Трясина
Шрифт:
— Хорошо, что надумали навестить нас, товарищ Невидный.
— А я делаю обход своего района. Работы много. И надо подходящих людей подобрать.
— Что же хорошего на свете?
— Да много… Дело наше растет, ширится… А у вас что слышно?
Дед рассказал о последних событиях, о ликвидации банды легионеров, которых привел Савка.
Невидный слушал с напряженным вниманием.
— Да, вы не сидели сложа руки. Про вас слава идет по всему Полесью.
— Шевелимся помаленьку, — сказал дед Талаш, — а сегодня у нас и собрание будет. Думаем вылазку сделать. Хорошо, что вы пришли. Посоветуйте нам, как лучше с панами воевать.
— Буду очень рад поговорить с вами.
— Так давай, Мартын, народ скликать!
Мартын молча поднялся.
Невидный заметил, что у Мартына сбоку висела
Мартын подошел к опушке леса, поднес к губам трубу, выставил немного вперед левую ногу и затрубил так, как трубят в лесу пастухи. Громкий и необычный звук разнесся по лесу и умолк. Минуту спустя из глубины леса откликнулась другая труба. Дед Талаш, услышав ответный сигнал, кивнул головой. Потом откуда-то издалека послышался еще более приглушенный трубный звук. Дед с видимым удовольствием слушал эту перекличку.
— Кому интересно, что пастухи в лесу трубят? — сказал он.
Не прошло и четверти часа, как из лесу начали выходить небольшие группы людей с карабинами, винтовками, обрезами, берданками и ружьями самых различных образцов. Каждую группу возглавляли люди, уже имевшие опыт в военном деле.
Партизаны были одеты как попало. На головах виднелись старые солдатские шапки, повидавшие на своем веку Карпаты, Польшу и Германию. На некоторых были гимнастерки и кожаное снаряжение. Обуты были кто в сапоги, кто в ботинки с обмотками, а кто и в лапти. Лица у всех были серьезные, суровые, закаленные в боях.
Народ все прибывал, толпа росла, и, когда все оказались в сборе, выступил дед Талаш.
— Товарищи, партизанское войско! Давайте поговорим о деле. Настала пора перейти в наступление. Не по нашей воле скитаемся мы в лесах. Вынудило нас вражье нашествие, Погнали нас паны с нашей кровной земли, разрушили наше хозяйство, разграбили наше добро. А за что? За то, что мы не захотели быть батраками, что осмелились сбросить ярмо, в которое впрягли бедных людей паны и богачи; за то, что мы стояли и стоим за большевиков, сбросили власть богачей и передали ее в руки рабочих и бедных крестьян. Двинули паны на нас легионеров, чтобы отобрать нашу землю, сделать нас батраками, снова заставить работать на панов. Так согласимся ли стать панскими невольниками?
— Долой панов! — дружно закричали партизаны.
— Так чего же нам дожидаться? У нас уже есть сила. Мы тут не дадим житья панам и легионерам, будем нападать на их обозы, приводить в негодность мосты и дороги, жечь их поместья, беспощадно бить тех, кто стоит за панов. Поможем Красной Армии прогнать врагов с нашей земли.
После деда Талаша выступил Невидный.
— Позвольте, товарищи, от имени партии большевиков приветствовать вас, смелых борцов за свободу, выступивших с оружием в руках против наемников капитала.
Товарищи! Наша партия, закаленная в боях за Октябрьскую революцию; сбросила капиталистов в России и взяла в свои руки власть, освободила рабочих и крестьян от гнета капитала и от панского ярма, отдала в руки трудящимся фабрики, заводы, землю, сделала трудящихся хозяевами своей страны, чтобы они могли построить новую, хорошую, справедливую жизнь на социалистических началах. Изгнанные генералы, помещики, фабриканты и всякий сброд при поддержке иностранных капиталистов собрали белогвардейских разбойников и двинулись против советской власти, чтобы вернуть себе власть — власть шомпола и нагайки. Какова эта власть насильников — вы уже испытали на себе. Деникин, Колчак и англичане хотели нас задушить голодом, утопить в крови. Но наша молодая Красная Армия, под руководством партии большевиков, полуголодная и плохо вооруженная, разбила и рассеяла белогвардейцев, выгнала чужеземных захватчиков и теперь добивает Врангеля. Но наши классовые враги и иностранные капиталисты во главе с Англией не успокаиваются. Они натравили на нас панские легионы. Что они несут нам — вы видите. Вы взялись за оружие и стали на правильную дорогу. Другого выхода нет. Товарищи, мы воюем не для того, чтобы захватить чужие земли, мы вынуждены защищать свою родину, свою народную советскую власть, свои интересы. Советская власть принесла нам свободу вместо рабства. Мы не воюем с польским народом, который так же страдает от панов, мы воюем с
панскими наемниками и с капиталистами. В наших рядах есть много известных большевиков-поляков, которые вместе с нами сражаются против панов. И среди легионеров тоже есть одураченные или взятые силой. Поэтому надо сражаться не только оружием, но и правдивым словом, вносить смятение в ряды врага, пробуждать классовое сознание у бедняков. Товарищи, мы победим, будущее принадлежит нам. Теперь же надо вам немедленно приступить к организации революционных комитетов — этой походной, боевой, революционной власти.За победу над панами!
Да здравствует Красная Армия и ее организатор — партия большевиков!
Да здравствует Ленин!
Митинг закончился клятвой бороться до полной победы.
32
Самыми тяжелыми в жизни Савки Мильгуна были те минуты, когда дед Талаш выносил ему приговор. Если бы его приговорили к смерти — это не так бы поразило его, как обыкновенные слова сурового старика: «Иди прочь, живи!»
Савку так измучили допрос, и поездка в лес, что он впал в отупение, и все последующие события воспринимал как во сне. Но приговор деда потряс его душу до основания. И еще, что врезалось в память Савки, это, как Мартын Рыль, сумрачный и молчаливый, тот самый Мартын, которого Савка собирался предать, подошел к нему и своими руками, точно железными клещами, сломал наручники.
Перед Савкой раскрылась темная бездна. Он жив и свободен, вокруг бескрайний простор земли, которого он раньше словно не замечал, но вместе с тем он чувствовал, что в этом просторе для него нет места… «Иди, иди прочь!» — звучали в его ушах слова деда. Опустошенным и одиноким чувствовал себя Савка.
Не поднимая глаз, с опущенной головой побрел он по лесной тропинке. Партизаны молча проводили его суровыми глазами. И только под конец у Савки невольно вырвались слова:
— Простите меня, виноват я перед вами!
Савка был сильно утомлен и совсем отупел. У него не было определенной цели впереди. Он просто шел куда глаза глядят.
«Иди, иди прочь!» — словно гнали его неустанно звучавшие в ушах слова.
Глухая, темная ночь царила в лесу. Замолкли людские голоса, погасли огни, и Савка очутился в полном одиночестве. Долго блуждал он по лесной чаще. Сухие ветви цеплялись за одежду, били по лицу. Ноги проваливались и вязли в снегу, он натыкался на пни, попадал в ямы. Наконец выбрался на дорогу. Шел, пока не почувствовал, что дальше идти не в силах. Остановился, огляделся по сторонам. Ночь, глушь, темное небо над головой, лес и болото вокруг.
«Иди, иди прочь!»
И он побрел дальше, еле передвигая ноги. Невдалеке от дороги на болоте смутно вырисовывался в сумраке стог сена. Савка свернул с дороги и пошел к стогу. Тут, пожалуй, можно отдохнуть. Он разрыл руками стог и забился в холодное сено. Все же он почувствовал сладость отдыха всеми порами своего истомленного тела. Ему теперь ничего не надо, только бы лежать, лежать без конца и не двигаться. И Савка уснул крепким и тяжелым сном вконец измученного человека.
Спал он долго, без просыпу, словно убитый, и когда очнулся, было уже совсем светло — день, видно, начался давно. Вначале Савка удивился, что лежит в сене, но этот мгновенный провал в памяти быстро сменился нахлынувшими воспоминаниями. Недавние события воскресли перед ним во всей их страшной очевидности. Несколько минут Савка полежал еще в своей норе. Сон подкрепил его, при свете все пережитое не казалось уже таким кошмарным, как ночью, и не так болезненно давило его душу.
Савка напряженно думал. В таком беспросветном положении он еще никогда не бывал. Куда; же ему теперь идти? Где искать пристанища? Вспомнились ему допрос, следователи и страшный Адольф. Шустрый, долговязый и этот палач Адольф в лес не поехали, они живы, и горе будет Савке, если он им попадется в руки.
От этих мыслей Савку начала пробирать дрожь.
И почему он сразу, после свидания с дедом, не признался Цимоху Будзику, какой он партизан? Этого Савка теперь не мог себе простить. Цимоха Будзика он знал давно и сейчас ухватился за него, как хватается за кочку человек, которого засасывает трясина. Лежа в своей норе, Савка словно увидал небольшой просвет во тьме, и в нем снова ожили надежды.