Туманная река

7

На следующий день, в субботу, я первым делом отпросился у нашей заведующей на тренировку. Потом достал из деревянного чемодана самую свою лучшую одежду, белую рубашку и дешёвенький серый пиджак. Свои единственные школьные черные брюки, необъёмной широты, я как можно более тщательно погладил в коридоре. В таком прикиде я смахивал на бедного родственника, который приехал поглазеть на метро из далекого захолустья.

В школе, на тренировке вторым делом я отпросился у Анатолия Константиновича, для работы в наших мастерских. Он сначала немного повозмущался, но я ему напомнил о форме и кедах, которые он обещал мне достать и не сделал этого. После чего физрук меня благосклонно, до завтра, отпустил на все четыре стороны. Еще я выпросил у тренера во временное пользование шахматную доску с фигурами, сказал, что хочу отучить парней от курения и прочих вредных привычек. Хочу, чтобы ребята развивали свои мозги. Скрепя сердцем Анатолий Константинович выдал мне одну шахматную доску с фигурами внутри. Я их обернул в газету «Труд» за три копейки и сунул в авоську. Третьим делом, мне нужно было добраться до Тишинского рынка. Именно там, в «блошиных» рядах, по совету Саньки Зёмы можно было достать все, что душе угодно. Нам требовалось приобрести два комплекта стальных струн. Для электрогитары нужны именно такие. А так же было решено обзавестись двумя басовыми струнами, для бас гитары. Наверное, придется искать струны от контрабаса, решил я. До станции метро «Измайловская», которая раньше называлась «Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина», от улицы 13-той Парковой было примерно около 4,5 километров. Это расстояние я проделал пешком. Мимо меня проплывали аккуратные трех этажные дома, которые строили пленные немцы. Кстати наш детский дом так же строили бывшие солдаты третьего рейха. И надо признать качество работы поверженного врага было превосходным. На метро я проехал до станции «Белорусская», а дальше от Белорусского вокзала до Тишинского рынка было рукой падать.

Я не помнил точно, в каком году Гайдай снимал свой знаменитый фильм «Операция „Ы“», но съемки должны были пройти через несколько лет именно тут. Граждане новоселы, внедряйте культурку! Вешайте коврики на сухую штукатурку! Улыбнулся я про себя, рассматривая «блошиные» ряды. Пожалуй, именно тут, в «блошиных» рядах Леонид Ивович подсмотрел свою троицу, Труса, Балбеса и Бывалого, какие здесь попадались колоритные хари. Что сказать, барахолка, она и в Африке барахолка. В толпе народа я заметил, шныряли, какие-то подозрительные юркие пацаны, щипачи. Со мной им точно обломится, так у меня за пазухой всего десять рублей, да в потайном кармане штанов еще рубль пятьдесят. Ведь одна поездка на метро обошлась целых пятьдесят копеек! Опа, а вот и струны. Я остановился возле пожилого мужичка, который чем-то напоминал мне Зиновия Герда.

— Здравствуйте, Самуил Израилевич, — поздоровался я со старичком наудачу.

— Какой я вам, молодой человек, Самуил Израилевич, я Моисей Сигизмундович.

Да хоть, Шамон Иосифович, усмехнулся я мысленно, — почем струны для хорошего человека, Моисей Сигизмундович? Мне нужно два комплекта для шестиструнной гитары и две струны самого большого диаметра для котробаса.

— Товар отменный, молодой человек, — начал торг старичок, — не имею чести знать вашего имени.

— Разрешите представиться, Богдан, — я как на сцене кивнул головой, — так говорите за все про все тридцать рублей?

Копия Зиновия Герда от такой наглости громко ойкнула, — тридцать рублей стоит, молодой человек, одна струна, то есть с вас за все про все, — старичок задумался.

— Четыреста двадцать целковых, — сказал я, — но отдадите за пятьдесят. Я вас правильно понял?

— Только из уважения к вашей молодости, четыреста рублей, — заулыбался продавец.

— Только из уважения к вашим сединам, шестьдесят рублей, и мое горячее рукопожатие! — не отступал я.

— Вы просто не представляете, как дорого сейчас жить, а сколько сейчас стоит керосин? Триста восемьдесят рублей!

— Совсем цены с ума посходили, проезд в метро пятьдесят копеек в одну сторону! Семьдесят рублей за эти прекрасные струны, и мое сердечное спасибо!

— Знаете, как говорил мой покойный батюшка, Сигизмунд Израилевич, Мося запомни никогда не работай за спасибо, триста пятьдесят рублей.

— А мой покойный отец говорил, благородному человеку и переплатить не грех, восемьдесят рублей и мои пожелания крепкого здоровья.

— А как говорила, моя покойная матушка, Мося на тебе вечно все ездят, разве можно быть таким бесхребетным. Поэтому триста рублей и торг дальнейший не уместен.

— Моисей Сигизмундович, согласен прекратить торг, девяносто рублей и если будете у нас на Колыме заходите в гости, я вам накрою такой стол!

— Нет уж лучше вы к нам, — пробормотал старичок.

При упоминании Колымы настроение его резко ухудшилось, и он сразу скинул цену до двухсот рублей, а еще через пять минут я сбил окончательную цену до ста пятидесяти целковых. Дальнейший торг был действительно уже не уместен. Я сказал Моисею Сигизмундовичу, что деньги лежат у меня в камере хранения Белорусского вокзала, добавил, что смотаюсь туда-сюда за двадцать минут и пошел в сторону метро.

Прямо как в одном старом анекдоте, встречаются два новых русских, один другому продает вагон сахара, и потом один едет искать деньги, а другой предлагаемый им же товар. Я скорым шагом пробежался до Белорусского вокзала, спустился в метро, и проехал до станции «Спортивная», дальше мой путь лежал в Нескучный сад. Где еще можно было встретить играющих на деньги шахматистов, я просто не знал. И интуиция меня не подвела. Для любителей настольных игр в парке построили один длинный стол с такими же длинными скамейками по бокам, а сверху предусмотрительно была сделана деревянная крыша. Я заметил, что в одном конце стола играли в домино, на другом конце резались в карты. А посередине располагались шахматисты.

— На интерес играют или так? — спросил я одного любителя шахмат, который стоял с краю и наблюдал за игрой своего знакомого.

— Ты чё, пацан, — усмехнулся он, — глупый? Какой же интерес играть просто так, десять рублей партия.

— Понятненько, — сказал я, потом обошел стол с другой стороны, протиснулся к крайнему игроку и сел на лавку. Потом достал свои шахматы и расставил фигуры.

На меня обратили внимания двое мужчин лет тридцати, один другого толкнул в плечо и что-то прошептал, то усмехнулся и спросил меня, — что, парень, хочешь сыграть?

— Есть такое желание, — признался я.

— У тебя деньги то есть? — не отставал он.

— Есть маленько, — я посмотрел на него глазами наивного юноши.

Он сел напротив меня и сказал, — играем две партии, одну черными, другую белыми, чтобы ни у кого не было преимущества.

Я кивнул, и мы разыграли цвет. Ему достались белые фигуры. Я сразу решил, играя черными, что буду по максимуму идти на размен, упрощать позицию, и буду стараться сводить партию к ничьей. А белыми сразу начну играть ферзевой гамбит. Дело в том, что еще, будучи студентом Политеха, я играл за факультет и очень подробно работал именно над этой партией. Поэтому знал ее намного лучше остальной шахматной теории. С первым соперником мой план сработал на сто процентов. Партию черными я довел до ничьей, а белыми очень быстро выиграл. Далее за шахматный стол присел товарищ моего первого соперника. На сей раз я сначала играл белыми, и провозился с мужчиной чуть-чуть побольше, но все же победил. А вот черными игра растянулась на минут пятнадцать. С большим трудом я свел ее к ничейному итогу.

Примерно за полчаса я выиграл всего двадцать рубля, плюс мои десять рублей, получается тридцать, задумался я на пару секунд, ох, нелегко будет мне заработать требуемые сто пятьдесят. Пока я размышлял, передо мной появился следующий соперник. С ним мне повезло, я выиграл у него и черными и белыми, зато следующий любитель шахмат выиграл у меня белыми, но проиграл, играя черными. То сеть спустя час в нагрудном кармане у меня было целых пятьдесят рубликов. Еще через час мое сердце грела целая сотня. Среди зрителей даже стали поговаривать, что парень я, не промах и очень прилично играю. И тут ко мне подошли двое занятных типчиков. Один, когда сплюнул на землю, нечаянно сверкнул золотым зубом. По повадкам в нем все выдавало лагерное прошлое. Скорее всего, блатной, подумал я, и что ему не живется среди картежников? А вот второй выглядел жалко, лет примерно шестидесяти, помятое лицо, небольшой перегар, дешёвые очки на носу. Бывший интеллигентный человек, то есть БИЧ усмехнулся я про себя. Этот самый БИЧ сел за шахматную доску напротив меня. А блатной склонился к моему уху и прошептал, — ты чё здесь пасешься, пацик? Мамка дома не заругает?

— Моя мама поощряет занятие интеллектуальными видами спорта, — невозмутимо ответил я, и посмотрел прямо в глаза блатному.

Тот усмехнулся и снова сплюнул на землю, потом пятерней пригладил свой чисто выбритый подбородок, и процедил, — сейчас играешь две партии с Петровичем, — он кивнул на БИЧа, — ставка сто целковых, а потом мотаешь домой и здесь больше не трешься. Понял?

— А вы что? — спросил я блатного, — тоже шахматист, или только пацанов можете на «понял» брать?

— Ладно, Петрович, — сказал он своему напарнику, проигнорировав мой вопрос, — ты тут играй я чуть что рядом.