Тупапау, или Сказка о злой жене

– Эйнштейн здесь нужен, - ни с того ни с сего уныло признался Валентин.
– Ландау здесь нужен. А я - ну что я могу?..

– Слушай, - не выдержал Толик, - да пошли ты ее к черту!

– Да я уж и сам так думал...

– А что тут думать? У тебя просто выхода другого нет!

– Знаешь, а ты прав.
– Голос Валентина внезапно окреп, налился отвагой.
– Она же меня, подлая, по рукам и по ногам связала!

– Валька!
– закричал Толик.
– Я целый месяц ждал, когда ты так скажешь!

– А что?
– храбрился Валентин.
– Да на нее теперь вообще можно внимания не обращать!

– Ну наконец-то!
– Толик звучно двинул его раскрытой ладонью в плечо.
– А то ведь смотреть страшно, как ты тут горбатишься!

Однако порыв уже миновал.

– Да, но другой-то нет...
– тоскливо пробормотал Валентин, озираясь и видя вокруг лишь песок да формулы.

– Как это нет?
– возмутился Толик.
– Вон их сколько ходит: веселые все, послушные...

– Ходит?
– опешил Валентин.
– Кто ходит? Ты о чем?

– Да девчонки местные! В сто раз лучше твоей Натальи!..
– Толик запнулся.
– Постой-постой... А ты о чем?

– Я - о теории относительности...
– с недоумением сказал Валентин, и тут до него наконец дошло.

– Наталью - к черту?
– недоверчиво переспросил он и быстро-быстро оглянулся.
– Да ты что! Как это Наталью... туда?..

И Толику вдруг нестерпимо захотелось отлупить его. В педагогических целях.

– Поговорили...
– вздохнул он.
– Ладно. Пошли обедать.

9

– А вот и вождь!
– с лучезарной улыбкой приветствовала их Наталья.

Раньше она старалась Толика не замечать, а за глаза именовала его не иначе как "слесарь". Историческое собрание у водопада, избравшее "слесаря" вождем, она обозвала "недостойным фарсом", и в первые дни дело доходило до прямого саботажа с ее стороны.

И только когда в горловину бухты вдвинулись высокие резные носы флагманского катамарана "Пуа Ту Тахи Море Ареа" ("Одинокая Коралловая Скала в Золотом Тумане), когда в воздухе заколыхались пальмовые ветви символ власти, когда огромный, густо татуированный Таароа и слесарь Толик как равные торжественно соприкоснулись носами, - потрясенная Наталья вдруг поняла, что все это всерьез, и ее отношение к Толику волшебно изменилось.

Под баньяном был уже сервирован врытый в землю стол, собственноручно срубленный и собранный вождем без единого гвоздя. Наталья разливала уху в разнокалиберные миски. На широких листьях пуру дымились пересыпанные зеленью куски рыбины.

– Кузиночка!
– сказал Федор, шевеля ноздрями и жмурясь.
– Что бы мы без тебя делали!

– С голоду бы перемерли!
– истово добавил Лева.

Расселись. Приступили к трапезе.

– Валентин, ты запустил бороду, - сухо заметила Наталья.
– Если уж решил отпускать, то подбривай хотя бы.

– Так ведь нечем, Ната...
– с мягкой улыбкой отвечал Валентин.

– А чем подбривает Федор?

– Акульим зубом, - не без ехидства сообщил Лева.
– Он у нас, оказывается, крупный специалист по акульим зубам.

После извлечения из углей поросенка стало совершенно ясно, что национальную полинезийскую кухню Галка освоила в совершенстве. Валентин уже нацеливался стащить пару "булочек" (т.е. печеных плодов таро) и улизнуть на Сырой пляж без традиционного выговора, но...

– Интересно, - сказал Лева, прихлебывая кокосовое молоко из консервной банки, - далеко мы от острова Пасхи?

Все повернулись к нему.

– А к чему это ты?
– спросил Толик.

– По Хейердалу, - глубокомысленно изрек Лева, - на Пасхе обитали какие-то ненормальные туземцы. Рыжие и голубоглазые.

И, поглядев в голубенькие глаза Федора Сидорова, Лева задумчиво поскреб свою рыжую клочковатую бороду.

Наталья, вся задрожав, уронила вилку.

– Валентин!
– каким-то вибрирующим голосом начала она.
– Я желаю знать, до каких пор я буду находиться в этой дикости!

Не ожидавший нападения Валентин залепетал что-то насчет минуса в подкоренном выражении и об открывшихся слабых местах теории относительности.

– Меня не интересуют твои минусы! Меня интересует, до каких пор...

– У, Тупапау!..
– с ненавистью пробормотала Галка.

– Ита маитаи вахина! [Скверная женщина! (искаж. полинезийск.)] - в сердцах сказал Толик Федору.

– Ита маитаи нуи нуи! [Хуже не бывает! (искаж. полинезийск.)] - с чувством подтвердил тот.
– Кошмар какой-то!

– Между прочим, - хрустальным голоском заметила Наталья, разговаривать в присутствии дам на иностранных языках - неприлично.

Толик искоса глянул на нее, и ему вдруг пришло в голову, что заговори какая-нибудь туземка в подобном тоне с Таароа, старый вождь немедленно приказал бы бросить ее акулам.

10

После обеда двинулись всей компанией в пальмовую рощу - смотреть портрет.

Федор вынес мольберт из-под обширного, как парашют, зонтика и снял циновку. Медленно скатывая ее в трубочку, отступил шага на четыре и зорко прищурился. Потом вдруг встревоженно подался вперед. Посмотрел под одним углом, под другим. Успокоился. Удовлетворенно покивал. И наконец заинтересовался: а что это все молчат?

– Ну и что теперь с нами будет?
– раздался звонкий и злой голос Галки.

Федор немедленно задрал бороденку и повернулся к родственнице.

– В каком смысле?

– В гастрономическом, - зловеще пояснил Лева.

Федор, мигая, оглядел присутствующих.

– Мужики, - удивленно сказал он, - вам не нравится портрет?

– Мне не нравится его пузо, - честно ответила Галка.

– Выразительное пузо, - спокойно сказал Федор.
– Не понимаю, что тебя смущает.

– Пузо и смущает! И то, что ты ему нос изуродовал.

– Мужики, какого рожна?
– с достоинством возразил Федор.
– Нос ему проломили в позапрошлой войне заговоренной дубиной "Рапапарапа те уира" ["Блеск молнии" (полинезийск.)]. Об этом даже песня сложена.

– Ну я не знаю, какая там "Рапара... папа", - раздраженно сказала Галка, - но неужели нельзя было его... облагородить, что ли?..

– Не стоит эпатировать аборигенов, - негромко изронила Наталья. Велик был соблазн встать на сторону Федора, но авангардист в самом деле играл с огнем.