Туманы Авалона

Утер накрыл широкой ладонью ее тонкое запястье.

– Я и не представлял, какая ты хрупкая. Ты высокая, я привык считать тебя статной, царственной женщиной… а на самом деле ты совсем махонькая: я тебя голыми руками с легкостью сломаю, ишь, косточки как у пташки… – Пальцы его сомкнулись вокруг ее запястья. – И такая юная…

– Не такая уж и юная, – нежданно для себя самой рассмеялась Игрейна. – Я вот уж пять лет как замужем, и у меня ребенок.

– И однако ж ты слишком молода для всего этого, – возразил Утер. – Это твоя малышка была там, внизу?

– Да, моя дочка Моргейна, – кивнула Игрейна. И внезапно поняла: Утер тоже чувствует себя неловко, не ведая, как к ней подступиться. Молодая женщина инстинктивно осознала: несмотря на его тридцать с чем-то лет, до сих пор Утер имел дело только с женщинами, добродетелью не обремененными, а целомудренная дама, равная ему по рождению, для него внове. У Игрейны внезапно заныло в груди: ах, если бы она знала, что нужно делать и что говорить!

Оттягивая неизбежное, она провела свободной рукой по татуировке в виде змей на его запястьях.

– Прежде я их не видела.

– Верно, – кивнул Утер. – Это я получил в день коронации на Драконьем острове. Хотел бы я, чтобы ты была там со мною, моя королева, – прошептал он, обнял ее лицо ладонями и, запрокинув ей голову, поцеловал в губы. – Не хочу испугать тебя, – шепнул он, – но мне так долго снилась эта минута, так долго…

Дрожа, Игрейна позволила целовать себя, удивляясь необычности ощущений, чувствуя, как в глубине ее существа всколыхнулось нечто нежданное. С Горлойсом она ничего подобного не испытывала… и внезапно снова накатил страх. С Горлойсом Игрейна всегда ощущала себя так, словно с ней что-то делают, а сама она к происходящему не причастна, она всегда вольна отойти в сторону и отстраненно наблюдать за событиями. Она всегда оставалась самой собою, Игрейной. Но, почувствовав прикосновение Утеровых губ, она поняла, что более не сможет держаться обособленно, никогда больше не вернется к себе – прежней. Мысль эта повергала ее в ужас. И все-таки сознание того, сколь сильно Утера влечет к ней, заставляло кровь быстрее струиться по жилам. Рука ее крепче сомкнулась вокруг синих змей на запястьях.

– Я видела их во сне… но я думала, это только сон.

Утер серьезно кивнул:

– Вот и мне они снились задолго до того, как я ими обзавелся. И думалось мне, что и у тебя есть что-то подобное, на руках до самых плеч… – Он снова взялся за хрупкое запястье и провел по нему пальцем. – Только твои – золотые.

По спине у Игрейны пробежали мурашки. Да, то был не сон, но видение из страны Истины.

– Вот целиком я этот сон вспомнить не могу, – продолжал между тем Утер, глядя куда-то поверх ее плеча. – Мы вместе стояли на бескрайней равнине, и еще там было что-то вроде кольца камней… Что это значит, Игрейна, отчего мы видим одни и те же сны?

Голос ее дрогнул, как если бы к горлу подступили слезы.

– Возможно, всего-навсего то, что мы предназначены друг другу, король мой… мой лорд… любовь моя.

– Моя королева, возлюбленная моя… – Утер внезапно вскинул глаза: долгий взгляд, затянувшийся вопрос… – Воистину, время снов прошло, моя Игрейна. – Он запустил пальцы в ее волосы, распустил, и пышная волна в беспорядке рассыпалась по ее вышитому воротнику, по его лицу, дрожащими руками Утер пригладил длинные пряди. Он поднялся на ноги, не выпуская любимую из объятий. До сих пор Игрейна и не догадывалась, как сильны его руки. Двумя гигантскими шагами он пересек комнату и уложил молодую женщину на постель. Опустился на колени рядом с нею, наклонился, вновь поцеловал ее.

– Королева моя, – прошептал он. – Хотелось бы мне, чтобы и тебя увенчали короной вместе со мною в день моей коронации… Там в ходу обряды, о каких христианину и знать не подобает, но Древний народ, что жил здесь задолго до того, как на острова пришли римляне, отказался признать меня королем без надлежащих церемоний. Долгий путь я проделал, чтобы попасть туда, и готов поручиться, что часть его пролегает отнюдь не в этом, известном мне мире.

Эти слова воскресили в памяти Игрейны рассказ Вивианы о том, что миры постепенно отдаляются друг от друга, погружаясь в туманы. А подумав о Вивиане, молодая женщина тут же вспомнила, о чем просила ее сестра и как она, Игрейна, упрямо отказывалась.

«Я же не знала. Тогда я была так молода, так неискушенна, я ровным счетом ничего не знала, не знала, как все мое существо может таять, изнывать и терзаться, кружиться в неодолимом вихре…»

– А пришлось ли тебе заключить Великий Брак с землей, как это делалось в старину? Я знаю, что от короля Бана из Малой Британии этого потребовали… – И внезапно Игрейна почувствовала болезненный укол ревности: чего доброго, какая-нибудь жрица или просто женщина стала для него воплощением земли, которую Утер поклялся защищать!

– Нет, – отозвался Утер. – И я не уверен, что пошел бы на такое, но от меня ничего и не потребовали. Кроме того, Мерлин сказал, что это он, как водится у Мерлинов Британии, поклялся умереть, буде возникнет нужда, жертвуя собою во имя своего народа… – Утер умолк на полуслове. – Но тебе это мало о чем говорит…

– Ты позабыл, – напомнила Игрейна. – Я воспитывалась на Авалоне, моя мать была жрицей, а моя старшая сестра ныне – Владычица Озера.

– Ты тоже жрица, моя Игрейна?

Она покачала головой, собираясь просто ответить «нет», но вместо этого произнесла:

– Не в этой жизни.

– Не знаю… – Утер снова проследил контур воображаемых змей, свободной рукою касаясь своих собственных. – Думаю, я всегда чувствовал, что живу не в первый раз… кажется мне, жизнь слишком значима, чтобы прожить ее лишь однажды, а затем угаснуть, точно светильник под порывом ветра. И отчего, впервые увидев твое лицо, я почувствовал, будто помню тебя со времен до сотворения мира? Это все великие таинства, и, сдается мне, тебе о них ведомо побольше меня. Ты говоришь, что ты не жрица, однако ты достаточно искушена в колдовстве, чтобы прийти ко мне в ночь великой бури и предостеречь меня… Пожалуй, лучше мне от расспросов воздержаться, а то, чего доброго, услышу от тебя такое, что христианину знать не полагается. Что до вот этих, – он вновь коснулся змей пальцем, – если я и впрямь носил их в прошлой жизни, наверное, вот почему старик, накалывая их мне на запястьях в день коронации, сказал, что они мои по праву. Я слыхал, христианские священники прогнали с островов всех змей… но я драконов не боюсь и ношу их в знак того, что земля эта отныне под моей защитой, точно под драконьим крылом.

– Тогда ты непременно станешь величайшим из королей, лорд мой, – прошептала она.

– Не называй меня так! – перебил Утер, склоняясь над ней и припадая к ее губам.

– Утер, – выдохнула молодая женщина словно во сне.

Его руки скользнули по ее шее, и Утер поцеловал ее в обнаженное плечо. Но едва он начал стягивать платье, Игрейна вздрогнула и отпрянула. Глаза ее наполнились слезами, слова с языка не шли, но Утер накрыл ладонями ее плечи и встретился с ней взглядом.

– С тобой так дурно обращались, возлюбленная моя? – мягко проговорил он. – Господь меня порази, если тебе есть чего от меня страшиться, теперь ли или в будущем. О, как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не была женою Горлойса. Если бы я отыскал тебя первым… увы, что сделано, то сделано. Но я клянусь тебе, моя королева: меня тебе бояться нечего. – В мерцающем свете светильника серые глаза его казались совсем темными. – Игрейна, я… я воспринял все как само собою разумеющееся, ибо отчего-то решил, ты понимаешь, что я чувствую. Я ведь почти ничего не знаю о таких женщинах, как ты. Ты – любовь моя, моя жена и королева. Ибо я клянусь тебе моей короной и моим мужеством, что ты станешь моей королевой, и я вовеки не предпочту тебе другую женщину и не отошлю тебя прочь. Или ты думала, я обращаюсь с тобой, точно с распутницей? – Голос его дрожал, Йгрейна видела, что Утер панически боится – боится потерять ее. И едва молодая женщина поняла, что он тоже напуган, тоже уязвим и беззащитен, собственные ее страхи развеялись. Она обвила руками его шею и звонко произнесла: