Туркестан

– «Филистер Богданов Тупасов, крестьянин Троицкого общества Баковской волости Каргопольского уезда».

Полицмейстер посмотрел на Лыкова с суеверным ужасом:

– Алексей Николаевич! Как вы это делаете?

Подбежал казий, осмотрел находку, заглянул в трубу самовара и зацокал языком. Участь Юлчи-кусы с этой минуты была решена…

Дальнейший обыск не дал ничего интересного. Обнаружили бумаги, но они были исписаны арабской вязью. Переписку конфисковали – в Ташкенте разберутся.

Вечером после трудного дня подполковник Барч устроил пир в честь ловких гостей, которые за один день раскрыли и убийцу, и его сообщника. Скобеев честно передал все лавры лесопромышленнику Лыкову. Барч спросил:

– Алексей Николаевич, а как вы догадались, что надо смотреть в самоваре? Я бы в жизни до этого не додумался!

– Понимаете, Матвей Егорович… На войне и потом, на Кавказе, – где лазутчики прячут секретные донесения? В стволе винтовки. Чтобы в случае чего – раз! – и нет донесения. Вот я и подумал про самовар. В нем удобно быстро сжечь бумагу.

– Эх, Алексей Николаич! Возвращались бы вы снова на коронную службу. Нужны такие люди, как вы, очень нужны. Хоть бы у нас в Туркестане. Дрянь же одна служит, воры да мздоимцы. Вон Иван Осипович взяток не берет и считается поэтому белой вороной.

Гвоздем вечера оказался улар – горная индейка. Эта редкая птица кормится почти исключительно одними орехами и потому очень вкусна. Существует поверье, что тот, кто ест улар, станет богатым. Скобеев истребил усиленную порцию, приговаривая: «Вы, негоцианты, уже при деньгах, а у меня двое детей на одно жалованье…»

Утром следующего дня полицмейстер вызвал Юлчи на допрос. Порасспрашивал без особого успеха и стал вносить беседу в акт дознания. Лыков не выдержал и сказал:

– Иван Осипович, что вы делаете?

– Опять не так?

– Протокол не записывается дословно. Он пересказывается в акте своими словами.

– Да кто вы такой, черт побери! – вскричал капитан. – Признавайтесь сейчас же! Бумажки он со стола на стол перекладывал…

– Я бывший чиновник особых поручений Департамента полиции. А Яков Францевич – бывший начальник Нижегородской сыскной полиции.

Скобеев растерялся.

– Да вы… А я…

– Иван Осипович, давайте мы вам весь акт дознания напишем. Как полагается. Яша, бери перо. Вспомним молодость…

Лыков же настоял на очной ставке между арестованными. И она дала интересное открытие. Барантач подтвердил, что приказ убить переселенца он получил от Юлчи. Причем убить не где-нибудь, а именно на землях аула Кок-Узек! Это было непонятно и требовало объяснений. Однако плешивый негодяй отказался их дать. «Ну ничего, – сказал Иван Осипович, – в Ташкенте он запоет по-другому!»

Как только жара стала спадать, из Джизака выехали две повозки. В тарантасе тряслись прежние четверо путешественников. За ними следовала каретная фура, взятая из инженерного парка и запряженная тройкой. В ней под охраной двух солдат, скованные цепью, сидели пленные.

Хорошая шоссированная дорога вела теперь прямо в столицу края. До нее оставалось всего 185 верст. Последний рывок! Всюду радовали глаз богатые посадки и тучные стада скота, как вдруг все переменилось. После Уч-Тюбе словно злой колдун стер другие краски, оставив одну серую. Голодная степь! Угрюмая равнина без конца и края, без признаков жизни. Зеленая ранней весной, сейчас она сделалась выжженной пустыней, мертвым местом.

Вскоре пейзаж несколько повеселел. Дорогу с обеих сторон обступил густой кустарник. Низкие крепкие стволы, а сверху шарообразная крона. Сколько хватало глаз, всюду виднелись эти странные шары из узких бурых листьев.

– Как много топлива! – обратился Лыков к Ивану Осиповичу. – А вы говорите, один саксаул.

И потянулся за борт, чтобы сорвать ветку. Скобеев мгновенно перехватил его руку.

– Стойте! Это же ассафетида! Потом два месяца не отмоетесь! От нее просто жуткое зловоние!

Действительно, скоро все почувствовали отвратительный запах, от которого кружилась голова и подташнивало. Заросли вонючки тянулись сорок верст, и за все это время людям не попалось ни птицы, ни змеи. Все живое обходило стороной проклятый кустарник. Лишь под вечер снова началась голая степь, и люди облегченно вздохнули.

Заночевали у крохотного озерца, единственного за полдня пути. Солдаты раздобыли сушняка и вскипятили на чахлом костерке чайник воды для зеленого чая. Путники поужинали холодной бараниной, изрядно уже им надоевшей. Рядом пристроились два туземных каравана. Скобеев пояснил:

– В Голодной степи нет-нет да и пошаливают, вот они и жмутся к «белым рубахам».

И правда, ночью поднялся переполох. Какие-то всадники, не видимые в темноте, описывали круги, постепенно сжимая их. Но проснулся капитан, надел фуражку, взял у солдата винтовку и вышел на свет. И как бабахнул в небо! Тут же раздался удаляющийся топот копыт.

– Барантачи, – уверенно определил Иван Осипович. – Собирались напасть и порасчесать. А увидели офицера, сразу драпанули. Ведь где офицер, там и солдаты. Пошли искать добычу полегче.

Утром езда по безрадостной степи возобновилась.

– Жаль, не были вы здесь в апреле, – пробовал утешить попутчиков бывалый туркестанец. – Все в зелени, море дичи, всюду табуны и кибитки киргизов. А сколько черепах! Миллионы! Катишь, будто по бесконечной бахче, так они своими панцирями арбузы напоминают. Суп из них очень вкусный. Куда столько черепах девается?

Наконец им встретился русский поселок. Баба в платке вынесла соотечественникам квасу и отказалась взять полтинник – согласилась лишь на двугривенный. А потом появились арыки и с ними – жизнь. Поля ячменя, кубанки и джугары [31] тянулись сплошной чередой.

31

Кубанка – сорт пшеницы; джугара – однолетний злак из рода сорго.

Сыр-Дарья открылась вдруг. Она оказалась втрое уже Аму-Дарьи, и течение было не таким быстрым. Ниже впадения в нее Чирчика тоже строился железнодорожный мост. Здесь же была переправа. Опять путники пересели в арбу, а тарантас привязали сзади. Но все прошло легко и благополучно, не пришлось даже волноваться.

В первом населенном пункте на правом берегу Сыр-Дарьи, поселке Чуназ, Скобеева ожидала «летучка» [32] . Начальник Ташкента торопил полицмейстера: до крестного хода оставалось всего два дня! Иван Осипович чертыхнулся. Но быстро вспомнил, что везет двух арестантов, во исполнение приказа генерал-губернатора, и повеселел. Лучший сыщик края снова на высоте!

32

«Летучка» – письмо, доставленное конным курьером.