Туман на мосту Тольбиак

Я рассказал Борено о записке Ленантэ.

– Он хотел,– добавил я,– через доктора Кудера сообщить о случившемся тебе. Но Кудера в Сальпетриер уже не работал. Тогда он вспомнил обо мне, поскольку предполагал, что мне можно довериться, и считал, что я лучше, чем кто другой, смогу расстроить планы упомянутого гада. Он специально не стал посвящать во все эти сложности молоденькую цыганку, которую трогательно опекал. Только поручил ей доставить мне записку. Я откликнулся, хотя понятия не имел, кто меня вызывает, поскольку не знал никакого Абеля Бенуа. Кстати, почему он сменил имя?

– Во время оккупации он боялся, что у него будут неприятности из-за его революционного прошлого. Тогда он не был еще старьевщиком. Не знаю, чем он занимался в те годы. Подвернулась возможность взять фамилию Бенуа, и он за нее ухватился. А потом так и осталось… Значит, когда ты пришел в больницу, он был уже мертв?

– Да.

Мы замолчали. Борено размышлял. В глазах у него забегали мрачные огоньки, какие я видел когда-то в «Клубе бунтарей» и ночлежке вегеталианцев. Со двора доносился шум митинга. Там вовсю решались социальные проблемы.

– Итак, подытожим,– заговорил он тоном директора предприятия, беседующего с делегацией стачечного комитета. Эта морока у него на носу, и он явно решил порепетировать.– Подытожим. Какой-то негодяй убивает Ленантэ. Этот негодяй затевает что-то против дружков, которых Ленантэ просил тебя выручить. Так? Прекрасно. И ты сразу подумал обо мне и решил, что убийца Ленантэ угрожает мне, да?

– Тебе или другим, не знаю. Я добрался до тебя по логической цепочке, которая тянется от доктора Кудера. Но вполне возможно, что речь идет о еще каких-то его дружках.

– Вот именно, о каких-то дружках. У меня же имеются только друзья.– Он глянул в сторону окна и поморщился.– И я не знаю никого, кто мог бы желать мне зла.

– Что же, тем лучше. Значит, нужно найти этих самых дружков и предупредить их. Ребята они, должно быть, занятные. Ленантэ был отличный парень.

Вот-вот. Отличный парень, но немного наивный,– заметил Борено с презрительной улыбкой.– Время от времени я с ним виделся. Бывали и случайные встречи. Забавный он был человек. У него в голове сохранилась куча идей с тех времен. Я с удовольствием помог бы ему, но он ни за что не соглашался. Спокойная, свободная и независимая жизнь, которую он вел, его вполне устраивала. Когда однажды я узнал, что он болен, и послал к нему Кудера, старик настоял на том, чтобы заплатить за визит. Он не был похож на старых дружков, которые утром сматывались, прихватив будильник или простыни у того, кто их приютил.

– Да, он был не из таких. А он виделся с кем-нибудь из старых приятелей, кроме тебя? С кем-нибудь из тех времен?

– Точно нет.

– А ты?

– Ну, я давно уже сжег все мосты. А почему ты спрашиваешь?

Потому что ты мог знать, даже встречаться с теми, кому что-то, не знаю только что, угрожает со стороны убийцы Ленантэ. Ленантэ мог ведь использовать тебя как посредника. Сообщить тебе через врача, что он находится в Сальпетриер, и поручить предупредить дружков об опасности.

– Нет,– бросил Борено.– Никакая опасность мне не угрожает, и я не знаю никого, кому угрожала бы. И потом, понимаешь…– Он выпятил нижнюю губу сантиметра на четыре.– Этот Ленантэ… Знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, Ленантэ был немного с приветом. Черт возьми! Разве это нормально – жить так, как он? Он был точно с приветом, отсюда и записка, и все прочее.

– Нет! – отрезал я.

– Что-что?

– Он не был чокнутым, в этом я уверен.

– Ну что ж, тогда…– Он пожал плечами.– Что ты еще хотел бы от меня услышать?

– Почему вы продолжали встречаться, например. По-моему, вас так много разделяло…

Борено, казалось, сник. Он опустил голову, потом снова поднял. Посмотрел мне в глаза. Взгляд его потускнел, в нем отражалась какая-то боль.

– Не знаю…– Пальцы его сжались на рукоятке ножа для бумаг.– Может, потому, что в компании всегда должен быть кто-то с приветом, а раз Ленантэ был нормальный, значит, чокнутым был я. Хочешь откровенно? Порой я спрашиваю себя: а не завидую ли я ему? Знаю, знаю, все богатеи рассказывают подобные сказочки. Нет, тут другое. В нем было что-то чистое, от чего делалось хорошо на душе. Потому-то я и не прерывал с ним связи. Случалось, мы не виделись месяцами, но это не означало окончательного разрыва. И поэтому в тот вечер, когда я его встретил и он сказал, что чувствует себя ни к черту и, наверное, сляжет, я послал к нему Кудера – врача моих друзей, человека услужливого, взявшегося выполнить это не слишком приятное поручение. Мне было в высшей степени плевать на то, что может подумать Кудера о дружеских отношениях между Борено, владельцем фирмы, и старьевщиком. Этот болван-костоправ просто решил, что я потрясающе милосерден. Нет, это было не милосердие…

– Привязанность к прошлому,– подсказал я.– Это беда всего нашего поколения. Кем бы человек ни стал, он сохраняет связи с прошлым.

– Да, прошлое, молодость…– Борено встряхнулся, тон его сделался агрессивным.– Ладно, прошлое есть прошлое, и не надо заниматься ерундой, как когда-то, идет? Меня уже тошнит от прошлого, ясно?

Тут дверь распахнулась, и в кабинет, выругавшись, ввалился какой-то тип со словами:

– Теперь ты сам видишь!

Заметив меня, он встал как вкопанный. Это был человек с костистым лицом, элегантно и, что называется, хорошо одетый; его лихорадочно блестевшие карие глазки за стеклами очков в золотой оправе глядели несколько затравленно. Вид у него был больной, вернее, измученный. Борено раздраженно хохотнул.

– Колоссально! – воскликнул он.– Теперь нас вполне достаточно, чтобы организовать группу социальных исследований и объяснить этим балбесам,– он махнул рукой в сторону двора,– как нужно делать революцию. Ты не узнал Делана, Бюрма?

– Я знал только, что его зовут Жан,– отозвался я, встав с кресла,– но теперь, после столь основательного погружения в воспоминания, могу с ходу узнать любого завсегдатая «Приюта вегеталианцев» и окрестностей.

– Бюрма! – возопил дезертир. Точнее, бывший дезертир. Похоже, он тоже давно остепенился и прекрасно приспособился к обществу. Он уже прошел свой путь. Все прошли.– Бюрма, черт бы тебя подрал! В жизни бы тебя не узнал. Ведь тогда ты был еще пацан.

Мы обменялись рукопожатием. У него была потная ладонь.

– Да, мы старше его,– усмехнулся Борено.– Он должен нас уважать.

Жан Делан обернулся к нему:

– Еще немного, и привратник не впустил бы меня. Значит, они все же забастовали?

– Да, осень – пора забастовок… А что с тобой? Заболел?

– Кажется, съел не то,– ответил Делан, прижимая руку к животу.– Наверное, это устрицы.

Он придвинул себе стул и уселся. Во дворе продолжали галдеть. В дверь постучали. Борено что-то буркнул, и появилась секретарь-машинистка.

– Они раздражены, шеф, – объявила она.

– Хорошо, сейчас я к ним выйду, устало проговорил Борено.– Оставляю вас вдвоем, мои милые. Вам есть что порассказать друг другу.

Он вышел. На самом деле говорить нам было, в общем-то, не о чем. В комнате воцарилось молчание. В конце концов Делан прервал его:

– Смех, да и только. Ну кто мог подумать, что когда-нибудь против одного из нас будут бастовать? Разве это не забавно?

– Не слишком, отозвался я.

Меня охватили печаль и усталость. И какая-то неловкость.