Туся

Кирпичные корпуса морского экипажа заслоняют от тополей солнце, и тополя всю свою долгую жизнь тянутся к нему.

Тополя отбрасывают тень почти на середину канала. Кажется, дай им волю, они дотянутся до того берега, где всегда солнечно, а сейчас так весело играет патефон: "Пой, Андрюша..."

В морском экипаже тихо, будто вымерло все, и сколько ни заглядывай в окна, никого не увидишь, а у главного входа - часовой с тесаком. На него можно смотреть хоть целый час, потому что ему скучно на вахте, ему даже приятно, что он кому-то интересен, хотя бы мальчишкам... А что мальчишки? Мальчишки тоже люди!

Вода в канале густая, грязная, в мазутных разводах, а на том берегу ребята стоят с удочками.

Нет-нет и вытащат уклейку. И откуда эти уклейки берутся? Может быть, из Фонтанки? А в Фонтанку из Невы приплывают, а в Неву - из залива, а в залив... из моря...

Значит, если отсюда в Фонтанку, а из Фонтанки - в Неву, а из Невы - в залив, а из залива - в море, то можно в конце концов попасть в океан!

Значит, в этой гнилой, масленой воде, покрытой тягучей пленкой, густо усыпанной тополиным пухом, значит, в этой воде есть хоть одна - хоть одна да есть!
– капля океана!..

Это открытие так взволновало Тусю, что он тут же хотел поделиться с Левой Тройкиным, но спохватился: посмеется над ним Лева. Сколько раз бывало.

Лева Тройкин плюет в канал и говорит:

– Если отсюда поплыть, запросто можно в океан попасть, а?

Туся открывает рот...

Э, да что там! Кто поверит, что они враз подумали об одном и том же? Никто не поверит!

Вдоль берега привязаны и прикованы ржавыми цепями лодки, железные и деревянные, с каютами и без кают, крашеные и смоленые. "Лена", "Тамара", "Светлана", "Иван" - кургузый баркас, осевший на левый борт...

Тусе все тут удивительно и радостно до замирания сердца. Впервые в жизни он ушел так далеко от дома. Да еще с Левой Тройкиным!

– Эх, - говорит Лева, - что тут было! Шлюпки готовили к навигации, стеклом чистили, шпаклевали, красили... Я матросам помогал...

"Почему, - думает Туся, - почему одним людям все можно, а другим..."

– Эй, Гриха!
– кричит Лева Тройкин на другую сторону канала. Ловится?

– Не-а!
– отвечает один из рыбаков, белобрысый, в длинной майке поверх трусов.

– Дурак, - говорит Лева Тройкин, - ну и дурак Гриха, разве тут ловят! Я знаю, где ловят...

"Все он знает, - думает Туся, - все..."

Подымается ветер и несет по набережной тучи тополиного пуха. Пух летает над головой, щекочет шею, лицо, а то вдруг завьется под ветром в маленький белый смерч и кружит по берегу, кружит...

"У-у-у!" - доносится справа. Это речной буксир выходит из-за поворота. "У-у-у-у!"

Буксир идет прямо к спуску, где стоят мальчики. На его прокопченном носу белый краской выведено: "Мятежный".

Из грязно-голубой рубки высовывается голова в чехле от бескозырки.

– Эй, огольцы! Сбегай на вахту, скажи, "Мятежный" пришел, пускай тару дают!

Туся почти ничего не понял, но обрадовался. Лева понял все, кивнул и побежал к морскому экипажу. Туся за ним.

– Товарищ вахтенный!
– крикнул Лева матросу с тесаком.
– "Мятежный" пришел, тару просит!..

Вахтенный, щекастый матрос с заспанными глазами, сказал, почти не раздвигая губ:

– Тара-то здесь, да кому катить-то... Я с поста не уйду...

– Мы!
– закричал Лева Тройкин.
– Мы покатим! Чего катить надо?

– А пропуска-то у вас есть?
– спросил щекастый и тут же сообразил, что перед ним мальчишки.
– Ну, валяйте.

Он побренчал связкой ключей, выбрал, какой надо, отворил ворота и мотнул головой.

– Выкатывайте...

Во дворе стояли две бочки. Одна ростом с Тусю, другая повыше. Туся заглянул в ту, что поменьше, понюхал: из бочки несло чем-то кислым.

– Вали ее и кати, - сказал Лева Тройкин, - а я эту...

Туся так и сделал. Повалил свою бочку и покатил. А она его не слушается. Все норовит в сторону свернуть. Он ее в ворота толкает, а она от ворот. Он в ворота, она от ворот. Лева Тройкин давно уже свою бочку на улицу выкатил, а Туся все за ворота не выберется. Перепачкался - из бочки слизкое ползет, - вспотел... Хоть бы вахтенный помог, да, наверно, на посту нельзя бочки катать, он и стоит, ключами бренчит, ждет...

– Ну, что ты там!
– кричит Лева Тройкин.
– Чего застрял?

– Да кривая она!
– отвечает Туся.
– Прямо не катится!

– Сам ты кривой! Гляди...

И Туся увидел, как ловко, толкая ногой и ровняя время от времени руками, гонит свою бочку Лева. Услышал, как звонко гремит она по камням набережной. Увидел рулевого, который стоит на берегу, руки в боки и ждет свою тару. И захотелось Тусе подогнать бочку так же весело и легко, как Лева.

Эх! Он ударил свою бочку ногой, и бочка закружилась на месте, как волчок. Она брызгалась кислой капустой, а рулевой хохотал, и Лева Тройкин тоже хохотал...

Так все было хорошо - и вдруг... Проклятая бочка!.. Туся стиснул зубы, остановил бочку, тихонько повел ее руками, следя, чтоб она касалась мостовой только средней, самой пузатой своей частью, и вдруг ощутил, как это легко, как просто, и хотя ничего не слышал вокруг, занятый своей бочкой, понял, что никто больше не смеется над ним.

– Ну, огольцы, спасибо, - сказал рулевой.

Он вкатил бочки на буксир, поставил их плотно одну к другой и теперь обтирал руки ветошью.

– Дяденька, прокати...
– сказал Лева Тройкин.

– Прокатить... Да я же в порт иду, туда нельзя.
– Он помолчал, поскреб ногтями шею, поглядел куда-то поверх мальчишек и сказал лениво: Ну ладно, прокачу маленько, только за борт не свешиваться!

...Лева Тройкин стоит и поплевывает в воду, словно ничего и не случилось. Рулевой держит свой руль и забыл про них...

– Эй, Гриха! Прощай!
– кричит Лева Тройкин.

"Тых-тых-тых-тых..." Буксир делает поворот, и вот уже пропал Гриха за поворотом, и вахтенный, и тополя...

Мальчишки сидят на маслянисто-черных бухтах каната, под ногами у них вздрагивает и мелко трясется палуба, а мимо глаз проплывает новый, невиданный город.

Город, словно в кривом зеркале, вытянулся вверх всеми своими домами, а все потому, что Туся видит его снизу. Город кажется странно удаленным, и все в нем как бы уменьшилось. Город все время движется, а значит меняется...