Тупик либерализма. Как начинаются войны.

Свои взгляды на выход из кризиса А. Крупп изложил в статье «Цели германской политики»: «Сентябрьский роспуск рейхстага показал, что политические партии самоустранились от всякой активной деятельности по повышению благосостояния народа и нации в целом, проявили себя неспособными к формированию и поддержке правительства, которое энергично и решительно практическими делами заменило бы теоретические рассуждения о возможности позитивных перемен»… поскольку «внутриполитическая ситуация не может более контролироваться политическими партиями», президенту фон Гинденбургу следует назвать «правительство, пользующееся его доверием… которое примет удар на себя»^{623}.

В 1931 г. В Гарцбурге состоялось совещание представителей крупного бизнеса, Шахта, генералов рейхсвера, представителей «Стального шлема», образовавших так называемый «Гарцбургский фронт», направленный на свержение республики. А. Гугенберг лидер национальной немецкой народной партии и по совместительству один из директоров тиссеновскои группы, предоставил в распоряжение Гитлера свой медиаконцерн^{624}.

Летом 1931 г. представители тяжелой промышленности обратились к Гинденбургу с требованием «заставить Брюнинга преобразовать кабинет и включить в него нацистских министров. Рейхстпрезидент по совету Дуйсберга отказался выполнить это требование, но предложил Брюнингу расширить кабинет за счет правых партий, исключая, правда, членов нацистской партии. Правый кабинет был образован в начале октября 1931 г.»^{625}. Тем не менее Брюнинг был вынужден вступить в переговоры с Гитлером, а Й. Вирт, игравший ключевую роль при заключении Раппальского договора и неустанно предупреждавший о растущей угрозе национализма, был вынужден покинуть пост министра внутренних дел.

Главное требование окружения Гинденбурга к Гитлеру: «Экономика должна почувствовать себя в полной безопасности»^{626}. Крупп уже после II Мировой войны говорил: «Экономика нуждается в спокойном поступательном развитии. В результате борьбы между многими партиями и следовавшего за этим беспорядка не было возможности для нормальной производственной деятельности. Мы, члены семьи Круппов, не идеалисты, а реалисты… У нас создалось впечатление, что Гитлер обеспечит нам необходимое здоровое развитие. И он, действительно, сделал это… Жизнь — это борьба за существование, за хлеб, за власть… В этой суровой борьбе нам нужно было суровое и крепкое руководство»^{627}.

Особенно щедро пожертвования пошли после январской 1932 г. программной речи Гитлера на конференции трехсот наиболее могущественных представителей делового мира Германии. Протекцию Гитлеру, в данном случае, оказал Ф. Тиссен, который позже признавал: «Я действительно (в январе 1932 г.) связал Гитлера со всеми рейнско-вестфальскими промышленниками»^{628}. В том же январе Тиссен дал национал-социалистам 3 млн. марок в течение нескольких дней и организовал встречу Гитлера с фон Папеном^{629}. 22 марта 1932 г. Дж. К. Дженни, представитель Дюпона в министерстве иностранных дел, в своем докладе подводил своеобразный итог: «Уже стало притчей во языцах, в Германии, что АО «Фарбен» финансирует Гитлера. Предположительно, так же поступают фирмы Круппа и Тиссена»^{630}.

По мнению Э. Генри одной из главных причин резкой активизации Тиссена стал «Стальной трест». «За полгода до последнего политического переворота в Германии становилось ясно, что само существование германского Стального треста (Ферейнигте Швальверке А.Г.), находится под ударом. Всякий, кто хоть сколько-нибудь знает современную Германию, поймет, что это значит. Еще до этого банкротство сравнительно менее крупного предприятия — шерстяного концерна «Нордволле» с пассивом в несколько сотен миллионов марок потрясло всю систему германской экономики и привело к краху одного из ведущих банков — «Данат банка»… Теперь, однако, кризис угрожал уже самим основам германского хозяйства. Они ставили под удар предприятия, на которых работало почти 200 тыс. человек, которые поставляли на рынок 10 млн. т. стали ежегодно (почти вдвое больше стальной продукции Англии) и половину всей германской угольной добычи. Земельные владения этой фирмы охватывали 134 млн. кв. м., ее железнодорожная сеть по протяженности равнялась линии от Парижа до польской границы, она имела 14 собственных гаваней и 209 электростанций; ее рабочие городки насчитывали 60 тыс. жилищ» ^{631} .

Э. Генри имел все основания утверждать, что «крушение «Ферейнигте Швальверке А.Г.» было бы национальной катастрофой». И вот ежедневная продукция упала с 25 тыс., до 5,4 тыс. т, добыча угля со 100 тыс. до 40 тыс. т. В последний день 1931 г. акции Стального треста, которые в момент его основания котировались в 125% номинала, продавались за 15% номинальной стоимости. Стальной трест спасло только вмешательство правительства. Последнее за 100 млн. марок скупило обесценившиеся акции, главного акционера Стального треста, по цене в 4 раза дороже их рыночной котировки ^{632} . За приватизацию национализированных акций сразу же разгорелась конкурентная борьба между группами католическо-еврейской либеральной О. Вольфа и националиста Ф. Тиссена [79] . О. Вольф был сторонником создания континентального стального треста, путем слияния французских и германских предприятий, даже под верховенством Франции. Позицию О. Вольфа поддерживали правительства Брюнинга — Шлейхера. Ф. Тиссен так же был не прочь от континентального блока, но только под началом Германии.

79

Личное состояние О. Вольфа и его компаньона, которое они сделали на Первой мировой войне, благодаря близким отношениям с партией Центра (находившейся у власти), в 1933 г. оценивалось в 170 млн. марок. Ф. Тиссен имел личное состояние в 120 млн. марок. (Генри Э…, с. 12).

Между тем бесконечные избирательные кампании истощили терпение тех, кто финансировал нацистскую партию. «Очень трудно доставать деньги, — писал 15 октября в своем дневнике… Геббельс. — Все образованные и состоятельные господа поддерживают правительство». Тиссен заявил, что он больше не в состоянии делать взносы в фонд национал-социалистской партии… Геббельс был в отчаянии. «В аппарате воцарилось глубокое уныние, денежные затруднения препятствуют конструктивной работе, — писал он 8 декабря, — Мы все пали духом, особенно теперь, так как партия может развалиться и все наши труды пропадут зря». Три дня спустя он заносит в дневник: «Финансовое положение берлинской организации безнадежно. Одни долги да обязательства». В последнюю неделю года Геббельс сник окончательно: «1932 год явился для нас сплошной цепью неудач… Прошлое было трудным, а будущее выглядит мрачным и мало обещающим; все планы и надежды окончились крахом»^{633}. Геббельс буквально паниковал: «Денег не хватает всюду. Никто не дает нам в долг»^{634}.

Поворотным моментом стали ноябрьские выборы в рейхстаг. На них нацисты потеряли 2 миллиона голосов и 35 мест в рейхстаге, а коммунисты наоборот собрали на три четверти миллиона голосов больше и получили еще 11 мандатов. Успех породил в рядах КПГ настоящую эйфорию. В посланиях руководству Коминтерна деятели Компартии Германии заявляли, что они «оценивают дальнейшее развитие событий с максимальным оптимизмом». В рядах же крупного бизнеса итоги выборов наоборот — посеяли панику.

8 ноября Геббельс записывает: «Повсюду наше поражение»^{635}, а 14 ноября отмечает, Гитлер получил ободряющее письмо от Шахта: «Я не сомневаюсь в том, что настоящее развитие событий может привести только к назначению вас канцлером… По всей вероятности, наши попытки собрать для этой цели целый ряд подписей со стороны промышленных кругов не оказались бесплодными»^{636}. В тот же день Гитлер пишет Папену письмо, в котором, по сути, предлагает последнему место министра иностранных дел в случае назначения Гитлера канцлером^{637}.

28 ноября 1932 г. на стол секретаря президента ложится письмо за подписью 38 крупнейших немецких промышленников. В том числе Круппа, Ф. Тиссена, Э. Мерка из «ИГ Фарбен», Я. Шахта, В. Кеплера, барона фон Шредера, графа Калькройта, Э. Хеффериха из «Дойч-американише петролеумс-гезельшафт», правящего бургомистра Гамбурга Крогманна, графа фон Кейзерлинк-Каммерау, Феглера из «Ферайнигте штальверке», Шпрингорума из концерна «Хеша», и т.д.^{638}. В письме после похоронных реверансов в адрес правительства Папена звучало ультимативное требование: либо сильная власть (под которой понимался Гитлер) либо хаос^{639}. По их мнению, альтернативы Гитлеру не было. Э. Нольте замечал в этой связи: «Национальная немецкая народная партия получала денег гораздо больше нацистов, а осталась слабой»^{640}.

_{Результаты выборов в рейхстаг, млн. голосов} [80]

Сразу после назначения в декабре Шлейхера канцлером Гинденбург через Папена начал переговоры с Гитлером. При этом инициатива продвижения Гитлера на пост канцлера, по словам Гинденбурга, принадлежала именно Папену ^{641} . Аналогичного мнения придерживался и Г. Тереке: «Без Папена Гитлер никогда не стал бы рейхсканцлером!» ^{642} Эти переговоры были расценены Нюрнбергским трибуналом, как «начало заговора, имевшего целью приход к власти нацистов» ^{643} . Э. Генри также еще в 1934 г. утверждал, что приход Гитлера непосредственно связан с заговором Ф. Папена: «Папен знал, что без гитлеровской фашистской массовой армии его удар против республики и против «провосточной» политики рейхсвера не может увенчаться успехом» ^{644} .

80

1932 г. — третьи (31 июля) выборы за год, на них нацисты получили 13,75 млн. (37%) голосов. Первые — 11 млн. голосов; вторые — 13,4 млн.; ноябрьские — пятые. Доля остальных партий, относящихся к правому спектру: Немецкая национальная народная партия — 6–9%, Немецкая народная партия 1–2%, Центр — 12–12,5%, Немецкая государственная партия — 1%. На ноябрьских выборах 1932 г.: нацисты получили — 195 мест, социалисты — 121, коммунисты — 100, партия центра — 70, националисты — 51, бывшая демократическая партия — 2. На выборах 5 марта 1933 г. нацисты получили 17,2 млн. голосов или 47% мест в рейхстаге.

Папен справился с задачей — 4 января после совещания с будущим фюрером он решил, что достиг взаимопонимания и радостно заявил Гугенбергу: «Мы наняли Гитлера!»^{645}. В своих мемуарах Ф. Папен отрицая эти слова, вместе с тем пишет: «Тот факт, что многие из нас увидели в растущей нацистской партии надежду обрести нового полезного союзника в борьбе с коммунистической идеологией, быть может, позволит историкам рассматривать наши ошибки несколько в менее критическом свете»^{646}.

Спустя менее чем две недели — 16 января 1933 г. Геббельс уже записывает, что финансовая ситуация «коренным образом улучшилась за одни сутки». 28 января Гинденбург увольняет Шлейхера, а еще через два дня назначает канцлером человека, которого презрительно именовал не иначе, как «этот австрийский ефрейтор». Папен стал вице-канцлером. В новом кабинете, считая и самого Гитлера, было всего три нациста.

1 февраля 1933 г., спустя 48 часов после прихода к власти, Гитлер распустил рейхстаг. Ему пришлось потратить немного времени на то, чтобы добиться у президента Гинденбурга разрешения на это действо, отмечает Г. Препарата, «Зачем вам это нужно? — спросил он Гитлера. — Думаю, что у вас и без этого есть рабочее большинство… Гитлер ответил не задумываясь: «Теперь настал момент раз и навсегда разделаться с коммунистами и социал-демократами»^{647}. Выборы были назначены на 5 марта.