Твое сердце будет разбито. Книга 1

Глава 21. Девочка-огонь

Лайм слушал не учителя по физике, а музыку в беспроводных наушниках. Физика не входила в приоритет его интересов. Положа руку на сердце, уроки вообще его не интересовали. Мать обещала отправить его учиться в Москву, разумеется, на платное отделение. Поэтому Лайм мог не парится ни о чем. Главное — как-нибудь сдать ЕГЭ. Это единственное условие матери. А физику на юрфаке точно сдавать не надо будет.

Когда посреди урока Лайму пришло сообщение от Егора, он не смог скрыть улыбку.

«Держи видос с Тумановой, мне сегодня прислали. Тебе понравится», — написал Егор и прикрепил к следующему сообщению видео. Однако открыть его Лайм не успел. Над ним навис учитель физики.

— Руслан, что вы делаете? — спросил он. Как и все учителя в гимназии, он обращался к учащимся исключительно на «вы».

— Слушаю музыку, — вытащил один наушник Лайм.

— Вы же знаете, что на уроках запрещено пользоваться смартфонами, — терпеливо сказал физик.

— И что? — с ухмылкой взглянул на него парень.

— Вы мешаете мне вести урок. Руслан, пожалуйста, уберите телефон.

— Без проблем. Но мне выйти надо. — Руслан поднялся на ноги, оттолкнул плечом учителя и, не забыв прихватит телефон, вышел из класса. Прислонился к стене и с любопытством включил видео. Оно было снято на чью-то дешевую камеру, но неплохо передавало происходящее. Новая дочь отца стояла у доски, сверкая глазами. Она что-то говорила, гордо вздернув подбородок, а потом какой-то тип облил ее водой из ведра. Вместо того, чтобы заплакать или убежать, она схватила этого типа за ворот рубашки. Он оттолкнул ее, и девица отлетела на пол, но поднялась. И снова так смотрела на всех, будто бы ей было все равно. Как будто бы она выше всех их. Как будто бы они не могли заставить ее заплакать.

Одноклассники обступили девицу, смеялись, называли крысой, а она не сдавалась. Не собиралась покоряться.

Лайм поставил видео на паузу. Прищурился, приблизив лицо Полины и разглядывая его.

Невысокая. Хрупкая. Красивая. Глаза кажутся ярко-синими, но наверняка это игра света. Губы пухлые — наверняка мягкие. Ямочки на щеках. Не его типаж, но что-то в ней есть.

А еще она смелая. Слишком смелая. Лайм таких не любил. Нужно подумать, что с этим делать.

Он досмотрел видео до конца. В толпе одноклассников-дегенератов нашлась какая-то ненормальная, которая выбежала и закрыла ее собой. Глядя на это, Лайм испытал укол зависти, но тотчас поспешил избавиться от мыслей. Нужно сосредоточиться на этой Полине Тумановой.

Лайм хотел пойти в класс, однако не успел — ему позвонила сестра.

— Слушаю, — ответил он.

— Русик, Русик, маме сегодня плохо стало, — услышал он встревоженный Саши. И внутри сразу все опустилось.

— Что с ней? — хрипло спросил он.

— Давление подскочило. Скорая вот только-только уехала. Едва давление сбили. Уже все хорошо… Просто… Не задерживайся после школы, хорошо? Приходи домой после школы… — Голос сестры дрожал.

— Да. Конечно. Приду. Я сейчас приду! Надо было сразу мне звонить! Как мама сейчас?

— Нормально, спит. Ей уколы поставили… Знаешь, я так испугалась. Папе позвонила.

— А он что? — безразличным голосом спросил Лайм.

— А он, как всегда, трубку не взял, — вздохнула Сашка.

— Ур-р-род. Ладно, жди, я сейчас буду!

Лайм влетело в класс, собрал вещи и, не слушая физика, который что-то кричал ему, вылетел в коридор.

Это из-за отца матери стало плохо. А он реально их с Сашкой бросил. Теперь все делает для своей Полиночки. Она реально должна получить по заслугам за то, что забрала у них с Сашкой отца. За то, что ее мамаша увела его из семьи. За каждую слезу их матери.

Ее нужно сломать. Только это его успокоит.

«Что за дерьмище ты прислал? Я заплатил бабки не за то, чтобы ее обливали и называли крысой, дебил. Жду, когда у малышки начнется по-настоящему веселая жизнь, понял?» — написал Лайм Егору.

«Понял! Все будет, не кипишуй!» — тотчас ответил тот и прислал подряд несколько стикеров. Стикеры Лайм не любил — их только тупые используют. Но стерпел. Этот осел ему еще нужен.

Закинув на одно плечо рюкзак, Лайм покинул гимназию.

***

Урок уже начался, и коридоры были пусты. Мы с Диларой добежали до женского туалета, зная, что свора Малиновской не помчится за нами — учительница никуда их не выпустит. Мы в безопасности, и нам нужно передохнуть.

Дилара умыла лицо, выпила воду из фонтанчика и прижалась спиной к стене. Она была такой бледной, что я боялась — еще немного, и грохнется в обморок. Я тоже вымыла лицо и руки, стала сушить одежду и волосы, а Дилара молча помогала мне.

Я чувствовала себя грязной. Не из-за того, что на меня вылили воду из ведра для тряпки. А из-за того, что меня оскорбляли и унижали. Из-за того, что я не смогла дать отпор, как следует, потому что была физически слаба. Из-за того, что допустила всю эту травлю.

Приведя себя в порядок, я забралась на высокий подоконник, Дилара села рядом.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я ее. — Не думала, что вступишься.

Дилара подняла на меня темные, блестящие от слез глаза.

— Я так больше не могла, Полина. Прости, что сразу не вступилась. Я боялась. Я такая трусливая. Такая слабая. Но мне было очень страшно, очень, — прошептала она, закрывая лицо ладонью. Не хотела, чтобы я видела, как она плачет.

— Ты не слабая. Ты среди них самая сильная. Потому что единственная не пошла на поводу у Малиновской. Я уважаю тебя за это, но… Но лучше не делай так, ладно? Не нужно, чтобы они и тебя травили.

— Когда травили меня, никто не вступился, — вдруг глухо сказала Дилара. Я вздрогнула — от того, сколько боли было в ее голосе. — Это было в средней школе. Тогда мы жили в другом районе.

— Что произошло? — спросила я. — Если не хочешь, не говори.

Она молчала. Наверное, ей было тяжело. И, понимая это, я в знак сочувствия сжала ее плечо.

— Я никому этого не рассказывала, — вдруг призналась Дилара. — Думала, что засмеют. Или снова начнут… травить. Как тогда. Знаешь… В младшей школе все было хорошо. У меня были подружки, и мы отлично проводили время. А в средней школе все изменилось. Наш класс соединили с параллельным, и там были девочки, которым я не понравилась. Они настроили против меня весь класс.

— Почему не понравилась? — не поняла я. — На тебя тоже положил глаз какой-то дебил, который нравился местной королеве школы?

Дилара замотала головой, и ее черные волосы разметались по плечам.

— Нет. Просто… Им не нравилось, что я не так выгляжу. Что у меня не то имя. Что я не той национальности. Понимаешь?

Меня словно кипятком ошпарило.

— Что?..

— Они говорили, что я не русская, и что мне тут делать нечего. Это было несправедливо, понимаешь? — по щеке Дилары поползла слеза, и она торопливо ее смахнула. — Мы все родились в этом городе. Мои бабушки, дедушки, родители, я с сестренкой. Но все равно как чужие в глазах таких, как они. Меня не били, но обзывали по-разному, смеялись за спиной, давали обидные клички. Никто не хотел сидеть со мной, никто не здоровался. Как будто я прокаженная! Я… Я не могла больше ходить в ту школу, Полин. И родителям тоже сказать не могла. Просто терпела. А потом мы переехали, я перешла сюда и выдохнула — здесь меня приняли.