Трущобы Империй
Шрифт:
— Насчёт уйти красиво…, — попаданец задумался, подняв голову с закрытыми глазами к осеннему солнцу, — можно, пожалуй. Статьи будем кое-какие печатать, с работягами из профсоюзов общаться. Серьёзных площадок в Большой Прессе не дадут, да нам и не надо. Будем упирать на логику и аналитику.
— Грустинки подпустить, можно, — криво ухмыльнулся Патрик, дёрнув ртом, — чтоб проскальзывало такое… Опять крайних нашли, а мы-то думали, что в САСШ слова… и справедливость для всех не пустой звук.
— А перебороть можем? — С тоскливой надеждой спросил Фред. Патрик, хорошо чувствовавший
— Если только временно, — нехотя сказал Фокадан, которого ничуть не радовала необходимость переезжать, — и то не факт. Митинги, всё такое… на время сможем, а потом там совсем хреново станет и всё равно начнётся деление на своих и чужих.
— С этим разобрались, — подытожил Патрик, стряхивая длинный столбик пепла с сигары на покрытую прелой листвой землю, — детали потом. Насчёт красиво есть идеи?
— Хм… Фред, помнишь ты говорил насчёт Если очень НАДО, — развеселился попаданец, — надо, Фредди, надо! Вы у меня все поэтами станете…
Пришлось немного пооткровенничать с друзьями.
— Дело такое, парни, — Алекс говорил не открывая глаз и всё так же подняв лицо к солнцу, — память не вернулась, но кое-что проскальзывает. Стихи, например. Знаю, что не я писал… Уверен, Фредди, уверен! ТОЧНО знаю, что умерли, причём давненько. Но как кого звали…
Попаданец пожал слегка плечам, замолкнув.
— Хорошо помнишь стихи? — Заинтересовался Патрик, — нет каких-нибудь особенностей?
— Ну… иногда несуразности встречаются, упоминания каких-то вещей и явлений, не встречающихся в наше время.
— Старинные поэты! — Патрик так заволновался, что отбросил сигару, — да ещё и забытые! Много переделывать приходится?
— Когда как. Иногда от стиха и ничего толком не остаётся. Нет, сам не очень… Чьи-то стихи всё равно в качестве основы нужны, с чистого листа не могу.
— Тоже талант, — вздохнул однорукий капитан, — я вот… пишу, но как-то не очень получается, чудно очень уж выходит. Вот…
Патрик достал неловок из внутреннего кармана кителя несколько смятых листков. Попаданец развернул и начал читать, удивляясь с каждой минутой всё больше — стиль Патрика отчётливо отдавал Маяковским. Те же странноватые рифмы, тот же драйв.
— Мне нравится, — удивлённо сказал он несколько минут спустя, — необычно конечно, но сильно.
— Серьёзно? — Патрик недоверчиво смотрел на Фокадана, — врать-то не надо!
— Широкой публике это вряд ли пойдёт, но в целом очень здорово, есть даже шанс стать классиком. Правда… скорее всего после смерти, или по крайней мере лет этак через пятьдесят. Сейчас — слишком необычно.
— Н-да, — согласился Фред, — также пробежавший глазами по листкам, — что верно, то верно — необычно. Будь ты из своих, приняли бы стихи, пусть и в узком кругу. Печатали бы время от времени в литературных изданиях. Негромкая слава борца с обыденностью и прочие мелкие вкусности. А ирландец, да ещё из трущоб… верно Алекс сказал — лет через пятьдесят.
— Устраивает, — нервно хмыкнул однорукий ирландец, забирая стихи, — мне чтоб прямо сейчас и не нужно. Но хорошо хоть, что в будущем… Не
зря, значит…Неловкое молчание прервал попаданец, начав нарочито жизнерадостным тоном:
— Вот и замечательно. Я уже состоялся как драматург, Фред у нас поэт. Да, Патрик, оттуда стихи… В памяти покопаюсь, найду парочку стихов или песен, переделаю под современное звучание, если понадобится. О себе напомню, о Фреде. Тебе не надо, свои… разве только в газетах напечатаем, да полемику запустим.
— Задел на будущее?
— Он самый. А то излишняя скромность не нужна. Кто о тебе узнает, если в стол писать будешь? Может, лет через сто кто из правнуков и найдёт творчество, ан поздно может быть — основоположник жанра уже есть, и это не ты.
От Патрика пошла волна облегчения — всё-таки хотел человек признания, какого-то упоминания в истории.
— Много народу поэтами станет? — Спросил Фред, морщась — его сильно задевала ситуация с фальшивой славой.
— Кейси точно: образован, читает постоянно — легко поверить. Не десятки стихов, конечно, но пару-тройку хороших стихов или песня из тех, что и через сто лет петь будут. Может, ещё кого из ребят.
— Может… — Патрика аж корчило от стыда, но он всё-таки договорил, — может, кого из убитых авторами объявим? Им уже всё равно, а родным приятно. И посвящённых меньше, а то мало ли…
Больше часа занимались подборкой погибших поэтов с учётом родни (чтоб стыдно за такую родню не было) и заслуг перед ИРА. Мерзко от такого… почти кощунства, но все понимали, что надо.
Это потом уже, когда (и если!) ИРА устоится, раскинется филиалами в разных странах, обретёт какое-никакое признание… Тогда уже не будет необходимости в подтасовках. Появятся настоящие поэты, инженеры, учёные.
А пока ИРА нужна громкая слова, чтобы движение не сбили на взлёте, постоянные упоминания в прессе. Нужно, чтобы при словах ИРА, люди вспоминали не ирлашек-нищебродов, а поэтов, написавших любимые стихи и песни, драматургов, талантливых журналистов и писателей. Да, не забыть того сержанта с писательским даром…
Лира приехала ближе к концу ноября. Алекс встречал жену на вокзале, придя за несколько часов до прибытия поезда. Всё это время метался по перрону, нервно поглядывая на часы и придумывая всякие ужасы. Железнодорожное сообщение между Союзом и КША капельное и предугадать проблемы почти невозможно. То излишне инициативный командир прикажет разобрать рельсы, то дезертиры…
— Лира! — Расталкивая прохожих, Алекс пошёл к жене, едва не срываясь на бег, неприличный для его чина, — приехала…
Обняв супругу, он почти тут же отпустил её, жадно вглядываясь в лицо любимой.
— Ты стала ещё красивей, — искренне сказал Алекс, взяв её за руки. Лира засмущалась и порозовела.
— Пойдём, — потянула его молодая женщина, — дочку увидишь…
Только сейчас попаданец понят, что супруга приехала с настоящей свитой. Её мать, сестра с мужем, несколько двоюродных братьев и сестёр… Ну и разумеется — жёны, сёстры и матери бойцов Кельтики. Ан нет, приехали и близкие у пленных из других частей.