Турецкая романтическая повесть

Крестьяне надеялись, что старец Этхем разрушит ее в первую же ночь. Однако прошел день, другой и еще несколько дней — стена стояла целехонька. Приуныли крестьяне. Но вера их в старца Этхема оставалась непоколебимой. Каждое утро они отправлялись проверять, сделал ли святой свое дело.

— Вот увидите, разрушит, — утешали они друг друга.

Сердер Осман ходил, задумчиво посвистывая, — знал, что в первую неделю действовать рискованно. На одиннадцатый день стена была разрушена.

— Пусть сгорит мой хлеб, если вру! — захлебывался Хусейн из семьи Молламатов, первым принесший радостную весть. — Идет он по реке. Плащ на нем такой зеленый. В руке большущие четки. Испугался я, а он через кусты — и в свою гробницу. Пусть лопнут мои глаза, если вру!

После этого уж никто не сомневался в том, что разрушает стену старец Этхем.

Мастан и тот присмирел. За всеми этими событиями он совсем забыл про Хасана. А того теперь в деревне почти и не видели. Он стал часто наведываться в касабу, то дня на три уйдет, то на неделю. Там всегда можно заработать немного денег, если человек согласен на любую работу. Не будь у Хасана Алие и — в глубине души — желания отомстить ее отцу, он совсем бросил бы деревню. Узы, связывающие его с односельчанами, сильно ослабли после того, как он потерял землю. Иногда, работая где-нибудь на стройке, он вспоминал вдруг свое поле. Не по душе ему были эти строительные работы, руки его тосковали по земле. В деревне он сам себе хозяин. Знал свое поле вдоль и поперек. С закрытыми глазами мог сказать, где земля сухая, где влажная, где каменистая. Злость и обида вновь поднимались в нем в такие минуты.

Все его мысли по-прежнему были только об Алие. Но теперь он не тешил себя сладкими надеждами. Он скажет ей, чтобы она его забыла, что все их мечты рухнули, что последняя спасительная веточка, за которую он держался, обломилась. Входя в деревню, он с задумчивым и сосредоточенным видом, опустив голову, шел домой и бросал на стол покупки и остатки денег.

Однажды он заглянул в кофейню. Давно он там не бывал. Обвел всех взглядом: «Здравствуйте!» — и направился к столу, где сидели Сердер Осман и Ташчи.

Лицо Сердера Османа расплылось в улыбке.

— О! Наш Хасан! Здравствуй, здравствуй! Добро пожаловать!

— Рад вас видеть.

Сердер Осман от радости не знал, что и сказать, словно Хасан воскрес из мертвых.

— Эй, неси чаю! — наконец крикнул он хозяину.

Хасан закурил «зеленую лягушку». Сердер Осман колебался: рассказать Хасану про их проделки или нет? Он боялся расстроить друга: разговор-то пойдет о поле, о земле, а у того земли-то уже нет…

— Ну, как живешь? — осторожно начал он. — Давно не видались.

— Хорошо.

— Да, не видались давно. Все здесь о тебе спрашивают, а ты пропал совсем…

В разговор вступил Ташчи.

— Чем теперь занимаешься?

— Хожу в город работать. В хорошие дни по три — пять курушей зарабатываю. И за то спасибо аллаху!

— Упустил ты свое поле.

— Да что в том поле? — ответил Хасан с таким беспечным видом, словно в любой момент мог раздобыть десять полей.

— Да поможет тебе аллах!

В дверях показался Рыжий Осман. Увидев Хасана, он бросился к нему и сгреб в охапку.

— Вот так товарищ! Забыл своих друзей.

— Прости, не до того мне было.

Рыжий Осман с Сердером Османом переглянулись.

Хасан поднялся.

— Счастливо оставаться! — раскланялся Рыжий Осман с Ташчи.

Тот понял намек — остался сидеть в кофейне.

Вышли за деревню. На небе сияла круглая, как поднос, луна.

— Слыхал о стене? — начал Рыжий Осман.

— Без вас не обошлось, а?

— Конечно! — радостно засмеялся Сердер Осман. — Мы двое, Хаджи и Сулейман. Крепкая оказалась, мать ее!..

— Правильно сделали, — безучастно отозвался Хасан.

— А второй раз пошли — натерпелись страху. — Рыжий Осман толкнул Сердера Османа локтем. — У меня все поджилки тряслись.

— Боюсь, как бы Мастан до нас не добрался, — сказал Сердер Осман.

При упоминании о Мастане сердце Хасана болезненно сжалось.

— При мне о нем лучше не говори. Я его имени и слышать не могу.

— А кто может?

— Лучше скажи, как вы все это обделали.

— Собрались ночью. Огляделись — никого нет. И пошли махать кирками — аллах сил прибавил… — рассказывал Рыжий Осман.

— Ты видел бы Хаджи! — вставил Сердер Осман. — Мотор, а не человек.

— Эх, друг! — вздохнул Рыжий Осман. — Раз уже дело дошло до Мастановой стены, так я и больной пошел бы ее рушить.

— Любой пошел бы, — согласился Сердер Осман. — Хасан!..

— Что?

— Послушай-ка, что скажу. Толковали мы вчера вечером с Ибрамом-агой — знаешь, из семьи Хуршутов. Про тебя толковали.

— Что же?

— Он говорит: Салим в солдатах. Если, говорит, Хасан захочет — пусть идет ко мне в пайщики.

Хасан молчал.

— Ну, что скажешь?

— Я подумаю…

— Да я бы на твоем месте… — начал Рыжий Осман.

— Душа у тебя успокоится, — доказывал Сердер Осман. — Соглашайся, а?

— Надо подумать…

Хасану бы только радоваться, да, видно, не осталось для радости места в его душе. Странное оцепенение сковало его.

— И ты еще думаешь? Поле само идет к тебе в руки!

— Не знаю…

Как им объяснить, что с ним творится? Нет таких слов.

Он молча побрел домой. Сердер Осман смотрел ему вслед, а руки между тем привычно свертывали самокрутку.

Хасан, наконец, повстречал Алие на дороге. Она сказала ему, что Мастан по пятницам ездит в касабу. Договорились: в ближайшую же пятницу они встретятся в сторожке Кебиров, на винограднике. Там надежнее, чем под деревом у источника.

К тому времени, рассудив трезво, Хасан решил взять поле Хуршутов. «Поле большое, — думал он. — И им хватит, и мне».

Он пошел к Сердеру Осману.

— Скажи Ибраму-аге, что я беру поле.

— Вот молодец! — возликовал Сердер Осман. — И старик рад будет. — Он по привычке потянулся к кисету, верному другу и в радости и в горе. Одну цигарку свернул себе, другую — Хасану. — Пора пахать, а то все сроки упустишь.

— Да вот после пятницы и начну, — ответил Хасан, попыхивая самокруткой.

В тот же вечер он поправил свой старый сабан…

Хасан улегся на земле возле сторожки Кебиров, подставив лицо ласковым, еще не жгучим лучам утреннего солнца. Алие мешкать не будет. Уедет Мастан — она и придет. Пока же ему надо подумать и взвесить, что он скажет сейчас Алие. Нужно все ей объяснить. А то ведь что получается: подготовит целую речь, а увидит девушку — все слова из головы вон.

Только о земле, о погоде, о дождях Хасан мог толковать часами. Он считал, что других это волнует так же, как и его. А больше ни о чем говорить не умел.