Тверской гость
Шрифт:
Тогда он и услышал голоса. Один из них - низкий, грубый - был голос самого хана Омара, а второй голос был не знаком.
В первое мгновенье Мустафа подумал, что его ищут. Он сжался в комок. Хан Омар не щадил нерадивых воинов.
– Я пришел к тебе от махараджи-дхи-раджи, хан!
– услышал Мустафа.
– Покажи знак.
– Вот он.
Наступило молчание. Потом голос хана прохрипел:
– Говори...
Чуть повернув голову, Мустафа сквозь густую поросль заметил широкую спину хана и как будто знакомое лицо немолодого индуса. Этого индуса Мустафа где-то видел... Где же? Где? А! Он вспомнил. На базаре, вместе
Индус сложил руки.
– Великий хан! Махараджа-дхи-раджа посылает эти камни в знак уважения к тебе и твоему славному роду. Прими их и знай, что слава опережает твои шаги. В Виджаянагаре умеют ценить мудрых и смелых...
– Что ему нужно?
– Ничего, о великий хан! Махараджа велик и бескорыстен. Он повелел лишь передать, что уважает благородных противников и всегда готов служить им, если захотят принять его услуги...
Хан Омар хмыкнул.
– Ну?.. Чем же он готов служить? И зачем?..
– Да простит мне великий хан, что я скажу правду. Войска султана не успокоятся на Кельне. Махараджа знает, что Махмуд Гаван хочет идти на Виджаянагар. Жертвовать собою будут тысячи бесстрашных, знатных воинов. Но в случае победы добыча и слава пойдут малик-ат-туджару, а вина в случае поражения падет не на него...
– Вся его слава завоевана нами!
– То же говорит махараджа. Он мудр. Он не хочет войны. Он готов договориться мирно. Но с Махмудом Гаваном он говорить не станет. Он не хочет иметь своим владыкой выскочку... Он не поверит ему.
– Кому же он готов верить?
– Любому знатному военачальнику. Ваш султан еще мальчик. Он под влиянием визиря.
– Это так.
– Махараджа согласен верить тебе, великий хан. Он готов подчиниться опытнейшему и благородному. Готов послать ему на помощь свои войска.
Минуты две хан Омар молча стоял перед индусом, потом вымолвил:
– Иди за мной...
Подождав, когда стихнут голоса, Мустафа подхватил щит и на карачках быстро пополз прочь от того места, где лежал. Он ободрал лицо о какие-то колючки, но не чувствовал боли. Вылупив побелевшие глаза, гератец полз и полз. На аллее он отдышался.
Измена! Измена! Что делать? Куда бежать? Кому сказать? Начальнику стражи, воинам, кому-нибудь из султанских слуг?
С похмелья он соображал туго, но природная осторожность все же помогла ему.
И когда начальник стражи Рагим, приведя смену, укоризненно покачал головой, вымолвив:
– Ну и рожа!
– Мустафа лишь пробормотал:
– Упал...
Рагим ворчал, что Мустафа подводит его, что с таким лицом стыдно показаться людям, и гератец с виноватым видом слушал его, хотя внутри у него все кипело от сознания собственной значимости. Он решил до поры до времени молчать. И он молчал, приглядываясь к людям и не решаясь ни с кем поделиться тайной.
Он узнал имя купца-индуса. Купца звали Бхавло. Купец этот был знаком с русским, связан с раджой Виджаянагара, был подослан к хану Омару и сговаривался с ним...
Мустафе мерещилось, что он открывает измену султану, хана Омара казнят, а ему передают команду над конницей, дворец и джагир* хана Омара. Он дрожал, представляя богатства и почести, которые посыплются ему в руки. Но кому скажешь? Где доказательства?
______________ * Джагир - надел, дававшийся в бидарском султанате вельможам-военачальникам.
Мустафа порой готов был заплакать от обиды
на судьбу. Неужели он так и останется ни с чем? Проклятие!Как назло, он однажды плохо вычистил коня, и хан Омар приказал влепить ему двадцать плетей. Теперь всякий поклеп хан мог объявить местью обиженного воина. Разговора хана с индусом никто не слыхал, а окровавленный зад Мустафы видело полсотни человек. Свидетели! Мустафа скрипел зубами, не находя выхода.
Но, проходя как-то по крепости, он увидел хазиначи Мухаммеда.
Хазиначи был близок Махмуду Гавану. Он шиит. А хан Омар суннит. Хазиначи пришелец в Индию, а хан Омар из старинного деканского рода. Вряд ли между такими людьми может быть дружба. О вражде старой знати с людьми Махмуда Гавана все знают. Правда, хазиначи покровительствует русскому. Но о русском можно и умолчать. Во всяком случае, перс единственный человек в Бидаре, вхожий в покои вельмож, которого знает Мустафа.
И Мустафа решился.
...Сначала хазиначи не хотел его принять, но Мустафа просунул в приотворенную рабом дверь ногу и потребовал, чтоб о нем передали. У него очень важное дело.
В конце концов его впустили. Хазиначи даже не встал с тахты, остался сидеть, как сидел в одних белых штанах, покуривая кальян, небрежно кивнул, не сказал ни слова.
– Пришел проведать тебя, ходжа!
– льстиво сказал Мустафа, кланяясь персу.
Мухаммед молчал, поглядывая на гератца, пускал дым.
– Сопутствует ли тебе удача, ходжа?
– продолжал воин.
– Хорошо ли твое здоровье, успешны ли дела?
Мустафа не знал, как приступить к делу. Холодный прием не озадачил его, но молчание хазиначи мешало найти повод к разговору.
И вот Мухаммед заговорил:
– Я вижу, удача улыбнулась и тебе. Ты в войске хана Омара?
– Да, почтенный.
– Ты произнес это как будто с огорчением. Разве хан Омар плохо платит?
– Нет. Но он суннит...
– О! Давно ты стал разбираться в сектах?
– Мухаммед насмешливо фыркнул.
Но ответ гератца прозвучал неожиданно серьезно и загадочно:
– С тех пор, как я в Бидаре, ходжа. Здесь это помогает... тем, кто видит.
Хазиначи медленно выпустил клуб дыма, последил за ним.
– Что же ты увидел?
– Многое, ходжа... Многое. Но я очень маленький человек...
Гератец, казалось, брел ощупью, впотьмах. Он смотрел испытующе, словно ждал поощрения.
– Садись, - пригласил Мухаммед.
– Ну, ну, расскажи о себе... Ты шел сюда... с русским?
От Мустафы не укрылась недоброжелательная усмешка, прозвучавшая в последнем вопросе перса. Видимо, хазиначи и Афанасий не такие уж друзья. Мустафа решил прощупать почву.
– Да. С ним. Только здесь я его не вижу.
– Напрасно... Он ведь разбогател.
О! Это уже было произнесено с раздражением.
– Я знаю. Он продал коня хану Омару, - осторожно заметил гератец.
– Хан Омар щедро заплатил.
– Трудно ли платить, имея такой джагир!
– буркнул хазиначи.
– Не всякий честный шиит имеет десятую долю того, что хан Омар... Впрочем, это твой господин...
– Один господин над нами - аллах!
– медленно сказал, глядя в глаза хазиначи, Мустафа.
– И правая вера мне дороже гнева и милости хана Омара. И по той расстановке, с которой Мустафа сказал эту фразу, по интонациям его голоса, по странному взгляду хазиначи понял, что гератец пришел не просто так.