Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014

Бибракт

Табу детской комнаты

Окно вымыли на ночь.Оно стало совсем холодным.Мне нельзя пить чистую воду,брать руками круглые вещи.Мне нужно привыкнуть к другому.К белой щелочи, к черной марле,к кускам сухого картона.Вот и довольно свободы.Неизвестно, что более тщетно —покой или беспокойство…Точно так же мечтают кошкигладить волосы человека.Я готов промолчать и об этом.Глухота почти идеальна.Все равно, о чем ты попросишь.Все равно нужны только двери.

«Dahin, dahin…»

М. Шереметевой

Я пойду туда, где снег,голубой, как глаза Богородицы,прихваченный ледяною коркой,выпуклый и равномерный,царствует на полянах ночных.И под тяжким хвойным крыломмой оставленный дом,в который я больше не верю,живет и стареет вместе со мной,так же как я, вымаливая прощенье.Черные камни, обнажив холодные лбы,ждут, когда мы заговорим с ними вслух,будто нашли ответ на вопроснерукотворного времени.Это страшно когда понимаешь,что деревья, озеро, снег, небеса,держащие мир в трудовых рукавицах,видят тебя насквозь, и ни за грошготовы продать твою душу.Да, только туда и стоит идти,чтобы приблизиться ко всему, что сильнее.Оплетанье любовью имеет столько же прав,сколько жажда возмездья, а узнатьимя чужого бога – уже победить.

Конь деревянный, не оловянный конь

Е. Перченковой

Конь деревянный, не оловянный конь,мохом оброс, перевернул свой воз.в полночь глухую раскрыта твоя ладонь:яблоки кубарем катятся под откосс тайной вершины прохладно бежит водана заколдованной мельнице лает песвремя застыло, теперь уже навсегдав прошлое утекают потоки слезтихо иголка гуляет в твоей кровималенькой рыбкой кусает столетний ледчто остается от нашей святой любвитолько по речке лебяжье перо плыветбедный возничий от горя совсем иссохон разрывает, рыдая, свою гармоньв темных глазницах коня прорастает мохконь деревянный, не оловянный коньв темной душе мужика прорастает стыдзвезды не лезут за словом в его карманзимним морозом, он словно водой облит,и разрывает сверканьем сырой туманон продвигается к станции как слепойтам догорает последний в ночи огоньесли любовь, то ее обретет любойконь деревянный, не оловянный конь…

Новорожденный

Светла колыбель очага ночного, младенческая душа.Великому роду дана основа. Теплится, чуть дыша.Герои склонились над ним гурьбою, пленники нежных чар.Ветер стучит ледяной крупою, клубится морозный пар.Шепот змеиный сквозит в поленьях под грубою берестой.Родитель счастливый, ты на коленях десять ночей простой.Ребенок играет с сухой золою, пьет молоко огня.К печке чугунной, как к аналою, прильнула его родня.Вглядитесь в него, дорогие гости, какой у меня сынок:сильнее и ярче, чем на погосте блуждающий огонек.Кафтаны вывернуты наизнанку, лежанки скрипят овсом.Отцу святому мы спозаранку в церковь его снесем.Лицо отразится в бадье с водою, чужой незнакомый лик.Крестик с цепочкою золотою осветит весь мир на миг.Батюшка чадо возьмет упрямо, расскажет молитву вслух,когда на маковке белого храма красный вспыхнет петух.

Украденный совет

Мшарники преют в сырых лесах.Леса уходят в тайгу.Гадюка запуталась в волосах:когда ты спала в стогу.Русалкам к лицу человечий страх,едва полыхнет трава.С воротников кружевных рубахоборваны кружева.Монете приятно лежать в росе.Сметане бродить в тепле.Солдату на пахотной полосеуютней лежать в земле.Но в ступе сухой раздави пестомветвящийся корешок.С ольховым перемешай листомживительный порошок.И я разбужу восковых людей,глиняных воскрешу.Веселье рассыпанных в ночь костейна привязи удержу.И вскоре ряды деревянных войск,и оловянных войскворвутся в купеческий град Подольск.И покорят Подольск.Молитва бессильна перед грехом,когда это детский грех.На паперти жареным петухомгуляет безумный смех.И порознь раскуренный табачокстелет по потолку.И даже соломенный твой бычоктянется к молоку.

Отчаяние

Солнце за годом годв сердце возводит ад.Шепчет упрямый рот:«Ты сам во всем виноват».В душу вонзив персты,вытягивает из жилимя моей звезды:ты все это заслужил.Ты все это возжелалв материнском нутре.«Молоха обожал,кушал на серебре».Ты сам меня полюбил,когда я любила боль.Ты ею меня кормил,отведать теперь изволь.Торфяниковая водатечет из ее горстей.Она глядит в никуда,на руки берет детей.Дождь стоит над рекой,точит столетний лед.Ты обретешь покой,когда кто-нибудь умрет.

Чабаклы

Кони встали у деревни Чабаклы,за заборами услышав волчий вой.В голове моей звенели кандалы:так бежал я с одурелой головой.Улюлюкала встревоженная степь.Я на площади пустой упал на снег,уцепившись за колодезную цепь,в ней увидел свой последний оберег.Полетели с перевернутых санейпо оврагам крутобокие кули.Ты не станешь ни богаче, ни бедней.коль придешь испить воды на край земли.Я пил воду ледяную из ковша,Я не мог в ту ночь насытиться водой.Руку левую держала мне душа,Руку правую сковал мне дух святой.Только сердце не досталось никому:ни волкам, ни добропамятной жене,я пил воду, будто нянчил кутерьму,на роду Тобой написанную мне.Мрачным войском встали за полем леса,словно ворон крылья черные раскрыл.Я на небе видел мамкины глаза,Я пил воду – будто с нею говорил.

Виночерпий

Вращение березовой листвымелькающее в небе ускореньепаденья навзничь бесконечный стонза каруселью ласковой молвыменяющей как птица опереньеуслышишь колокольный звонСофия приближается к тебеи отступает на волне обратнойлюбой пикник торжественен как храмя был приятен пьяной голытьбеи свыкся с их привычкой неприятнойне просыпаться по утраммне непонятны жители равниних танцы широки, но беззащитныони повязаны ландшафтной наготойубитый на дуэли дворянинхмельной бродяга, чьи уста зашитыи старец в пустыни святойя не поверю нежным палачамдоносчикам на стоптанных ходуляхохотничьей валторне на ветруя руки приложу к твоим плечамуслышав летний гул в свистящих пуляхсрывающих с берез корусобакою на уличной цепитаков удел бескрайнего простораоб этом просят, этого хотята мы мечтали табором в степисо смехом догонять ночного ворапока года летят…усыпано ромашками крыльцоа нам хотелось, чтобы василькамистоит в светелке с розами вазоня вижу в мутном зеркале лицоберу его как груз двумя рукамии снова погружаюсь в сон

В гостях на родине

И. Бродскому

Разолью чернила, забуду искать бумагу,потому что время идет только снаружи.И позвоночник длинного речного архипелагапокрывается инеем в зыбкой рассветной стуже.И большие костры, постепенно лишаясь цвета,отражаясь друг в друге, стоят на рыбацком плесе,меж травы и реки, что сбивается вдруг со следа,не встречая знакомых огней на крутом откосе,на котором, скорее всего, никогда не поздностроить каменный дом или храм в дорогой известке,чтоб опять задаваться вопросом, вполне серьезно, —почему в каждом доме скрипят под ногами доски;почему каждый храм сторонится прямого взглядаи высокою тенью ложится в пустые воды.Человек состоит из воды, и одна отрада,что кому-то достанется пресный глоток свободы;что кому-то не надо бродить из варягов в греки,присматриваться то к Западу, то к Востоку.Ведь ты умер своею смертью, и в этом векеи, значит, находишься где-то неподалеку.Вот и хлопают двери в великой моей Сибири.Все ушли. И скоро уйдут их души.Думай только о них – чтоб скорей забыли:Человек состоит из воды. И полоски суши.

Младенцы

Младенцы в материнской утробе,с безжалостными лицами китайскихправителей глядят друг на друга,перебирая чётки грядущей войны.Щурясь в отблесках северного сияния,они спят, не обращая вниманияна крики иноземных проводников,рычание сторожевых собак.Мы создаем их на радость себе,зная, что преумножаем скорбь:на случай, если силы иссякнут,или наша дорога зайдет в тупик.Близнецы внушают ужас одним народамно обоготворены другими.Мы больше не знаем кто есть мы,поэтому просто идем на светпо земле, лишенной ступеней.Два болотных шара в твоем животетрутся нагревающимися боками,чтоб однажды, исполнившись превосходства,вырваться из воды в настоящую бездну,пытаясь разом заглотить весь ее воздух,даже не пробуя его на вкус.

Свадебное путешествие

Взяв дугу горизонта наперевес,солнце врезалось в столетний лес,и я самый грешный из наших днейотсекал до корней.Вдоль по склонам проскакивали бугры,словно голые ржавые топоры.И, обернувшись, каждый кустрассыпался в хруст.Я ехал, я так любил тебя,чтобы в сердце билось два воробья,чтобы мой позавчерашний храпубегал, как от хозяина раб.По протокам проскакивали угри,точили низ ледяной горы,а потом кукушкино яйцобросали под колесо.Рассвет стоял в ветровом стекле,он был единственным на земле,он выползал, он тщедушил бровь.У него была кровь.И я не дышал, как на море штиль,завернув тебя в небольшой наряд,я вез твою матку за тысячу миль.Много дней подряд.Она там плыла как лицо в серьгах,в фотографических мозгах,как царевна в серебряном гамаке.Раскачиваясь вглубоке.Из морей выпрыгивали киты,и глубины на миг становились пусты.И цветастые клевера ворохавплетались в коровьи потроха.