Тщеславие

— Надя, пойдем. Надя! Да что с тобой, в самом деле! — Пална стояла передо мной и тянула за рукав. — Эфир через десять минут.

Я вынуждена была выйти из охватившего меня оцепенения и проследовать за ней. По дороге рассуждала про себя: «Ну, ничего. На эфире-то он должен появиться. Не может же человек собственный эфир прогулять», — но он не пришел. Весь эфир я ничего не видела и не слышала, только оглядывалась поминутно на дверь аппаратной и ждала…

После эфира Пална мне пульт решила показать и эффектор, а я на ее объяснения никак не реагировала, я была страшно разочарована, мне было начхать на все в мире пульты. К горлу подкатывался комок, я, уже готовая заплакать, полезла в карман за носовым платком и сделала вид, что какая-то дрянь попала мне в глаз. Хотелось поскорее уйти отсюда.

От прилюдного проливания слез меня спасла Тамарка — скоро должны были начаться съемки «Поля чудес», и ей хотелось занять местечко получше. Мы отправились назад.

На обратном пути я немного успокоилась. Мне уже стало казаться, что все к лучшему. Ну действительно, что я могла ему сказать? Чем объяснила бы свое внезапное появление, мы ведь так давно с ним не виделись. А если бы он вообще не захотел узнавать меня? Нет, все получилось правильно. Еще рано. Я еще ничего не добилась в жизни, никем не стала, я еще даже не творец, что я скажу ему? Что люблю? Но я уже говорила, только ему это все равно, на кой бес ему эта самая любовь? Должно быть, я недостойна. Не заслуживаю… А любовь — штука странная. На нес либо отвечают взаимностью, либо ее не прощают… Фифти-фифти. Третьего — не дано. И он, Слава, наверняка не простил… Все переломано. Все давно уже кончилось, и чтобы начать все сначала, простого столкновения на работе явно недостаточно, здесь потребуется чудо. А чудес, как известно, не бывает.

В общем, по зрелом размышлении я даже обрадовалась, что мы со Славой не столкнулись на этом эфире. Эфир в любом случае не время и не место. Зато я теперь точно знала, где он работает, этого было вполне довольно. Теперь я легко смогу его вычислить, когда буду сама к этому готова…

— Ребята, давайте-ка через улицу пройдем, — скомандовала Пална. — А то я там машину так неудачно припарковала с утра. Сейчас уже посвободнее. Может, местечко какое освободилось.

Мы послушно потянулись за Палной. И место парковки хорошее сразу нашлось — почти напротив центрального входа.

— Ладненько, вы идите, а я догоню. — Пална отправилась переставлять машину. Тамарка с Ринатом пошли к семнадцатому подъезду — им там удобнее было на съемки. А я толкнула вертушку первого. Вошла в холл…

По мраморной, до блеска вычищенной лестнице прямо на меня спускался Слава…

Он сходил по ступенькам, беззаботно помахивая какой-то книгой, высокий, стройный, совсем повзрослевший; и его отрешенный взгляд уходил как минимум в стратосферу. Он меня не видел. Я перепугалась до смерти. Стремительно развернулась, выскочила обратно на улицу и с криком «Ребята, подождите меня!» пустилась догонять Тамарку и Рината.

— Ты чего? — удивилась Тамарка.

— Да так… Я подумала, что мне тут тоже ближе будет. Тамарка только плечами пожала: твое, мол, дело…

После этого памятного столкновения на лестнице я больше не тратила времени на длительные прогулки по телецентру. Безвылазно в аппаратной сидела. Даже за булочками Тему просила сходить. Пална дивилась, а я отвечала, что мне просто лень.

Я боялась случайной встречи со Славой. И боялась ее гораздо сильнее, чем раньше — желала.

Глава 17

Сессия начиналась 16 октября.

Понедельник я пропустила, была как раз моя смена, а вот во вторник сразу с ночи поехала на семинары по творчеству. Могла бы и прогулять, конечно, — относительно спокойно (со скидкой на шебутную Юльку) отоспаться дома, но меня так и распирало похвастаться кому-нибудь, лучше всего Анечке, своей новой работой. И вот я — после утреннего блока полусонная, плохо причесанная и голодная — приплелась в институт в половине одиннадцатого, хотя мой семинар начинался только в час. Двор был битком набит, но наших никого пока видно не было, во всяком случае, поэтов. Стояли у дверей читального зала мои однокурсники с семинара драматургии, а с ними — несколько малознакомых мне прозаиков. Хоть и учились мы уже третий год, ни тех, ни других я даже по именам не знала, только в лицо.

Стояла, курила, дремала на ходу.

День выдался солнечный — подарок бабьего лета среди зарядивших дождей. Почти не было ветра, сухие листья бесшумно падали на непросохший асфальт, и местный дворник Коля (он же — завхоз, он же — поэт пятого курса дневного отделения) подгребал их худосочной обтрепанной метлой к лежащим на поребрике носилкам. В глубине двора, как обычно спиной к студентам, стоял Герцен и своими навек остановившимися глазами смотрел в сторону летящих по Тверскому бульвару автомобилей.

Рядом со мной притормозили и повели светскую беседу два подростка. Несмотря на довольно раннее время, они уже вовсю заправлялись пивом.

— Кто это там, Ходасевич? — спросил один другого, кивая в сторону Герцена.

— Сам ты Ходасевич! Это ж Герцен.

— Да… Странно. А прическа как похожа!

— Прическа! Ты сам прикинь, кто твоему Ходасевичу памятники ставить станет?

— А чем тебе Ходасевич не угодил? Он гор-раздо кр-руче Гер-рцена! — В середине фразы мальчик начал икать. — И й-его не б-будил н-никто!

— Когда этот памятник ставили, про твоего Ходасевича и не слышали ни фига! Совок же был!

— Ну и ч-что? Вооб-бще эт-то к-как-то н-не л-логич-но. Инстит-тут им-мени Горь-рького, а пам-мят-ник Гер-рцену п-постав-вили — пожал плечами мальчик и, все еще продолжая икать, простер в сторону безучастного Герцена руку с полупустой бутылкой: — Гер-рцен, Гер-рцен! П-по-вер-рни-сь к-к л-лесу зад-дом, к-ко м-мне пер-редом!

— Надюшка, привет! Ты чего здесь стоишь? — послышалось у меня из-за спины. Я обернулась и увидела еще одного нашего прозаика — Валерку. Это был чуть ли не единственный прозаик с нашего потока, с которым я успела познакомиться довольно коротко. Он был весел, шумен и общителен, а посему дружил со всеми своими однокурсниками, и в ответ все дружили с ним.

— Да я с работы только что. А наш семинар, оказывается, через два часа. Домой неохота, дочка все равно отдохнуть не даст. Вот и стою, дожидаюсь. Может, еще кто пораньше приедет.

— Чего так стоять, к нам пошли. У нас мастер — мировой мужик! И гостей любит. Посмотришь, как прозаики занимаются! — пригласил Валерка. Я с радостью согласилась. На семинаре у прозаиков я могла с легкостью найти то, чего ни за какие деньги не отыскала бы у нас во дворе, — обыкновенный стул.

Мы с Валеркой плюхнулись на первую парту прямо перед кафедрой. В аудиторию влетел мастер. Он ощутимо куда-то торопится.

— Рассаживайтесь, рассаживайтесь, — подгонял он студентов, стремительно перемещаясь между рядами и раздавая каждому по нескольку листочков желтоватой бумаги. Потом взбежал на кафедру: — Ну что, готовы?

Студенты в ответ вразнобой закивали головами.

— Значит, так. Тут у ректора неожиданно организовалось заседание. Так что сегодня у нас будут практические занятия. Листочки у всех есть? Отличненько! На все про все — полтора часа. Первый вариант — перевоплощения. Представьте, что вы… муха. А второй… Что бы вам такое дать-то? Ну… Скажем… Лабиринт. Да, лабиринт… Вы — заблудились. Объем — не больше трех страниц.