Туман
Шрифт:
Он подъехал к дому, позвонил, и вышедшая ему навстречу Лидувина побледнела, увидев его.
– Что случилось, Лидувина, чего ты испугалась?
– Господи Иисусе! Сеньорите, да вы похожи больше на мертвеца, чем на живого! У вас такое лицо, будто вы с того света.
– С того света я пришел, Лидувина, и туда уйду, Я не живой и не мертвый.
– Да вы с ума сошли? Доминго! Доминго!
– Не надо звать его, Лидувина. Я не сумасшедший, нет! Я повторяю тебе, я не мертвый, хотя скоро умру, и не живой.
– Что вы говорите?
– Что я не существую, не существую; я только выдумка. Как
– Ба! Книжные штучки! Примите что-нибудь подкрепляющее, ложитесь, хорошенько укройтесь и не думайте об этих бреднях.
– Отвечай мне, Лидувина, ты веришь, что я существую?
– Бросьте эти умствования, сеньорите, поужинайте— и в кровать! А завтра наступит новый день!
«Я мыслю — следовательно, существую, — проговорил про себя Аугусто и добавил: — Все, что мыслит, существует, и все, что существует, мыслит. Да, все существующее мыслит. Я существую— следовательно, мыслю».
Неожиданно у него пропал аппетит, только по привычке и уступая настояниям верных слуг он попросил два яйца всмятку, самую легкую еду, и больше ничего. Но когда он начал есть, у него появился необычайный голод — ел бы и ел без конца. Он попросил еще пару яиц, а потом — бифштекс.
– Вот давно бы так, —приговаривала Лидувина. — Ешьте побольше, у вас, наверное, просто слабость. Кто не ест, умирает.
– Кто ест — тоже, Лидувина, — грустно заметил Аугусто.
– Да, но не от голода.
– Какая разница, умереть от голода или от другой напасти?
Потом он подумал: «Но нет, нет! Я не могу умереть; умереть может тот, кто живет, кто существует, а я, раз меня нет, умереть не могу — я бессмертен! Нет лучшего бессмертия, чем то, которое дано нерожденному и несуществующему вроде меня. Выдуманное существо — эта идея, a идея всегда бессмертна».
– Я бессмертен! Я бессмертен! — воскликнул Аугусто.
– Что вы сказали? — спохватилась Лидувина.
– Чтоб ты мне принесла сейчас же… что-нибудь такое… Ветчины, холодных закусок, foie gras (Паштет (фр.). ), все, что найдется… У меня волчий аппетит!
– Вот теперь вы мне нравитесь, сеньорито. Ешьте, ешьте, ведь у кого аппетит — тот здоров, а кто здоров, тот и жив!
– Но я, Лидувина, вовсе не живу!
– Что вы говорите?
– Конечно, я не живу. Мы, бессмертные, не живем, и я не живу, но переживу всех. Я — идея, идея!
Он принялся за ветчину и паштет. «Но если я ем, — говорил он себе, — как же я не живу? Ем — следо вательно, существую! Нет никакого сомнения. Edo ergo sum. Откуда у меня такой зверский аппетит?» И тогда он вспомнил, что, судя по книгам, приговоренные к смерти накануне казни очень много едят. «Вот этого, — думал он, — я никогда не мог понять. Другое, о чем рассказал Ренан в «Аббатисе Жуарре», это мне понятно. У парочки, приговоренной к смерти, пробуждается инстинкт продолжения рода. Но есть?.. Хотя да, это тело защищает себя. Душа, узнав про предстоящую смерть, чувствует грусть или возбуждение; но тело, если только оно здоровое, ощущает бешеный аппетит. Потому что тело тожа предчувствует близость смерти. Да, мое тело защищает себя. Я жру ненасытно, потом умру!»
– Лидувина, подай мне сыр, и вермишель, и… фрукты.
– Мне кажется, это чересчур, это уж слишком много Вам будет
плохо, сеньорито.– Разве ты не говорила: кто ест — будет жить?
– Да, но не так, как вы сейчас едите. Вы ведь знаете, сеньорито, пословицу: «Больше людей погибло от ужина, чем вылечил Авиценна».
– Меня ужин убить не может.
– Почему?
– Потому что я не живу, меня нет; ведь я тебе это уже говорил.
Лидувина пошла за своим мужем и сказала ему!
– Доминго, мне кажется, сеньорито сошел с ума. Он говорит странные вещи, все из книг, будто он не существует… Бог знает что!
– Что с вами, сеньорито? — спросил его Доминго, входя в столовую. — Что с вами?
– Ох, Доминго! — отвечал Аугусто замогильным голосом. — Не могу с собой справиться, мне страшно ложиться в постель!
– Ну так не ложитесь.
– Нет, я должен лечь, я не держусь на ногах.
– Я думаю, вам следует после ужина погулять. Вы слишком много съели.
Аугусто попытался встать на ноги.
– Ты видишь, Доминго, ты видишь? Я не могу стоять на ногах.
– Еще бы, вы так набили себе желудок.
– Наоборот, с балластом больше устойчивости. Дело в том, что я не существую. Послушай, сейчас, во время ужина, мне казалось, будто вся еда через мой рот проваливается в бездонную трубу. Кто ест, тот живет — Лидувина права; но кто ест так, как только что поел я, ест с отчаяния, тот не существует. Меня нет…
– Да полно, бросьте вы эти глупости; выпейте кофе, потом—рюмочку, чтобы вся пища хорошенько улеглась, и пойдем гулять. Я вам составлю компанию.
– Нет, нет, я не могу стоять. Ты же видишь?
– И вправду.
– Иди, я обопрусь на тебя. Я хочу, чтобы ты сегодня спал в моей комнате, положим для тебя матрас, ты будешь прислушиваться.
– Лучше будет, сеньорито, мне не спать, а посидеть возле вас в кресле.
– Нет, нет, я хочу, чтоб ты лег и заснул; я хочу чувствовать твой сон, слышать твой храп, так будет лучше.
– Как вам угодно.
– Еще вот что, принеси мне листок бумаги. Я напишу телеграмму, ты пошлешь ее по адресу, как только я умру.
– Да что вы, сеньорито!
– Делай как сказано!
Доминго повиновался. Он принес бумагу, чернила, и Аугусто написал:
Саламанка. Унамуно.
Все вышло по-вашему. Я умер.
Аугусто Перес
– Как только я умру, пошлешь это, понял?
– Как вам угодно, —отвечал слуга, чтобы больше не спорить с хозяином.
Они вместе пошли в спальню. Несчастный Аугусто, раздеваясь, так дрожал, что не мог справиться с одеждой.
– Раздень меня! — сказал он Доминго.
– Да что с вами такое, сеньорито? Вы как будто с дьяволом повидались! Побелели и стали холодным, как снег. Может, позвать доктора?
– Нет, нет, бесполезно.
– Мы нагреем вам постель.
– Зачем? Не надо! И раздень меня совсем, донага, пусть я останусь таким, каким меня родила мать, каким я родился… Если я родился!
– Не говорите так, сеньорито!
– Теперь уложи меня, уложи в постель, я уже не в силах двигаться.
Бедный Доминго, сам перепуганный, уложил хозяина.