Туманы Авалона

Гвенвифар захотелось вцепиться в него, удержать, оставить при себе, но было поздно – дело зашло слишком далеко.

– Моргейны не было в церкви, – сказал Артур. – Скажи мне, Гвенвифар, ты говорила с ней?…

– Я не сказала ей ни единого слова, ни доброго, ни дурного, – отрезала Гвенвифар. – И меня не волнует, где она, – пусть бы хоть провалилась в преисподнюю!

Артур шевельнул губами, и на миг Гвенвифар показалось, что он сейчас выбранит ее – на какой-то извращенный лад она даже желала навлечь на себя его гнев. Но Артур лишь вздохнул и опустил голову. Он выглядел, словно побитая собака, и Гвенвифар почувствовала, что не в силах видеть его таким.

– Гвен, прошу тебя, не ссорься больше с Моргейной. Ей и без того плохо…

А затем, словно устыдившись своей мольбы, Артур резко развернулся и двинулся прочь, к архиепископу, благословлявшему верующих. Когда Артур подошел к нему, священник поклонился, извинился перед остальными, и король с архиепископом принялись вместе пробираться через толпу.

В замке Гвенвифар ждало множество дел. Нужно было приветствовать гостей, разговаривать с давними соратниками Артура, объяснять, что у Артура срочная беседа с одним из советников (и в самом деле, архиепископ Патриций входил в число королевских советников), и потому он немного задержится. Некоторое время гости были заняты: все приветствовали старых друзей, обменивались новостями, рассказывали, что у кого случилось дома или во владениях, кто женился, кто отпраздновал помолвку дочери, у кого вырос сын, кто завел еще детей, или разделался с разбойниками, или построил новую дорогу, – и отсутствие короля оставалось незамеченным. Но, в конце концов, гостям надоело предаваться воспоминаниям, и по залу поползли шепотки. Гвенвифар поняла, что угощение остынет; но нельзя ведь начать королевский пир без короля! Она велела подать вино, пиво и сидр. К тому времени, как слуги накроют на стол, многие из гостей будут настолько пьяны, что их уже ничего не будет волновать. Королева увидела за дальним концом стола Моргейну. Та смеялась и беседовала с каким-то мужчиной; Гвенвифар не узнала его, лишь заметила у него на руках змей Авалона. Она что, решила пустить в ход свое распутство и соблазнить еще и его, как соблазнила перед этим Ланселета и Мерлина? Эта падшая женщина просто не может допустить, чтобы какой-нибудь мужчина ускользнул от нее.

Когда Артур наконец-то вошел в зал, ступая медленно и тяжко, Гвенвифар была ошеломлена. Она видела его таким лишь однажды – когда он был тяжело ранен и стоял на пороге смерти. Внезапно Гвенвифар почувствовала, что Артур получил глубочайшую в жизни рану, что он уязвлен в самую душу, и на миг ей подумалось: а может, Моргейна правильно делала, что оберегала Артура от этой ноши? Нет. Она, его верная жена, сделала все, что в ее силах, ради его души и вечного его спасения. Что по сравнению с этим небольшое унижение?

Артур снял праздничный наряд и облачился в скромную тунику без украшений; не надел он и короны, которую обычно носил по праздникам. Его золотистые волосы казались тусклыми и поседевшими. Короля заметили, и соратники разразились рукоплесканиями и приветственными возгласами; Артур стоял, серьезно и торжественно, с улыбкой выслушивая приветствия, затем поднял руку.

– Простите, что заставил вас ждать, – сказал он. – Принимайтесь за трапезу.

Он со вздохом уселся на свое место. Слуги забегали, разнося горшки и блюда, над которыми поднимался пар. Гвенвифар заметила, как один из слуг положил ей несколько кусочков жареной утки, но она лишь поковырялась в тарелке. Через некоторое время она осмелилась наконец поднять глаза и взглянуть на Артура. Несмотря на то, что праздничный стол ломился от яств, на тарелке у короля лежал лишь кусок хлеба, а в кубке была вода.

– Но ты же ничего не ел… – попыталась протестовать Гвенвифар.

Артур криво усмехнулся.

– Я не намерен оскорблять трапезу. Уверен, что все приготовлено прекрасно, дорогая.

– Но ведь нехорошо голодать за праздничным столом… Артур скривился.

– Ну, раз ты так настаиваешь, – нетерпеливо сказал он. – Архиепископ решил, что мой грех столь тяжек, что он не может отпустить его, назначив обычную епитимью, и поскольку именно этого он от меня потребовал… – Артур устало развел руками. – Вот почему я пришел на праздничный пир в простой рубашке, сняв богатый наряд, и мне предстоит долго поститься и молиться, пока я не отбуду епитимью до конца – но ты получила, что хотела, Гвенвифар.

Он решительно осушил кубок, и королева поняла, что муж не желает больше с нею разговаривать.

Но ведь она не хотела такого исхода… Гвенвифар напряглась всем телом, чтоб не расплакаться снова; все гости смотрели на них. Какой будет скандал, когда поймут, что король постится в день величайшего своего праздника! По крыше барабанил дождь. В зале воцарилась странная тишина. В конце концов Артур поднял голову и потребовал музыки.

– Пусть Моргейна споет нам – она лучше любого менестреля!

«Моргейна! Моргейна! Вечно эта Моргейна!»Но что она могла сделать? Моргейна, как заметила Гвенвифар, сняла яркое платье, которое было на ней утром, и надела темный скромный наряд, словно монахиня. Теперь, без этих ярких лент, она уже не так походила на шлюху. Моргейна взяла арфу и села рядом с королевским столом.

Поскольку похоже было, что именно этого и желает Артур, зал заполнился смехом и весельем. Когда Моргейна допела, арфу взял следующий певец, потом следующий… Гости начали пересаживаться от стола к столу, разговаривать, петь, пить…

Ланселет подошел к королевскому столу, и Артур жестом предложил ему присесть рядом, как в былые времена. Слуги принесли сладости и фрукты на больших блюдах, печеные яблоки в сливках и вине, и всяческую искусную выпечку. Они сидели, разговаривая о всяких пустяках, и на миг Гвенвифар почувствовала себя счастливой: все было, как раньше, как в те дни, когда они были друзьями и любили друг друга… Почему это не могло длиться вечно?

Через некоторое время Артур встал из-за стола.

– Думаю, мне следует пойти побеседовать кое с кем из старших соратников… У меня-то ноги молодые, а некоторые из них уже поседели и постарели. Хоть тот же Пелинор – по нему не скажешь, что он способен выйти в бой против дракона. Боюсь, сейчас ему будет непросто справиться даже с комнатной собачкой Элейны!

– С тех пор, как Элейна вышла замуж, ему словно нечего стало делать на этом свете, – сказал Ланселет. – Люди, подобные Пелинору, зачастую умирают вскоре после того, как решают, что дела их окончены. Надеюсь, его такая судьба все-таки не постигнет – я люблю Пелинора и надеюсь, что он еще долго будет с нами. – Он застенчиво улыбнулся. – Я никогда прежде не чувствовал, что у меня есть отец – хотя Бан и был добр ко мне, на свой лад, – и вот теперь, впервые в жизни, у меня есть родственник, который относится ко мне как к сыну. Да и братьев у меня не было, до тех самых пор, пока я не вырос, и сыновья Бана, Лионель и Боре, не прибыли ко двору. Я до взрослых лет почти не знал их языка. А у Балана хватало своих дел.

После беседы с епископом Артур ни разу не улыбнулся, но теперь на его губах заиграла улыбка.

– Неужто двоюродный брат значит намного меньше родного, а, Галахад?

Ланселет сжал руку короля.

– Да покарает меня Бог, Гвидион, если я забуду…

Он поднял взгляд на Артура, и на миг Гвенвифар показалось, что король обнимет Ланселета; но Артур отступил, безвольно уронив руки. Ланселет встревоженно следил за ним. Артур поспешил сменить тему.

– Вон Уриенс, и Марк Корнуольский – они тоже постарели… Надо им показать, что их король не настолько загордился, чтоб не подойти поговорить с ними. Посиди с Гвенвифар, Ланс, пускай все будет, как раньше.

Ланселет выполнил просьбу Артура и остался сидеть рядом с королевой. В конце концов он спросил:

– Что, Артур заболел? Гвенвифар покачала головой.

– Думаю, ему назначили епитимью, и он сейчас над этим размышляет.

– Ну, уж у кого, у кого, а у Артура не может быть за душой больших грехов, – сказал Ланселет. – Он – один из безупречнейших людей, каких я только знаю. Я горжусь тем, что он до сих пор считает меня своим другом, – я знаю, что не заслуживаю этого, Гвен.