Тверской Баскак
Шрифт:
Выждав паузу, поднимаю на Афоню упреждающий взгляд, мол, начинай, чего тянуть. Он в этой ватаге недовольных, бесспорно, заводила, и я уже имел «удовольствие» с ним общаться. Семья Михалчичей в Новгороде в первой пятерке по богатству и родовитости, а Афоня, хоть и не старший в роду, но прямой наследник и человек весьма уважаемый. Про него и про остальных мне полный расклад дал Лугота еще до начала ярмарки. Ситуация тут последние годы не менялась, и кто из торговых гостей приедет было известно заранее.
Встретив мой взгляд, Афоня поднялся и, огладив бороду, произнес.
— Ты, наместник Александров, — его глаза метнулись с меня на тверичей, — и вы, господа Тверские, знайте. Ваше самовольство и беспредел безнаказанными
Боярин замолчал, а я молча прошел в угол и спокойно сел в кресло, всем своим видом показывая — это я уже слышал, не страшно. Что дальше?!
Едва заметно глянув на своего сотоварища, Афоня демонстративно вздохнул и с видом, видит бог, я сделал все что мог, грузно опустился на место, а Горята Нездинич начал резко и не вставая.
— Все это будет потом. И жалобы, и суд праведный, а сейчас, как вы, наверное, догадываетесь, без зерна мы из Твери не уедем.
Его прищуренный взгляд прошелся по противоположной лавке, и я уже было подумал, что новгородцы пошли на попятный, но не тут-то было. В глазах Горяты вспыхнул злой огонек, а его губы вытянулись в жесткую линию.
— А коли так, то и выхода у нас иного нет. Ежели торга праведного здесь мы не найдем, ежели токмо своеволие да лихоимство ваше, то мы, присутствующее здесь посольство, предупреждаем тебя, наместник, и вас, господа Тверские. Будете продолжать упорствовать в своем неправедном своеволии, то мы железом возьмем то, за что хотели уплатить серебром.
«Оп ля! — Мелькнуло у меня понимание. — Вот чем вы немцев-то приманили!»
Теперь присутствие ливонцев стало понятно. Если новгородцы решились на прямой грабеж, то грех не погреть руки на чужом огне. Коли можно ограбить русский город без всякого урона для себя, то зачем отказываться. Ведь в случае чего, все можно будет свалить на новгородцев — они это затеяли, а мы только так в сторонке постояли. Тем более те, наверняка, обещали им, весь гнев Великокняжеский взять на себя и обвинить меня, Тверского наместника, в беспределе и во всей будущей заварухе.
То, что новгородцы попытаются силой вернуть себе прежнее право вершить дела по своему усмотрению, для меня не сюрприз, а вот немцы… Рискнут они влезть в разборки на чужой земле или нет, было под вопросом. Калида уже посчитал, и я знаю точно. Гости новгородские смогут выставить двадцать настоящих бойцов в кольчугах и при мечах. Еще с сотню всякого другого люда, возчики там и прочие. Этот народец у них тоже к драке привычный и представляет собой изрядную силу даже с топорами и кольями.
У нас народу примерно столько же, но мои стрелки — это зеленая молодежь, а боярские и купеческие дворовые не чета новгородским, так только для счета. Реальных бойцов из «детей» боярских, чтобы в железе и с опытом, так не больше десятка. В открытом бою у нас шансов нет никаких, потому как вся Тверь за нас не встанет, ибо стараниями боярина Якуна в городе нас сторонятся и даже винят в опасных разборках с Новгородом. Всем понятно, что коли дойдет до драки, то нам наваляют и поделом. В глубине души я тоже этого побаиваюсь, но у меня в рукаве есть джокер, на которого я очень сильно надеюсь. И не сказать, что поворот, в котором ливонцы встают на сторону Новгорода кардинально меняет всю картину, но тем не менее задачу усложняет. Конюхи и прочая дворня немецкая, конечно, в бой не полезут — это не новгородцы, но с десяток людей в броне и с хорошим оружием они точно выставят, а в нынешней ситуации и это сила немалая.
«Хватит ли у меня козырей, чтобы осилить и этих?!» — Сижу, думаю, поскольку я твердо обещал своим пайщикам-концессионерам, что до резни на улицах Твери дело не дойдет ни при каких обстоятельствах. И вот теперь я в этом не так уж сильно и уверен.
В возникшей зловещей тишине первым заговорил
тверской тысяцкий.— Давайте все поостынем и не будем горячиться. Все мы здесь люди разумные и торговые, а значит всегда сможем договориться миром. — В глазах Луготы засветилось явное беспокойство. — Худой мир ведь завсегда лучше доброй ссоры.
— Не уверен! — Горята Нездинич бросил на меня ехидный взгляд. — Уж больно у вас наместник прыткий.
На это можно было бы ему ответить, что в прошлой жизни, я как раз чаще слышал обратное. И мама моя, и все те немногие девушки, с которыми я был знаком, в один голос твердили — ты умный, талантливый, но какой-то не современный. Все время витаешь в облаках, когда надо шевелиться, строить карьеру, зарабатывать! Так что определение «прыткий» записываю себе в актив, а в голове крутятся совсем неуместные мысли:
«Только хорошенько получив по сусалам, новгородцы пойдут на уступки. Им же надо по возвращении хоть что-то предъявить своим землякам, мол, мы старались, даже до драки дело дошло, но не справились, не одолели супостата. Без этого их самих с такой ценой на хлеб могут дома на вилы поднять».
Жалеть или сочувствовать им я не собираюсь, да и потакать своей неуверенности и страхам своих сотоварищей тоже. Раз уж столкновения не избежать, то надо брать инициативу в свои руки. Для меня сейчас самое главное не допустить хаоса и придать неминуемой схватке организованный характер, тогда можно будет и вынести разборки за пределы города и место для этого подходящее выбрать. Место будущей схватки для меня сейчас краеугольный камень, а мясорубка в городской черте крайне невыгодна. Во-первых, убыток и разорение неминуемы и этого мне горожане не простят, а во-вторых, я не смогу использовать свой главный козырь, если, конечно, не хочу спалить Тверь дотла. Поэтому резко встаю и стараюсь говорить максимально твердо и уверенно.
— Хотите решить наш спор железом?! — Делаю паузу и обвожу гостей взглядом. — Что ж, давайте! Только пусть все будет по правде, чтобы ни суд людской, ни великокняжеский потом нас худым словом не поминали.
Мое спокойствие явно удивило гостей, видимо, они все-таки надеялись, что угроза подействует и реакция будет совсем иной.
— Ты что, наместник, имеешь в виду?! — Афоня нервно огладил бороду. — О какой-такой правде толкуешь?
— О Русской, Афоня, о Русской! — С вызовом, усмехаюсь ему в лицо. — Выйдем в поле, как по старине, и божий суд все решит. Одолеете нас, так заберете весь хлеб задаром, а уж коли мы вас, то заплатите по полгривны за пуд, да еще спасибо нам скажете.
Чувствую, как за спиной зашикали мои акционеры, мол, ты сдурел совсем, Фрязин, ты что несешь?! Этот недовольное шиканье слышу не только я, но и наши оппоненты. Явно звучащий в нем страх придает гостям уверенности, и переглянувшись между собой, они быстро приходят к молчаливому согласию.
Афоня вновь оглаживает свою ухоженную бороду, но сейчас в этом жесте уже нет неуверенности, а только горделивая степенность.
— Хорошо, мы готовы побиться об заклад! Ваше зерно супротив нашего серебра. — Он самодовольно усмехнулся. — Выбирай, где желаешь силушкой померяться? Даем тебе такое право, как хозяину, но токмо помни, обратного хода нет. Ты сам это предложил, и когда мы побьем вас, то оставшиеся в живых сами из погребов все мешки вытащат и в сани наши уложат.
«Как хозяину» прозвучало в его устах как слабейшему, но я это никак не реагирую. Пусть потешится, самое главное, я своей цели добился. Выбор поля за мной, и где будет схватка я уже знаю. Это наполняет меня уверенностью в том, что все будет хорошо.
— Раз так, то биться будем на Волге. Лед ныне крепкий, и места там достаточно. — Протягиваю ему открытую ладонь. — Только мы будем стоять под правым берегом у стен нового Тверского острога.
— По рукам и хоть где стойте, — могучая лапа новгородца сжала мою ладонь, — мы вас везде побьем!