Труды по россиеведению. Выпуск 3

Вместо заключения

Эпиграфы принято помещать перед авторским текстом. Мы же нарушим это правило. И дадим отрывки из русской прозы и русской поэзии aprиs. Вот что, мне кажется, подходит уходящему одиннадцатому году.

А.И. Солженицын: «Соотношение между ними («русским» и «советским». – Ю.П.) такое, как между человеком и его болезнью. Но мы же не смешиваем человека с его болезнью, не называем его именем болезни и не клянем за нее…» (9, с. 306). «Слово “Россия” для сегодняшнего дня может быть оставлено только для обозначения угнетенного народа, лишенного возможности действовать как одно целое, для его подавленного национального самосознания, религии, культуры – и для обозначения его будущего, освобожденного от коммунизма» (там же, с. 307). «Все народы Советского Союза нуждаются в долгом выздоровлении после коммунистической порчи, а русскому народу, по которому удар был самый истребительный и затяжной, нужно 150–200 лет выздоровления, мирной национальной России» (9, с. 323).

А. Галич: «Будьте ж счастливы, голосуйте, / Маршируйте к плечу плечом». «Но особо встал вопрос /Про Отца и Гения». «Вовсю дурил двадцатый век». «В двадцатый век!.. / Как в темный лес, Ушел однажды человек / И навсегда исчез». «Граждане, Отечество в опасности! / Граждане, Гражданская война!». «И все так же, не проще, / Век наш пробует нас – …»

Г. Адамович: «Россия! Что будет с Россией! / Как страшно нам жить, как темно!»

Заметим: все это было писано многие десятилетия тому назад.

Список литературы

1. Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое: Сб. статей. – М.: МИК, 1998. – 333 с.

2. Борисов Н.С. Возвышение Москвы. – М.: Русскiй Мiръ, 2011. – 576 с.

3. Иванов Г.В. Стихотворения / Сост., вступ.ст., примеч. В. Смирнова. – М.: Эксмо, 2008. – 384 с.

4. Зимин А.А. Опричнина. – М.: Территория, 2001. – 448 с.

5. Маклаков В.А. Воспоминания: Лидер московских кадетов о русской политике 1880– 1917. – М.: Центрполиграф, 2006. – 352 с.

6. Морен Э. О природе СССР: Тоталитарный комплекс и новая империя. – М.: РГГУ, 1995. – 220 с.

7. Пайпс Р. Россия при старом режиме. – М.: Независимая газета, 1993. – 421 с.

8. Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская Система // Политическая наука: Теория и методология. Вып. 2. – М., 1997. – С. 82–194; Вып. 3. – С. 64–190.

9. Солженицын А.И. Публицистика: Статьи и речи. – Париж: YMCA-PRESS, 1981. – 365 с.

10. Струве П.Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм: Сб. статей за пять лет (1905–1910). – СПб.: Жуковский, 1911. – 619 с.

11. Тимофеев Л.М. Институциональная коррупция: Очерки теории. – М.: РГГУ, 2000. – 365 с. 12. Флоровский Г. Пути русского богословия. – Париж: YMCA-PRESS, 1983. – 600 с.

13. Хлебников П. Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России. – М.: Детектив-Пресс, 2002. – 304 с.

14. Nye J. The Future of Power. – N.Y.: Public Affairs, 2011. – 303 p.

Россия и/или свобода

В.П. Булдаков

Чем чаще произносится у нас слово, слаще всего звучащее для человека подневольного, тем больше хочется цитировать строки поэта, «восславившего свободу»:

Свободы сеятель пустынный,Я вышел рано, до звезды;Рукою чистой и безвиннойВ порабощенные браздыБросал живительное семя –Но потерял я только время,Благие мысли и труды…

Концовка этого стихотворения (1823) звучит как адресное обвинение:

К чему стадам дары свободы?Наследство их из рода в родыЯрмо с гремушками да бич.

Эти слова перекликаются со строками М. Волошина, написанными столетием позже (1919):

Вчерашний раб, усталый от свободы, –Возропщет, требуя цепей…Цареву радуясь бичу…

Круг замкнулся. К свободе мы не были готовы ни двести, ни сто лет назад. То же самое наблюдается вновь. «Выдавить из себя раба» никак не удается.

Разумеется, проблема не/свободы вовсе не относится к числу исключительно российских неразрешимостей. Вчитываясь в тексты родной истории, поневоле вспоминаешь дневниковые строки Ф. Кафки: «Нет, я не хотел свободы. Я хотел всего-навсего выхода – направо, налево, в любом направлении…» (6). Не менее категоричен был М. Мамардашвили, вызывающе сформулировав кардинальный вопрос человеческого бытия: «Какого диктатора я хочу?»

В круговороте не/свободы

В любом случае ясно, что в видах собственного выживания человек, изначально наделенный свободой совести и воли, всегда стремился к поиску ближайшего «диктатора», освобождающего его от «сложностей» принятия самостоятельных решений. Строго говоря, личность нуждается не в свободе как таковой, а в относительно независимом выходе творческой, а то и просто «дурной» энергии – как правило, социально «избыточной». Не случайно запреты, ограничивающие спонтанные выплески своеволия, острее всего воспринимаются в детстве и юности. Столь же закономерно, что проблема свободы редуцируется, когда общество находит баланс между практиками культурного насилия и индивидуалистическими устремлениями.

Вопрос о свободе возникает обычно в связи с острым ощущением социэтальной скованности. В традиционном обществе, в отличие от модернизирующейся социальной среды, он, я думаю, вообще не стоит. Однако в любом случае человек, в отличие от животного, – существо творческое. И по-настоящему он может реализовать себя не через обычай, привычку и тем более ритуал – этот поглотитель моральной энергии, а только через свободу самовыражения, в большей или меньшей степени выходящую за их рамки.

Кажется, не приходится доказывать, что человеческий прогресс опирается на свободную личность, ее творческий потенциал, возможности обмена инновационной информацией и ее коммуникативного освоения. Между тем в онтологическом смысле человек несвободен с момента своего рождения. Следовательно, проблема не/свободы может быть сведена к балансу между системой внутрисоциумных и общественных табу и уровнем энергетической неупорядоченности человеческой индивидуальности. Теоретически эту проблему можно решать либо на путях тотального диктата, либо методом нивелирования индивидуальностей. В том и другом случаях предполагается та или иная степень обуздания человеческого Я. Другое дело, откуда этот процесс идет: сверху, от власти, или снизу (сбоку), от общества. Во втором случае пространство свободы все же оказывается шире, а главное – появляются соответствующие иллюзии.

Европейская традиция допускает лишь такой уровень индивидуальной свободы, который не ограничивает свободу другого. Это не что иное, как поведенческий императив гражданского общества. Такая не/свобода понятна, многообещающа и потому терпима, хотя и здесь возникает потребность в дополнительных гарантиях вроде «прав человека». Но когда усекновение естественных прав личности осуществляется сверху во имя удобств государства, несвобода может стать невыносимой. В любом случае человек вынужден разменивать «избыточные» свободолюбивые порывы на безопасность существования. Если социальные гарантии отсутствуют или дают сбой, включается «чувство справедливости»: протест против навязанной несвободы оборачивается бунтом против деспотии (реальной или мнимой), а заодно и против всякого препятствия на пути пробудившегося инстинкта своеволия.

В России ощущение перманентного «зажима» настолько основательно въелось в человеческие умы, что, похоже, творческий человек не сможет прожить ни дня, не мечтая о неведомой свободе. А потому стоило бы принципиально разделить собственно свободу (то ли абсолют, то ли призрачный антипод рабству) и мечту о ней (своего рода творческий стимул и социальный релаксант). Конечно, наибольшую свободу самореализации предоставляет демократия. Но у нас забывают, что демократия возможна только в среде культурно отформатированных людей. Звучит странновато, но демократия пригодна только для демократов: предоставление внутри нее свободы для ее противников создает ситуацию, чреватую торжеством несвободы.