Туман на мосту Тольбиак

Когда я откровенен, передо мной не устоит никто. Ангельская Мордашка провел меня в комнатку, где лежали вещи Лакора. Там я, хоть не особенно на это надеялся, и нашел искомое среди бумаг, которые в случае исчезновения или долгого отсутствия владельца обязательно были бы просмотрены. На конверте стояло: «Вручить комиссару полиции». Я вскрыл конверт: право прочитать невозможные каракули Лакора я заслужил.

Комиссар!

Меня зовут Ив Лакор, я родился в…

Далее шли место и дата рождения, гражданское состояние родителей и приметы нижеподписавшегося.

…В декабре 1936 года вместе с двумя сообщниками, Камилем Берни и Жаном по кличке Дезертир, с которыми я познакомился у анархистов…

Далее были даны приметы обоих.

…я заманил в ловушку кассира Холодильной компании г-на Даниэля. Тогда эта история наделала много шума. Отголоски доходили до меня, даже когда я попал в тюрьму. Г-н Даниэль остался неподалеку от своего бывшего места службы. Он в собственном доме. Жил он один в небольшом домике в Иври на улице Брюнессо. Труп его там и находится, зарыт в подвале. Мы решили, что его будут искать где угодно, но только не у него в доме. К. Берни и Жан подставили мне подножку, но я с ними разделаюсь. А может, они со мной. Ежели они разделаются со мной, вы прочтете это письмо и поступите в соответствии с законом. Прочтете вы его и если я умру естественной смертью – от гриппа или чего-нибудь в этом роде. После нападения, но еще до раздела добычи я, не сомневаясь в приятелях, отправился в Морлекс, куда отослал свою подружку. Ей я тоже доверял. Сперва она была не в курсе наших дел, а когда я ей все рассказал, решила меня бросить, потому как испугалась. Боясь, что она на меня донесет, я убил ее. А на суде заявил, что сделал это из ревности. От легавых мне уйти не удалось. Это убийство было совершено не по-умному, не то что на мосту Тольбиак. Мне не повезло. Меня замели и влепили двенадцать лет каторги. Тут-то К. Берни и Жан меня облапошили. Я отбыл срок и еще столько же прожил в колонии, как положено по закону. Вернулся. Жил тихо-мирно в провинции. Недавно мне удалось перебраться в Париж. Я искал Берни и Жана, но они исчезли. Я отправился взглянуть на дом г-на Даниэля. Он все еще стоит, но в нем никто не живет. Дом уже обветшал. Я узнал, что его кто-то купил, но проявлять излишнее любопытство было опасно, и я не сумел выяснить кто. Наверное, кто-то из моих сообщников, на мою долю добычи. Если мне удастся добраться до покупателя, тогда посмотрим. Двое анархистов были в курсе нашего дельца. Некий Роша и некий Ленантэ, фальшивомонетчик. Роша умер. Ленантэ, по-моему, еще жив. Это был полудурок, воображавший, что можно, не расколов ореха, съесть ядрышко. Перед нападением нам нужно было с ним посоветоваться, и мы убедили его, что все обойдется без крови, потому что он был против убийства. Участвовать он отказался, потому как считал это делом гиблым и был убежден, что рано или поздно мы попадемся. Интересно, что он думал потом – ведь полиции так и не удалось поймать тех, кто совершил это ограбление с убийством, она до сих пор не знает, как все произошло. Этот Ленантэ был сапожником…

Здесь Лакор описал приметы Ленантэ, татуировку и все прочее.

…а еще раньше фальшивомонетчиком. Такие вот дела, комиссар. Когда вы прочтете это письмо, я уже буду мертв – в больнице или где еще, от гриппа или чего другого,– и вы сможете объявить розыск Берни и Жана, а сможете и не объявлять. Но если вы прочтете письмо после того, как меня выловят из Сены или я вообще погибну насильственной смертью, знайте: меня убили Берни и Жан.

Ив Лакор

Рядом с подписью были отпечатки пальцев автора письма. Далее, другими чернилами, явно недавно был дописан постскриптум:

Насчет Ленантэ можете не беспокоиться. Я случайно наткнулся на него. Он старьевщик, торгует старой мебелью. Теперь его зовут Бенуа. Я спросил у него, как мне найти Берни и Жана. Мы не поладили, и я его зарезал. Этим я оказал услугу обществу, потому что Ленантэ был из чистюль, а они для общества самые вредные.

Я сложил адресованное легавым письмо, сунул его обратно в конверт и хотел было положить его в карман, но Ангельская Мордашка, который заглядывал мне через плечо, остановил меня.

– Это дело полиции, сударь,– сказал он.

– А скандал – дело вашего заведения.

Он возвел очи горе:

– Будь что будет.

– Как угодно. Но погодите хотя бы день-два, прежде чем сообщать об этом завещании.

– Я посоветуюсь с…

Я протянул ему конверт, желая предотвратить назревающий спор. Он взял его, положил обратно среди шмоток Лакора и проводил меня до самого выхода. Вокруг все спало. И что самое милое, на той стороне бульвара Массена, в своем домишке в Иври, дрых и г-н Даниэль, вот уже двадцать лет. Не знаю, как это мне удалось, может, меня принесло ветром, который дул теперь еще сильнее, но вскоре я уже стоял на мосту Насьональ, облокотившись о парапет и пытаясь разглядеть в кромешной тьме контуры пресловутого домика. Завывавший ветер доносил до меня тихий гул машин, работающих круглые сутки в корпусах Компании сжатого воздуха. Где-то вдалеке пробили часы. Стряхнув с себя задумчивость, я набил трубку и не без труда раскурил ее, стоя на середине лестницы, ведущей к набережной Иври. Первая направо была улица Брюнессо. Я знал, где она находится, потому что заметил табличку, шатаясь днем в поисках Белиты и цыган. Застроена улица была лишь с одной стороны, а по другую шел пустырь, часть которого была занята под стадион. На застроенной стороне разместилась масса самых разных фабричек и мастерских. Я прошел по улице дважды, прежде чем остановил свой выбор на некоем строении в глубине запущенного сада; вид у этого домишки был словно он держится из последних сил. При таком ветре он непременно скоро обрушится. На каменном столбе ворот висела цепочка. Я дернул. Звякнул колокольчик, и его дребезжащий звук тут же улетел с ветром ко всем чертям. По соседству залаяла проснувшаяся собака. Я позвонил еще. Если кто-нибудь мне откроет… Никто не открыл. Собака больше не лаяла, теперь она выла над покойником. Ограда была не слишком высокой. Я перелез через нее и спрыгнул в сад, если это можно так назвать. Не спеша подошел к дому. Его внешний вид привел бы в замешательство самого закаленного бродягу. Пологий спуск вел в подвал. Я спустился и остановился перед дверью. Я был один, чувствовал себя почти как дома и принялся мудрить с замком. Ветер, свистевший в корявых ветвях единственного в саду дерева, воющий пес, затхлость, которой тянуло из подвала,– из-за всего этого я ощущал себя примерно так же, как египетский фараон в гробнице. Наконец замок открылся. Я шагнул вперед. Укрывшись от ветра, чиркнул спичкой. Прекрасно. Не знаю, лежит ли кто под плотно утоптанной землей подвала, но на земле-то труп точно лежал. Миленький такой покойничек с грязными патлами и в форме Армии Спасения. Застреленный. Лакор, насколько я помнил его гнусную рожу.

Глава XII От виадука Аустерлиц до моста Тольбиак

Было два часа дня. Я валялся на постели. С двух ночи, когда я вернулся домой. Ленантэ не покидал меня. Я видел его, слышал, следил, как он общается с приятелями. Какая насмешка! Они убедили его, что ограбление на мосту Тольбиак прошло без крови и мирно. Подумать только, ведь не так давно я сам верил в это. А старик верил до самой смерти. Лакору не пришлось его обманывать при встрече. Достаточно было спросить, где он может найти Берни и Жана. И Ленантэ, не любивший Лакора, давно знавший цену этому сукину сыну и опасавшийся его, полез па нож и погиб, чтобы спасти положение и покой людей, которые в подметки ему не годились. Людей, не стоящих такой жертвы. Людей, у которых теперь мало шансов выпутаться из этого дела. Они слишком поспешно избавились от Лакора. Скоро полиция доберется до письма и в конце концов вычислит их. Много времени это не займет. Пробило три. Уже тринадцать часов я провел вместе с Ленантэ. Да, шансов у них немного. Одним своим словом я мог ускорить их гибель. Или же дать им отсрочку. На выбор. Ничего себе выбор! Они обдурили Ленантэ, и из-за их вранья он погиб. Погиб ради людей, не заслуживших подобной жертвы. Уже четыре. Незаметно подкрался вечер, и плотный туман начал окутывать город.

Я нашел в справочнике телефон фирмы Борено и набрал номер. Секретарь-машинистка сообщила, что шеф уехал в порт Аустерлиц принимать прибывшее из Англии оборудование.

В порту Аустерлиц были пришвартованы два черных грузовых судна. Контуры их обволакивала дымка цвета ваты. Где-то наверху, очевидно на рельсовой эстакаде, урчал невидимый кран. Его тонкий трос вертикально спускался в чрево одного из судов. На том берегу реки, среди океана крыш, в обрамлении высоких кирпичных труб виднелся круглый глаз монументальных башенных часов Лионского вокзала, словно бы затянутый бельмом тумана. Я двигался от опоры к опоре по береговой эстакаде. В кучке что-то оживленно обсуждавших людей я заметил Шарля Борено. Я подошел поближе. Увидев меня, он принужденно улыбнулся. Затем отделился от собеседников и, подойдя ко мне, осведомился:

– Ну что?

– Давай-ка пойдем поболтаем где-нибудь в тихом уголке,– предложил я.– По возможности подальше от воды.

– Как скажешь.

– Сюда.

Обойдя несколько громадных ящиков и спрыгнув с причала, мы оказались в переходе, ниже уровня набережной Аустерлиц, длинной, обсаженной деревьями аллеи, ведущей к вокзалу. Где-то наверху тускло светили редкие фонари. Дневной свет не проникал сюда вовсе. С одной стороны этот переход ведет на берег около моста Берси, с другой – на набережную Аустерлиц неподалеку от площади Валюбер.

– Какого черта ты туда приперся? – буркнул Борено.– Все произошло по твоей вине.

– Что произошло?

– Ничего.

– Ты имеешь в виду застреленного Лакора?

– Так ты в курсе, подонок?

– В общем, да.

– Это ты виноват. Делан потерял голову.

– Однако он все же догадался, где в Париже нужно искать старого каторжника, когда узнал кое-какие дополнительные сведения: места, в которых бывал Ленантэ, улицу, где на него напали, и тому подобное.

– На глупости у Делана всегда ума хватало.

– Да уж, что глупость, то глупость.

– Ладно, оставим это. Где твои дружки, Бюрма?

– У меня такое впечатление, что все они мертвы,– глухо ответил я.

– Где твои друзья легавые? Ты не привел их с собой?

– Нет, но скоро они на тебя насядут. В своих вещах Лакор оставил письмо, в котором все выложил.

– Вот сволочь!

– Нет, это ты сволочь, оба вы сволочи, из-за которых Ленантэ…– Я выложил ему все, что накопилось у меня на сердце, и закончил: – Может, и я стал сволочью, раз ты так утверждаешь, но я хочу дать тебе маленький шанс, последний. Ты не знал о письме Лакора. Теперь знаешь. Исчезни. Все равно с тобою кончено, далеко тебе не уйти.

– А вот ты, падла,– заорал он, и голос его эхом прокатился под сводами,– сейчас сдохнешь!

В руке у него появился короткоствольный пистолет. Он выстрелил, но мгновением раньше я упал и откатился в сторону. Пуля сбила с меня шляпу. Раздались крики, сбежался народ. Только матросы не стали себя утруждать. Бремен, Гамбург, кровавые стычки и прочая кинематографическая чушь – все это было им не внове. Я вскочил, отпихнул какого-то придурка с таможни, который что-то от меня хотел, и, выхватив свою пушку, ринулся вслед за Борено, который бежал в сторону набережной Аустерлиц. Я выскочил из подземного перехода, но его нигде не было видно. Никакого водоворота в потоке двигавшихся по набережной прохожих. Если бы он выскочил отсюда как угорелый, даже без оружия, там не было бы так спокойно. Я быстро огляделся. Спрятаться тут было негде, туман особой плотностью не отличался. Борено выдала шляпа. В процессе гимнастических упражнений она у него свалилась. Элегантный, солидный головной убор подкатился к моим ногам. Я задрал голову. Борено карабкался вверх по опоре виадука метро, который здесь идет над Сеной. Он лез, используя декоративные зазоры в каменной кладке. Он уже почти добрался до путей метро. Задумано было не так уж глупо. По-видимому, первым делом он намеревался укрыться там, где никто не подумал бы его искать, вроде этой дурацкой опоры виадука, которая скорей похожа на ловушку. Но пока я метался бы по площади Валюбер, он спокойненько спустился бы со своего насеста и сделал бы дяде ручкой.