Тверской баскак. Том Четвертый

Отрываясь от своих мыслей, вижу, как выставленная охрана останавливает группу всадников. Те явно недовольны и гортанно кричат на монгольском с тайчиутским выговором.

— Да как ты смеешь, помет худой собаки! — Орет кругломордый ордынец с редкими торчащими усиками. — Я Байрак Сун, главный даругачи' столицы! Как ты посмел встать у меня на пути?!

Он захлебывается криком, и я иронично замечаю, что знакомство с местной налоговой администрацией не задалось с самого начала.

Прибавляю шагу и подхожу к стрелкам перегородившим дорогу всадникам. Теперь мне уже хорошо видно, что с кругломордым нет охраны. С ним еще трое, но по виду они больше похожи на писцов, чем на воинов.

«А вот это добрый знак! — Отмечаю я с удовлетворением. — Сразу видно, что нас здесь ждали, и ждали не как тех, кого стоит опасаться, а как ту дойную корову, с которой можно нацедить изрядную долю халявного молочка».

Поднимаю голову и, встретив взгляд старшего, говорю с точно таким же тайчиутским акцентом.

— Добрый день, уважаемый! Зачем кричишь, зачем волю дурной злости даешь?! Ты для меня дорогой гость! Слезай с коня, проходи, прими от меня пиалу бодрящего кумыса!

Кумыса у меня, конечно, никакого нет, но монгол так ошарашен услышанным, что вряд ли до его сознания полностью дошел смысл сказанного. Щелки его глаз от удивления расширились до почти нормального размера, нижняя челюсть заметно отвисла, и все что он смог сказать, это:

— Ты кто?!

В ответ на сей словесный пассаж в моей тут же голове вспыхивает проказливая мысль.

«Может сказать ему, что я баскак Великого хана?! А что, должности этой меня еще никто не лишал! У бедолаги тогда глаза точно из орбит вылезут! — мысленно улыбнувшись, все же гоню прочь излишнюю сейчас веселость. — Уймись! Только Турслана подставишь и все!»

Разумная осторожность мгновенно берет верх, и я отвечаю в полном соответствии с местными велеречивыми традициями.

— Перед тобой, уважаемы даругачи', консул Твери и Союза городов русских, Иван Фрязин, и прибыл я в светлую столицу несокрушимый Золотой Орды по приказу Великого хана Батыя.

То, что Батый не Великий хан, а по меркам двадцать первого века скорее губернатор провинции, я знаю, но пусть мой незваный гость рискнет меня поправить.

Править бестолкового иноземца главный сборщик податей, конечно же, не стал, зато сумел успокоиться и справиться со своим удивлением.

Даю знак стрелкам принять у гостя коня, и как только тот грузно спрыгивает на землю, веду его к своему шатру. Вещи еще не разобраны, но шатер успели поставить, и Прошка с самым радушным видом уже занял позицию у входа.

Проходим в тень шатра, там все по местному обычаю. Никаких столов и стульев. Прямо на траве разложен дорогой персидский ковер, на нем разбросаны подушки. На низеньком столике с гнутыми ножками блюдо с фруктами и бутылка со сладкой брусничной настойкой.

Трое писцов остаются у входа, а важный чиновник, не торопясь и с любопытством оглядывая убранство шатра, усаживается на почетное место в самом центре. Я сажусь напротив, и узкие глазки гостя тут же впиваются мне в лицо.

— Ты, иноземец, нарушил закон Великого хана, высадившись на землю золотой Орды без моего разрешения. Ты, — его палец с черной полоской грязи под обкусанным ногтем тыкнул в мою сторону, — заслуживаешь суровой кары, но я, Байрак Сун, добрый человек и прощаю тебя на первый раз.

Он еще долго рассказывает мне, как я облажался и насколько я обязан щедроте его души и мягкосердечности, но я уже не слушаю, и так все понятно.

«Вот она азиатская чиновничья манера, — иронично вздыхаю про себя, — первым делом надо надавить, напугать и выжать отступного по максимуму. И не дай бог тебе дрогнуть в такой момент и заплатить, сколько требуют, тут же слетится все местное воронье и будет доить тебя до последнего, пока у тебя останется хоть один самый завалявшийся медяк».

Молча и терпеливо жду, когда же мой кругломордый гость закончит свои излияния, но тот явно воспринимает мое молчание за оторопь и все больше входит в раж.

— Будь я один, то по великодушию своему простил бы тебе, иноземец, твой проступок, но ты же понимаешь, что надо мной есть начальник и он спросит с меня. Почему ты, Байрак, не…

Невежливо прерываю заболтавшегося гостя.

— Прости меня, уважаемый Байрак Сун, но кто тот человек, что стоит над тобой?

Неожиданный вопрос лучший способ сбить с толку собеседника и сменить тему. Держа на лице радушную улыбку, мысленно усмехаюсь, глядя как нахмурился лоб моего гостя.

— Зачем тебе, инозе…? — Он замолкает на полуслове, понимая, что его вопрос уведет беседу в другую, совсем не интересную ему тему. Крякнув и огладив свои жиденькие усики, монгол неодобрительно зыркнул на меня из-под насупленных бровей.

— Темник Турслан Хаши — наместник столицы по воле нашего вана Батыя и сына его, соправителя Сартака. Он суров и нетерпим к нарушениям закона, и только моя защита может спасти тебя, иноземец, от сурового наказания.

«Вот как! — Мысленно прикидываю в плюс мне эта новость или в минус. — Турслан у нас все ползет и ползет вверх по служебной лестнице. Мне об этом не писал! Может зазнался, и меня ждет неприятный сюрприз?!»

Пока я обдумывал новость, монгольский чиновник замолчал и выжидательно уставился на меня. Чуть улыбнувшись, я умиротворяюще развел руками.

— Конечно, уважаемый даругачи', я благодарен тебе за поддержку и отблагодарю тебе в силу своих невеликих возможностей. — Сказав, подаю знак Прохору, и тот разливает настойку по стеклянным пятидесятиграммовом стопкам.

Бордовая, сорокоградусная жидкость наполнила стопки до края, и подняв свою, предлагаю гостю попробовать. Сделав маленький осторожный глоток и причмокнув губами, тот одобрительно кивает, но я отрицательно мотаю головой.

— Нет, не так! Чтобы почувствовать весь вкус и силу напитка, пить надо так! — Сказав, опрокидываю в себя полную стопку и, прикрыв глаза, ощущаю как сладкая, горячая жидкость обожгла желудок, оставляя приятное брусничное послевкусие.

Посмотрев на меня, Байрак Сун в точности повторяет мой жест, и с непривычки лицо его кривится как высушенный лимон. Проходит несколько секунд, прежде чем у моего гостя появляется возможность вымолвить хоть слово, но к этому времени у него уже совсем другие ощущения. Во рту сладкий незнакомый привкус, в голове приятное томление, а в животе греющее изнутри тепло.

Слегка озадаченный этой метаморфозой, монгол застыл, прислушиваясь к своим чувствам, и я ему не мешаю, пусть закусит крючок покрепче. Еще несколько секунд, и я все же нарушаю тишину.

Сняв с пояса два кошеля, я специально бросаю их на стол так, чтобы содержимое высыпалось серебряной горкой, а затем перевожу взгляд на гостя.

— Прими же, великодушный и благороднейший даругачи' Байрак Сун, мою скромную благодарность.

Дело в том, что я очень тщательно подготовился к этой поездке и из опроса как боярина Малого, так и прочих арабо-ордынских купцов узнал одну очень важную вещь. Монголы просто помешаны на иерархии, преклонении перед вышестоящим и строгом соблюдением установленного порядка. Они смогли упорядочить даже такую стихию, как жадность и мздоимство. Здесь, в Золотом Сарае, все четко расписано, кто и сколько должен получать бакшиша. К примеру, при обращении к мелкому чиновнику следует давать ему не больше одного ордынского дирха’ма, средней же руки чиновник уже может претендовать на сумму до половины арабского золотого динара, то есть до тридцати дирхамов. Ну а знать высшего ранга… Там уж размер бакшиша не ограничен. Конечно, все это соблюдается только в том случае, если обе стороны знают правила, а если нет, если есть возможность облапошить дурачка иноземца, то это, как говорится, дело святое и сам бог велел.