Турнир

Не изменившись в лице и продолжая дружески улыбаться, аль-Наджиб решительно шагнул ко мне. А потом вдруг схватил меня за запястья и резко свел вместе мои руки с приготовленными для активации пакалями…

Звук, который я при этом услышал, был громче, чем удар столкнувшихся друг с другом металлических пластинок. Которых у меня уже не было! Как не было у меня и всего остального, включая оружие и одежду. Вернее, одежда осталась. Только вместо привычного камуфляжного костюма на мне был…

…Комбинезон «серых»!

Впрочем, мгновением позже я обнаружил кое-что гораздо более удивительное. Помимо всего вышеперечисленного, я заодно лишился и… собственного тела! То, что было наряжено во вражеский комбез, по всей вероятности, врагу и принадлежало. По крайней мере, раньше при ментальных перемещениях я не сбрасывал вес, не уменьшался в росте и не усыхал в плечах. А значит, при последнем соединении артефактов мой разум действительно перенесся туда, куда мы предполагали – в тело «серого». Разве что теперь я не разгуливал по миру его фантазий в образе призрака, а смотрел его глазами на вполне реальный мир.

Мир этот, к моему великому облегчению, выглядел очень даже привычно. Поэтому я сразу отбросил сомнения в ясности моего рассудка. Он фиксировал окружающую действительность, анализируя ее критично и последовательно. Настолько критично, что от испытанного мной поначалу облегчения вскоре не осталось и следа. На сей раз фортуна с ходу зашвырнула меня в крутую переделку, не дав ни минуты на то, чтобы привыкнуть к обстановке и попытаться спастись.

Хотя какая, к чертовой матери, фортуна! Вспомнив, с чьей помощью были активированы пакали, я тут же разразился бранью в адрес аль-Наджиба. Вероломный двуличный араб! Он долго уговаривал меня сделать этот шаг, а когда я заподозрил неладное, шейх, не долго думая, коварно выбил у меня из-под ног табуретку… В фигуральном смысле. На самом деле я продолжал стоять на ногах, но вот сойти с места уже не мог. Ни на шаг! Руки мои были заломлены назад и привязаны цепью к каменному столбу, торчащему у меня за спиной. Опутанные цепью ноги – тоже, хотя, на мой взгляд, это было лишнее. Все равно я не смог бы освободиться из ловушки, поскольку стоял на искусственном каменном островке посреди круглого бассейна диаметром около пяти метров.

Опора, к которой меня приковали, оказалась на поверку не столбом, а постаментом. На нем возвышалась трехметровая скульптура ангела. Расправив крылья и воздев над головой меч, небесный воитель нависал надо мной словно палач, готовящийся нанести жертве – то есть мне – последний смертельный удар. И это сравнение было недалеко от истины, учитывая тот факт, что я очутился здесь вопреки своей воле и не сам приковал себя к постаменту.

Место, куда меня занесло в обличье «серого», было мне незнакомо. Но, судя по торчащему на горизонте белому пику Маунт-Худа, Орегон я не покинул. Городок, где на площади имелся фонтан, чью скульптурную композицию разнообразили мною, располагался к западу от вулкана. Возможно, это был тот самый Брайтвуд, откуда армия борцов с нечистью отправилась в свой крестовый поход. И куда она могла вернуться, выловив из воды упущенное нами тело «властелина тьмы» – Мастера Игры.

Площадь была забита народом, окружившим фонтан со всех сторон. Среди вооруженных мужчин – наверняка это и были вернувшиеся со скоротечной войны «крестоносцы», – присутствовали также старики, женщины и дети. Они шумели, потрясали руками и гневно указывали на Мастера пальцами. Правда, градус их волнения еще не достиг того уровня, за которым оно перерастает в погромы и насилие. Очевидно, это священники, расхаживающие перед толпой с деревянными крестами, удерживали сограждан от расправы над пленником. Святые отцы, среди которых я также узнал «пожарника» из Паркдейла, тоже кричали. Но их крики были обращены не к Мастеру, а к пастве. И она не смела им перечить, набрасываясь раньше времени на скованную и беззащитную жертву.

А беззащитную ли? Что стоит «серому» щелкнуть пальцами и подбросить горожан над крышами домов, чтобы потом расшибить их о землю? Или оградить себя непроницаемым защитным куполом, наподобие того, которым он укрывал нас в Скважинске от плазмодемона? Или хотя бы просто раствориться в воздухе, бесследно исчезнув у всех на глазах?

Однако, впустив мой разум в свою голову, Мастер не подавал мне ни намеков, ни знаков. Более того, я мог управлять его телом – вращать головой и шевелить конечностями, насколько это позволяли цепи. Но вот разорвать их у меня не получалось, как я ни напрягался. Причем напрягался не только физически, но и умственно, пытаясь сконцентрировать внимание на цепях и сбросить их усилием мысли. То есть так, как я, в меру своей фантазии, представлял себе этот процесс.

Как, впрочем, и ожидалось, ничего у меня не вышло. Либо одного воображения было для этого недостаточно, либо симбиоз моего разума с телом сверхсущества имел ментальные ограничения, либо то и другое, вместе взятое. Короче говоря, став формально «серым», я не обнаружил для себя никаких преимуществ. И все, что ощутил после тщетных попыток освободиться – это лишь боль в запястьях и плечевых суставах.

Ладно, не будем дергаться. Всему свое время. Пока меня не забросали камнями – или почему я стою здесь, а не на куче облитых бензином дров? – нужно обдумать, что вообще со мной произошло. Со мной и с аль-Наджибом, который опять заиграл на стороне своих прежних хозяев. Да и он ли это? Чтобы знакомый нам Демир-паша в течение двух суток ни разу не помянул вслух Аллаха – такого просто не может быть. Значит, все это время в его теле скрывался кто-то другой. Например, покинувший собственное тело Мастер Игры. Который, с помощью такой хитрой пертурбации, в итоге загнал меня, мягко говоря, в щекотливое положение.

Да, это была игра его уровня. Более того, Мастер мог бы провернуть свою затею и не прибегая к столь изощренной тактике. Но, видимо, по правилам игры он не мог перемещать куда-либо мой разум без использования пакалей. А их он, по тем же соображениям, не мог отобрать у нас силой. Отчего и был вынужден изворачиваться и пудрить нам мозги столь причудливыми способами.

Ну и чего он в итоге добился, хотелось бы знать? Означало ли это, что я потерпел фиаско? Или таким образом меня вывели в финальный раунд, где мне предстояло воевать уже в одиночку?

Похоже, ответы на эти вопросы опять придется искать вслепую, методом проб и ошибок.

То, что я могу говорить посредством чужого тела, было уже понятно. Но, видимо, я бранил аль-Наджиба недостаточно громко, поскольку галдящая толпа меня не расслышала. И потому, когда я пожелал заговорить с ней, мне пришлось самому перейти на крик:

– Славные граждане Орегона! – возвысив голос, обратился я к чокнутым аборигенам. – Достопочтенные святые отцы! Клянусь богом, вы допускаете громадную ошибку, удерживая меня здесь! Скажите, в чем я перед вами виноват? Уверен, я могу оправдать себя в ваших глазах, вы меня отпустите, и мы расстанемся друзьями!

Святые отцы и их паства все как один уставились на меня и примолкли. Впрочем, нависшая над нами тишина продержалась недолго. И уже через несколько секунд на площади разразился такой гвалт, что я пожалел о том, что вообще открыл рот. Раздалось даже несколько выстрелов. Но они были сделаны в воздух и больше напугали священников, нежели меня. Услыхав пальбу, те засуетились и замахали крестами, призывая стрелков не будоражить понапрасну сограждан.

Предостережения, надо заметить, были здравыми. Граждане, что до сей поры глядели на бесчувственное тело «серого», при звуках его речи разволновались еще больше. Их пастыри, без того прилагавшие немалые усилия для успокоения толпы, почувствовали, что могут вот-вот потерять над нею контроль.

Чтобы этого не случилось, я прервал свое обращение к народу и позволил священникам угомонить его. За что они, возможно, были мне благодарны. Мысленно, разумеется. Вслух же они завели другие речи, из которых стало понятно, что судебного процесса надо мною не намечается. И что моя судьба – судьба повелителя здешней нечисти – уже окончательно решена. Мне остается лишь дождаться, когда меня отправят обратно в ад посредством… Дальше я не разобрал. Мои обвинители голосили наперебой, не заботясь о том, чтобы я вник во все детали собственной казни.