Туман
Шрифт:
– С чем же вы не можете смириться?
– С этим самым, Эухения, с этим самым!
– С чем «с этим»?
– С тем, что мы будем только друзьями.
– Только друзьями! Вам этого мало, дон Аугусто? Или вы хотите, чтобы мы не были друзьями?
– Нет, Эухения, не в том дело, не в том.
– А в чем же?
– Ради Бога, не заставляйте меня страдать,
– Вы себе сами выдумываете страдания,
– Я не могу смириться, не могу! — Чего же вы хотите?
– Чтобы мы были… мужем и женой!
– Хватит, с этим покончено!
– Чтобы покончить, надо сперва начать.
– Но вы же мне дали слово?
– Я не знал, что говорю.
– А эта Росарио?
– Ради Бога, Эухения, не
Тогда Эухения сняла шляпу, положила ее на столик, уселась и затем медленно и торжественно сказала:
– Хорошо, Аугусто, раз уж ты, в конце концов, все эсаки мужчина, считаешь для себя не обязательным держать слово, то и я, всего лишь женщина, тоже не обязана держать свое слово. Кроме того, я хочу избавить тебя от Росарио и всех ей подобных, которые могут тебя завлечь. Чего не смогли сделать ни благодарность за твое бескорыстие, ни отчаяние от разрыва с Маурисио — ты видишь, как я с тобой откровенна, — то сделало сочувствие. Да, Аугусто, мне жаль тебя, очень жаль! — При этих словах она слегка похлопала правой рукой по его коленке.
– Эухения! — И он протянул руки, чтобы обнять ее.
– Осторожно! —воскликнула она, увертываясь от него. — Осторожно!
– Но в тот, в прошлый раз…
– Да, но тогда было другое дело!
«Я в роли лягушки», — подумал психолог-экспериментатор.
– Да, — продолжала Эухения, — мужчине, который всего-навсего друг, еще можно разрешить известные вольности, но их нельзя допускать с… скажем, с женихом!
– Не понимаю.
– Когда мы поженимся, Аугусто, я объясню тебе. А сейчас держи руки при себе, хорошо?
«Дело сделано», — подумал Аугусто, чувствуя себя настоящей подопытной лягушкой.
– Теперь, — сказала Эухения, поднимаясь, — я позову дядю.
– Зачем?
– Вот тебе раз! Чтобы сообщить ему!
– Правильно, — уныло воскликнул Аугусто. Через минуту она пришла с доном Фермином.
– Дядюшка, послушайте, — сказала Эухения, — вот перед вами дон Аугусто Перес, он просил моей руки. Я дала ему согласие.
– Великолепно, великолепно! — воскликнул дон Фермин. — Иди сюда, дочь моя, я обниму тебя! Великолепно!
– Вас так восхищает, дядюшка, наше решение пожениться?
– Нет, меня восхищает, поражает, покоряет ваш способ решения дела, только вдвоем, без посредников… Да здравствует анархия! Как жаль, как жаль, что вам придется для завершения ваших намерений обращаться к властям. Конечно, не испытывая в душе никакого к ним уважения. Pro formula (Ради принятой формы (лат.). ), только prо formula. Я уверен, вы считаете себя уже мужем и женой., Во всяком случае, я сам, во имя бога анархии, женю вас! И этого достаточно. Великолепно! Великолепно! Дон Аугусто, отныне этот дом — ваш дом.
– Отныне?
– Да, вы правы, он был ваш всегда. Мой дом… Мой? Дом, где я живу, всегда был вашим, как и всех моих братьев, но отныне… Вы меня понимаете?
– Да, он вас понимает, дядя.
В эту минуту позвонили, и Эухения сказала:
– Тетя!
Войдя в гостиную и увидев их, тетка закричала:
– Уже догадалась! Итак, дело сделано? Я это знала. Аугусто думал: «Лягушка, настоящая лягушка! Меня
выловили, как и других».
– Вы останетесь сегодня с нами обедать, конечно, чтобы отпраздновать… — сказала донья Эрмелинда.
– Ничего не поделаешь, — вырвалось у несчастной лягушки.
XXVII
Отныне началась для Аугусто новая жизнь. Почти все время он проводил у своей невесты, изучая уже не психологию, а эстетику.
А Росарио? Росарио больше не приходила к нему. Глаженое белье в следующий раз принесла уже какая-то другая женщина. Он едва осмелился спросить, почему не пришла Росарио.
Зачем было спрашивать, если он догадывался сам? И это презрение — а ничего иного и быть не могло, — это презрение было ему хорошо знакомо, совсем не обидно и даже доставило удовольствие. Он? он отыграется на Эухении. А та, конечно, по-прежнему говорила: «Успокойся и убери руки!» В этих делах она ему воли не давала!Эухения держала его на голодном пайке — смотри, но не больше, — разжигая в нем аппетит. Однажды он сказал:
– Мне очень хочется сочинить стихи о твоих глазах! И она ответила:
– Сочиняй!
– Но для этого, — добавил он, — мне нужно, чтобы ты поиграла на пианино. Слушая твою игру, я буду вдохновляться.
– По ты же знаешь, Аугусто, с тех пор как твоя щедрость позволила мне бросить уроки, я больше не садилась за пианино. Я его ненавижу. Сколько я с ним намучилась!
– Все равно, Эухения, сыграй, чтобы я мог сочинить стихи.
– Хорошо, это в последний раз!
Эухения села играть, и под ее аккомпанемент Аугусто написал стихи:
Моя душа блуждала вдалеке от тела в туманах непроглядных чистой мысли, затерянная в отголосках сладких звуков, рожденных, говорят, в небесных сферах; а тело одинокое без жизни покоилось печально на земле. Рожденные, чтоб вместе жизнь пройти, они не жили, ибо тело было лишь плотью бренной, а душа — лишь духом, они искали встречи, о Эухения! Но вот твои глаза, как родники, забили и свет живой пролили на дорогу, пленили мою душу и спустили ее с небес на землю зыбкую сомнений, вдохнули душу в тело, и с тех пор лишь, только с тех пор, Эухения, я начал жить! Твои глаза, как огненные гвозди, мой дух надежно прикрепили к телу, в крови горячие желанья пробудили, и стали плотью вдруг мои идеи. Но если жизни свет опять угаснет, расстанутся материя и дух, я затеряюсь вновь в туманах звездных, исчезну в недрах первозданной мглы.– Как тебе нравится? — спросил Аугусто, прочитав стихи вслух.
– Как мое пианино, лочти совсем не музыкальные, А это «говорят»…
– Я вставил это слово, чтобы придать простоту.
– «О Эухения», по-моему, напыщенно.
– Что? Твое имя — напыщенное?
– Ах, конечно, в твоих стихах. И потом, все это мне кажется очень… очень…
– Скажем, очень руманическим .
– Что это такое?
– Ничего, наша с Виктором шутка.
– Послушай, Аугусто, после нашей свадьбы я в своем доме не потерплю шуток, понятно? Ни шуток, ни собак. Так что можешь уже подумать, куда денешь Орфея,
– Но, ради Бога, Эухения, ведь ты знаешь, как я нашел этого несчастного щенка! Кроме того, он мой наперсник! Перед ним я произношу свои монологи!
– Когда мы поженимся, в моем доме не должно быть монологов. Собака будет совершенно лишней!
– Ради Бога, Эухения, хотя бы пока мы не заведем ребенка!
– Если он у нас будет.
– Конечно, если он у нас будет, А если нет, почему не иметь собаку? Почему не держать собаку, про которую столь справедливо сказано, что она была бы лучшим другом человека, будь у нее деньги?