта красная подушка от старого дивана, на котором Саша спала совсем ребенком, вольготно лежала прямо посередине кожаного светлого дивана, как какой-то знак. На полке в ванной - ее косметика, духи, шампунь. На кухне - ее кружка. В каждой комнате, в каждом штрихе я видела Сашу, и выть хотелось от того, что раньше я всего этого не замечала. Сколько? Сколько продолжается этот кошмар? Сколько он с ней - С НЕЙ! хотя какая разница с кем - спит? Господи, у нас же ребенок. Мы его планировали, уже любили и мечтали, как вместе будем его растить!