Трудовые будни барышни-попаданки 4
Шрифт:
Никого рядом со мной, кроме новой проблемы. За что? Почему так?! А за прекраснодушие твое, голубушка. Педагогика в тебе взыграла, да не вовремя. Столько неприятностей от одной детской шалости, а ты что? Беседы с дочкой беседовала? Остальные смотрели, на ус мотали. Вот и домотались…
— … маменька, мама… Не надо, маменька…
Понимаю, что может быть непедагогичней и более деморализующе, чем командир спасательного корабля, опустившаяся на палубу и рыдающая почти без всхлипа.
Но не удержалась. Трое суток напряга перед страшной битвой, проигранной еще до начала, — всех жертв этого дня не спасу.
— Маменька, маменька, не надо! Можно я за борт брошусь и домой поплыву?!
Тон у мальчишки был серьезный. И моя истерическая реакция оказалась под стать: я вцепилась в него, как в плюшевую игрушку, и прижала к себе. Показалось, что хрустнули детские косточки.
Или не показалось? Да, точно услышала хруст.
Похоже, кого-то спасать придется прямо сейчас: меня от инфаркта, ребенка — от перелома. Возвращаться в Новую Славянку, благо там вся моя кочующая медицина.
Почему молчит Сашка? Онемел от болевого шока?
Я осторожно провела рукой по курточке, по тоненьким детским ребрам. Малыш глядел на меня встревоженными глазками, но не пискнул. Перелома нет. Тогда что?
— Сашенька, ты что чувствуешь?
— Что ты, маменька, галеты в моих карманах поломала.
— Какие галеты?
— А я их у Лизы утащил. Которые она для себя собирала.
…Мне понадобилось сильнейшее волевое усилие, чтобы слезливая истерика не превратилась в смеховую. Но я победила.
Схватила Сашку за плечи. Вцепилась жестко и отчетливо сказала:
— За борт бросаться не надо. Надо меня слушаться.
— Маменька, я обеща…
— Ничего не обещай. Просто слушайся. Тогда не буду плакать.
Непедагогично так, наверное. Но сейчас — надо.
— Маменька, буду слушаться!
— Тогда будешь сидеть в салоне или наверху, где прикажу. А как тебя наказать — решит капитан. Он главный на корабле.
Последние слова произнесла чуть громче, для Денисыча. Он услышал, улыбнулся в усы. Последовал мгновенный взглядообмен, мы поняли друг друга.
— Что же ты, братец? — сказал моряк сурово и печально, употребив формулу, по которой в те времена начальство обращалось к тем, кто ниже чином. — Ты что, не знаешь, какое взыскание на борту полагается за нарушение порядка?
— Розгами? — спросил ребенок с испугом, но и надеждой, так как не углядел поблизости этого предмета.
— Да где же ты видел березу в реке или на море? — удивился Денисыч. — Кошками, братец, только кошками…
И начал подробную лекцию об этом специфическом предмете из просмоленной веревки. О том, чем отличается кошка для взрослых матросов от кошки для юнг. О том, как перед наказанием матросы сами должны расплести канат, изготовив кошку. Правда, это в британском флоте принято, откуда и поговорка: плести на себя кошку… «Вот к тебе, братец, она и относится, кто просил тебя в трюм лазить?»
Усы у Денисыча были пышные, улыбка пряталась умело, тон был сурово-печальным, лекция о флотской дисциплине продолжалась минут пятнадцать, и даже взрослый не понял бы, является ли она сугубо теоретической, или это ступенька для перехода к практике. Все, кроме рулевого, собрались, заслушались, что позволило мне удалиться и умыться.
Потом в той же компании позавтракали, причем Денисыч сменил рулевого. Сашка с ужасом спрашивал: «Правда ли юнг к пушке привязывают?» —
а я, конечно, подтверждала.Позавтракали плотно. Похоже, всем передалась моя уверенность, что скоро будет что-то серьезное, даже страшное.
Впрочем, почему скоро? Уже началось. Еще издали мы слышали грохот Петропавловской пушки. Или даже пушек. Река поднялась, и теперь я глядела на город не с высоты обычного прогулочного катера, а будто с круизного лайнера — очень красиво и очень пугающе. Немногочисленные суденышки носились по Неве, не слушаясь руля. Пару раз пришлось уклоняться от встреч.
На корабле было припасено довольно спасательных жилетов из пробкового дерева — пока еще не пригодились. Один, конечно же подогнанный, был надет на Сашку. К тому же я назначила одного из самых надежных учеников, Никольского, ответственным за сына.
Может, стоило высадить их? Но я не решилась. Не представляла, в какой части города в ближайшие часы будет абсолютно безопасно. Видно, так воздействовала картина вздувшейся Невы.
Остальные пароходы ушли ближе к устью, а мы были в треугольнике между Петропавловской крепостью, Дворцовой набережной и Стрелкой Васильевского острова. Обычное течение здесь уже бездействовало — невские волны выталкивала волна, идущая от залива. Казалось, морское чудовище сошлось в битве с речным и побеждало. И моя «Горлица», прежде с трудом пробиравшаяся по каналам, напоминала щепку среди слияния нескольких потоков…
— Эмма Марковна, взгляните, что творится!
Перед тем как взять бинокль, я отщелкнула крышку часов — 11.56. Осада города закончилась, начался штурм.
Картина была яркой, четкой и жуткой. На набережной и на улицах вдали будто сработали несколько петергофских фонтанов-шутих: потоки выбили крышки люков и вознеслись над мостовой на два-три метра в высоту. Основания фонтанов мгновенно накрылись водой: волны перепрыгнули набережные, спугнули зевак и затопили мостовые.
Пока что любопытные бедолаги намочили брюки. Кого спасать…
— Эммарковна, страсть какая!
Да, на моих глазах произошла одна из предсказанных катастроф. Барки, стоявшие возле Академии художеств, сорвались с якорей. Но не поплыли по течению, а, наоборот, устремились вверх. Врезались в Исаакиевский понтонный мост, расположенный между будущими Дворцовым и Благовещенским, сорвали с якорей. И он тоже не поплыл в сторону залива, а двинулся ко мне, подгоняемый встречной волной.
…В Питере всегда была особая категория идиотов, которые подъезжали к разводным мостам в минуту подъема и мчались вперед, не сбавляя скорости, опрокидывая шлагбаумы. Из-за таких и появился дорожный знак с авто, падающим с пролета моста.
Можно ли сравнить с этими лихачами тех, кому понадобилось перебраться с Васильевского острова на Адмиралтейскую сторону и наоборот? Ведь видели, что вода вровень с набережными, все равно решились на авось.
Ладно, судить нет времени, надо спасать.
Это оказалось непросто. Волна кружила, качала и толкала вверх по течению нечто вроде огромного деревянного дебаркадера, конструкцию раз в шесть длиннее моего парохода. Нам не без труда удалось ее обогнуть, избежав удара. Сбавить ход, уравнять скорость, зацепить баграми, перекинуть мостик вроде абордажного — переводить людей.