Трудный путь к диалогу
Шрифт:
– Что такое "дела закона" ?
– Это и есть следование кодексам, которые выработаны в дохристианских религиях. Конкретно апостол имеет в виду Ветхозаветные заповеди. Разумеется, он не отрицает, что эти заповеди священны, они открыты Богом, но, я повторяю, наличия кодекса недостаточно. Должно осуществляться таинственное единение Высшего Начала с несовершенной человеческой волей.
– Но вы говорите: верой во Иисуса Христа, а не в Бога...
– В этом-то и отличие Евангельского Откровения от мировых религий. Каждая из них движима прекрасным и возвышенным стремлением ввысь, к Абсолютному и Безусловному, и я не верю, что такое стремление может остаться тщетным. Однако преодолеть бездну, которая отделяет Вечное от временного, Абсолютное от относительного. Божественное от человеческого, возможно, лишь если над
– Значит, только через Христа путь к Богу?
– Именно так.
– Но ведь есть православная духовность, католическая, протестантская или это одно и то же?
– Конечно, в чем-то главном, в любви к Богу через Богочеловека Иисуса Христа, христианская духовность едина. Однако в силу конфессиональных и культурно-исторических особенностей каждого из христианских вероисповеданий сложились различные типы христианской реализации духовности.
– А есть ли иной, кроме религиозного, ну, скажем, нравственный путь реализации духовности?
– В общем-то есть, существует. Но он фактически неотделим от религиозных традиций, ибо только в этих традициях была сформулирована и утвердилась шкала нравственных ценностей. Потому что, если нам следовать этике, надо знать, какой этике: ницшеанской, древнеримской или христианской. Шкала нравственных ценностей задается миросозерцанием.
– Это значит - верой?
– Да, конечно.
– А если человек не верует?
– Такого не бывает. Хотя бы в подсознании у любого человека живет шкала ценностей, которая и определяется его верой.
– В Бога?
– Необязательно. Может быть атеистическая вера в то, что мир бессмыслен. Как у Сартра. В таком случае бессмысленно все, в том числе и этическое поведение. Но в подсознании у этих людей обычно живут нравственные представления, унаследованные от традиционных религиозных понятий. Значит, опять-таки все определяет вера - либо осознанная, либо неосознанная.
– Часто современное сознание сомневается во всем, ничего "не принимая на веру". Как вы относитесь к такому способу познания мира?
– Рациональный аспект познания требует именно такого подхода, и в науке он необходим. Но есть познание иное, целостное, интуитивное, ему свойственна непосредственная достоверность внутреннего постижения. Это воцсе не "принятие на веру", а живой реальный опыт, и здесь нужны только коррекция и формирующая деятельность разума. Чтобы быть понятней, скажу: когда мы воспринимаем нетленную красоту рублевской "Троицы", это вовсе не значит, что мы что-то приняли на веру, Мы восприняли, а разум может дать лишь вспомогательный материал аналитического свойства относительно композиции, структуры, замысла иконы.
– Существует религиозная живопись, религиозная литература. Возможно ли существование религиозного кинематографа, как вы думаете?
– Возможно, конечно. Всякий кинофильм, ставящий вечные вопросы, может быть отнесен к категории религиозного кинематографа.
– Анджсй Вайда как-то назвал основоположником современною религиозного кинематографа Андрея Тарковского...
– Да, я думаю, что произведения Тарковского насквозь пронизаны духовной и религиозной проблематикой. Его картины - притчи и символы. Они говорят - в "Андрее Рублеве" - о чуде духовности, которое не погибает среди мрака; о стремлении человека начать диалог с космическим Разумом (в "Солярисе") и нравственной драме, открывающейся в этом стремлении, - ведь именно контакт с Океаном порождает воплощенные укоры совести; о великом, трудном
и ответственном пути веры, что не только возвышает человека, но и изобличает его, - в "Сталкере".– Мы сейчас много говорим о национальных культурах, о том, что десятилетия попрания духовности особенно губительно сказались именно на них.
– И все же, мне кажется, кровообращение в культурах народов нашей страны не остановилось полностью. Творческий потенциал не иссяк, несмотря на попытки превратить культурный организм в механизм, жизнь все же берет свое. Я очень надеюсь, что нынешние процессы вернут нашей цивилизации и нашим культурам хотя бы часть утраченной органичности.
– Как вы относитесь к явлению космополитизма в жизни, в искусстве?
– Слово "космополит" было унижено, поскольку использовалось как инструмент репрессий сталинским аппаратом. Для древних греков, которые изобрели этот термин, слово "космополит", " гражданин Вселенной" было великим словом. Оно вовсе не означало отказа от своей культуры. Стоики, например, были космополитами, но при этом типичными представителями греческого и римского мира. По мере роста средств коммуникации наука, искусство и многое другое естественно приобретают космополитические черты. Главная опасность здесь лишь в том, чтобы не происходило культурной энтропии, чтобы вместо братского взаимообогащения культур не совершалось их истребления типовым, стандартным, бездушным. Христианство всегда воплощалось в живых конкретных своеобразных формах культур. Нет какой-то однородной христианской культуры, но при этом христианство является универсальным учением, которое, признавая ценность культурных различий, в высшем плане объемлет все. Апостол Павел признавал, что в земной жизни существуют эллины и иудеи, варвары и скифы, но во Христе, говорил он, нет уже ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа. Это исключает как антикультурную и антинациональную нивелировку, так и шовинистическую конфронтацию и изоляцию.
– Что с точки зрения христианства может и должно противостоять национальной ограниченности, равно как и шовинизму?
– Для национальных культур очень опасна тенденция к самозамыканию. Культура не может развиваться в изоляции - это доказала вся история человечества. Культура обязательно должна существовать на вдохе и выдохе, на том, чтобы она была открыта другим культурам и могла бы делиться своими сокровищами с окружающим миром. Необходим обмен духовный, чтобы не было культурного изоляционизма. Что касается нашей страны, то ее судьба - быть страной многонациональной, а значит, наша задача - учиться жить вместе, учиться преодолевать в себе ксенофобию и национальное отчуждение, Это первобытные стихии, очень вредные для человека, очень низменные, они противоречат и патриотизму, потому что человек, не уважающий других, - он и себя не уважает. Это все болезненные комплексы, когда народы, живущие бок о бок, срывают свое раздражение, тяжкие моральные состояния на инородцах, живущих рядом. Мы знаем о трагедии Карабаха, когда там набрасывались друг на друга люди, жившие рядим, - это тоже история, тоже ксенофобия, это ненависть к чужому, и это - грех, который человек должен преодолевать.
– Спасибо вам за встречу.
"ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ"
Не так давно в московском "Доме книги", в его иностранном отделе, появилась работа американского исследователя Реймонда Моуди "Жизнь после жизни", вышедшая в 1975 году. Она вызвала бурные дискуссии как у нас, так и за рубежом (к сожалению, в русском переводе ее нет). Вслед за этим доктор Моуди издал и продолжение своей книги: "Размышления о жизни после жизни" (1977).
Мы уже привыкли, что в XX веке наука преподносит нам всевозможные сюрпризы; но в данном случае речь идет о проблеме, которая никого не может оставить равнодушным, даже тех, кто мало интересуется научными или философскими проблемами.
Доктор Моуди утверждает, что опроверг старое изречение "Оттуда (т. е. из могилы) никто не возвращался" . И в самом деле, сегодня прогресс медицины позволяет в некоторых случаях реанимировать человека, находившегося в состоянии клинической смерти. И это в какой-то мере позволяет заглянуть за завесу тайны.
Разумеется, далеко не все "оживленные" помнят свои ощущения и переживания в эти моменты. Но ведь и сновидения мы помним, в общем-то, редко, хотя известно, что они посещают нас каждую ночь.