Трудовые будни барышни-попаданки

Нечего перед людьми богатством хвастать. Работать надобно, Богу молиться, родителей почитать да детей строжить. Тогда и удача в торговле будет, и семья в крепости, благости да порядке.

Друзей-купцов, что взяли гусарскую моду по цыганам да по кабакам разъезжать, не понимал. Раз в год устроить «чертогон» в хорошем трактире, без чужих глаз, с лучшими друзьями, чтоб потом долго болеть и каяться, — это можно. Но не гулять же каждую неделю! И обоих старших сыновей, уже взрослых, семейных и бородатых, не раз плеткой охаживал за тех самых цыган, за карточную игру или покупку дорогой пролетки и тройки кровных иноземных коней.

Ишь, моду нынче иные купчики взяли — профурсеток по Парижам да Венам возить. Отцы с дедами горбом да потом деньги наживали, а эти? Швырк туда, швырк сюда. То прожэкт модный, от которого одни убытки, то тиятр богопротивный с девками в одеяниях срамных.

Нет, таких вольностей Николай Аграфенович и сам чуждался, и другим не прощал. Нельзя от дела на глупости отрываться. Дел-то у него много. Одних литейных заводов — четыре. Да, просто так продавать сталь и чугун смысла нет. Надо раздать металл мастерам в Ворсме и Павлово, чтобы делали ножи, замки, весы, разную мелкую металлическую утварь, да еще дать им образцы новых товаров — штопоров, например. Потом изделия скупить, решить, что на Макарьевской ярмарке будет продано, что в Нижнем, а что в Москву или далекий Питер отправится. Не забывать и канатные фабрики — их у Николая Аграфеновича три. Следить за прядильной мануфактурой — ее товар идет по матушке Волге аж в Персию.

Думать надо и трудиться. Долгая война закончилась, подрядов от военного ведомства больше нет. Тревоги меньше, но хлопот больше.

Потому-то Николай Аграфенович даже слушать не стал о какой-то заезжей барыньке с коммерченскими предложениями. Знаем мы такие предложения — глазками стрелять, на тяжкую жизнь без мужа жаловаться и вспоможения просить. Пущай с такими предложениями на паперть церковную идет или в кабак.

Непонятная барынька, пусть и не принятая, все равно вывела купца из душевного благоспокойствия. Потому тем же вечером, зайдя в горницу, он первым делом отвесил тяжелый подзатыльник третьему, младшему сыну Саньке:

— Тебе кто разрешил, стервец, спермацетовые свечи в будни жечь?! Опять книжки дурные читаешь вместо арифметики?

— Да что вы, тятя, сразу драться! — плаксиво, но слегка насмешливо ответствовал Санька, маменькин любимчик и баловень. Да и сам Николай Аграфенович к последышу был помягче. Вот постреленок и нахальничал. — Уроки на завтра я сделал. А свечи не спермацетовые, вы бы спросили, а потом лупить! Я сегодня с Петькой в лавке на Благовещенской остаток считал, так управляющий от одной барыни приходил, принес пять десятков свечек, да за такую выгодную цену, грех было не выкупить. Все забрал, на свои! Теперь в розницу стану продавать, аккурат к Пасхе себе на дрожки заработаю! А свеча потому горела, что я учился зажигать такую свечу быстро и господам показывать, что в лавку заглянут. А вы — драться, папаша!

Николай Аграфенович только покачал головой. Да, любопытная свечка. На ощупь не сальная, но и не из китового жиру. Надо разузнать, где такие делают. Один резон, если от долгов барских управляющий в лавку заморскую чудовинку принес и задешево продал. Или вообще украл у ворон дворянских. И другое дело, ежели что-то новое придумано. Тут можно свой интерес поиметь.

То, что управляющий был «от одной барыни», и утреннюю просительницу Николай Аграфенович в уме никак не связал. Пока что.

Следующий сюрприз ждал отца семейства после обеда, когда супруга предложила ему отведать невиданного чая. Как всегда, столь вежливо и смиренно, что не откажешься.

Супруг все равно удивился:

— Так ты сама чай заваривать будешь?

Оказалось, что в белом мешочке на веревочке, который почтенная Феонила Свиридовна опустила ему в чашку, именно чай и был. Диво дивное. Но крепкий и с малиново-вишневым ароматом.

Супруга рассказала, что удивительный чай недавно принес Никита Ильич, хозяин трактира «Дружеская встреча» — единственного заведения, куда захаживал Николай Аграфенович. Просил на словах передать, что поступит неправильно, если друга таким чаем не угостит.

— Откуда же он у него, из Парижа али из самого Китая? — удивленно спросил купец.

Оказалось, и его недавно принесли от некоей барыни, у которой трактирный половой на оброке был, на пробу.

А тут еще пожаловал дальний родич, хотя по уму сказать — полезней и надежней двух сынов-старшаков, приказчик Иван Колесов. Проверен с малолетства — честен до копейки и при этом скор сообразить, как на копейке наварить пятак. Два иноземных языка знает, третий, англицкий, учит, может по-барски одеться, но ходит и в церковь, и в баню, и отпраздновать с хозяином от души, а на другой день — трезв как стеклышко. Потому-то и оклад у него на зависть другому приказчику, и, хоть сыновья ворчат, доля в торговом доме — чтоб на сторону не сманили добра молодца.

В доме Николая Аграфеновича его всегда принимали. В конторе днем не виделись, ездил в Кунавинскую слободу. А сейчас заглянул.

— Что там Степка? — после приветствий и крепкого чаю, который Феонила Свиридовна подала гостю, степенно поинтересовался хозяин дома. Про то, что сын у Ивана любимый, единственный и балованный, он знал.

— Что ему, пострелу, сделается. На задницу седмицу не сядет, да и все, — усмехнулся в усы гость. — Бог миловал, послал мимо ехать госпожу Шторм. Мне уж зеваки рассказали — молодая барыня сама с экипажу кинулась да обоих мальцов из полыньи вытянула. А потом по уму и согрела, и полечила. Слыхал я, что барсучий жир — первое дело от легочной напасти. Так она не пожадилась, и у себя в номерах напоила, и с собой дала, чтоб еще три дня пил.

— Барыня? — В мозгу Николая Аграфеновича забрезжило подозрение. — Опять барыня. Молодая, говоришь? А как зовут?

— Эмма Марковна Шторм, тут в губернии у нее поместье. Из плохоньких, всего сорок душ по переписи. Однако, говорят, с осени, как с Санкт-Петербургу вернулась вдовой, так в гору хозяйство пошло. Чай-то, каким вы меня угощаете, об заклад бьюсь, из ее запасов.

— Вот как. — Николай Аграфенович задумчиво отхлебнул из чашки. — Вот как…

— Лампы у нее в номере чудные. Светят больно ярко и не пахнут.

— Лампы? Не свечи?

— Про свечи тоже разговор был. И в трактире видел, белые, горят ровно. И спеси нет — с отчеством обращается, уважительно.

— Вот как… — повторил Николай Аграфенович и задумался. Потом взглядом велел жене добавить на стол чего покрепче и выдал приказчику ценное указание: — Ты, Иван, сделай-ка вот что…

Глава 50

Четверо саней неторопливо спускались на волжский лед. Неторопливо, потому что спуск с тяжело груженными санями еще сложнее, чем подъем. Четвертым кучером временно стал Алексейка, не нанимать же ездового. А на трех моих санях груз не увезешь.

Я улыбнулась — вспомнила, как перекладывала полы, как была счастлива, найдя несколько золотых монеток… И сейчас бы обрадовалась, но уже не так. Разве могла я представить в тот октябрьский день, что захочу еще одни сани купить с лошадками, да еще трех — запрячь в остальные. Куплю и не замечу — как сегодня купила пять фунтов изюма и три фунта миндаля на Пасху.

Богатству предшествовал долгий разговор в конторе торгового дома Никитина. Начал его Иван Ефимович, мы просидели за расчетами почти полчаса, потом к нам присоединился хозяин, тот, что не захотел меня принять. Поначалу он казался раздутым от самомнения и правильной скрепности, но, едва дошли до цифр и номенклатуры товаров, превратился в увлеченного менеджера.