Твое… величество!

— Ребята… это чего?

Камень… нет, нельзя сказать, чтобы он светился, или пульсировал, или искра была яркой.

Нет.

Совсем короткая вспышка. Острая, красная — и тут же она затихла. А в глубине камня, далеко-далеко, появилась крохотная красная точка.

Мальчишки переглянулись, на четвереньках выбираясь из ниши.

— Это… чего?

— А… его знает, — Ром был прямолинеен, он же и вспомнил сразу, что им говорили. Ума у парня хватало только на то, чтобы затвердить уроки, но зато намертво. — Он же светился, пока были двуликие? А потом погас навсегда?

Мальчишки переглянулись.

Логика была проста.

Если камень светился, пока живы были двуликие, а потом погас… и сейчас он опять загорелся?

В мире опять есть двупостасные? Те, кто может превращаться по воле Многоликого?

Серьезно?

Этот вопрос требовал тщательного обдумывания. А потому Берт поторопился с распоряжениями.

— Так… занавеску поправить. Ром, вот так… Эрк, отойди, посмотри, ничего не заметно?

Мальчишки подошли поближе. Потом отошли подальше… нет, не заметно.

Камень же не сияет, как раньше, говорят, он весь переливался сотнями и тысячами искр, освещая весь храм чудесное было зрелище, а сейчас в нем всего одна искра зажглась.

Крохотная такая…

Ее и ночью-то не заметно.

А если днем, наверное, и рядом стой — не увидишь. Всего одна искра. Если бы мальчишки вплотную к камню не находились в тот самый момент, они бы тоже ничего не заметили, хоть ты рядом пробегай.

— Уходим.

Берт не заметил, как зло глянул на него Эрк. Ишь ты, распоряжается… хотя и сам Эрк сказал бы то же самое. Надо уйти из храма и обдумать происходящее. А завтра уж они смогут поговорить нормально, подальше от людей.

Чего шум-то поднимать, не разобравшись?

Сначала они точно определят, что случилось, еще раз посмотрят в книгах, и подумают — нельзя ли получить что-то хорошее и полезное для себя? А вдруг?

А уж потом…

Потом и будет видно.

И что говорить, и кому говорить, и как…

Бертран это хорошо понимал. Осталось еще друзьям объяснить.

* * *

Когда дрогнуло что-то тяжелое, мать Евгения аж на кресле подскочила, словно ее в седалище иголкой ткнули.

ЧТО!?

КАК?!

Куда бежать, кого хватать?!

По-настоящему испугаться она не успела, буквально через пару минут к ней в дом вбежала сестра Августа. Библиотекарь. Та частенько засиживалась до ночи в своем библиотечном флигеле, сидела с рукописями, что-то переписывала, обновляла, прошивала — да на ней вся библиотека была1 Много, очень много работы!

— Матушка!

— Что случилось?

— Храм просел!

— К-какой?! — аж дурно стало настоятельнице.

— Старый храм Многоликого!

Уффффф…

Из Евгении словно воздух выпустили. Это еще не так страшно… наверное.

— Там никого не было?

— Да откуда бы? Я и то просто воздухом дышала…

Евгения погрозила монахине пальцем.

— Опять за полночь засиживаешься! А потом и уснуть не можешь!

И такое бывало у сестры Августы. И засиживалась, и уснуть не могла, и приходилось ей потом прогуливаться потихоньку, чтобы хоть как-то расслабиться. Бывало.

Пару раз она так людей напугала, потому и стала выбирать для прогулок места потише, где никого не бывало. Вот, рядом с храмом…

Августа только глаза опустила.

Ну, да. Но не клясться же, что она исправится? Этого точно не будет, какие тут исправления?

— Значит, храм просел.

— Да. Словно под землю ушел.

Мать Евгения подумала, что надо будет завтра посмотреть на него самой. А пока…

— Если все живы, то и нечего там! Иди спать, завтра будет день и будем разбираться.

А у нее сейчас заботы поважнее, ей королевы одной с лихвой…

* * *

Мария плыла в теплой воде.

Ей было хорошо и приятно. Потом вода куда-то исчезла, и под хвостом зашуршали горячие пески. Такие удобные, такие правильные… слева что-то зашуршало. Мария кинулась туда — и челюсти гюрзы сомкнулись на чем-то маленьком, в шерсти… кажется, это была мышь. Или крыса?

Сейчас Мария не удивлялась ничему, она просто втянула в себя подарок судьбы, и заскользила дальше. Ее телу не хватит одной крысы, надо бы две-три.

Потом она уляжется на солнышко, подставив ему брюхо, и будет переваривать добычу. А потом поползет дальше.

Песок, тепло, солнце и уют.

Что еще надо?

— Вспомнить себя, — прошелестел чей-то голос. — Ты не просто змея, ты человек. Ты — двуликая.

Двуликая…

Мария медленно, очень медленно подняла голову, посмотрела на солнце.

Оно стояло в зените. Оно протягивало к ней свои ласковые теплые руки. И так легко было отдаться этому ощущению… счастья? Да, в чем-то это действительно счастье.

Не думать, не переживать, ни о чем не волноваться, а просто жить. Жить, сколько тебе отмерено, греться на мягком песке, охотиться и убивать добычу, сплетать хвосты с подходящим самцом, порождая новых змеенышей, а когда придет ее срок, уползти за очередной добычей по радуге.

Хорошая жизнь.

И славная охота…

И, словно из дальнего далека, долетело до нее: это будет славная охота…

Эти слова сказал громадный питон… и сказал он их человеческому детенышу. Маугли…

Его звали Маугли. А она — Манька. Белкина. И это тоже не изменить, она рождена человечьим детенышем…

Мария в раздражении шлепнула хвостом по бархану.

Память возвращалась, медленно, но неотвратимо. Вспомнилась и ее первая жизнь, и вторая, и Иоанн, и Лизанда, и самое главное!

Анна!

Это что же получается? Она сейчас покроется чешуей, а ребенок останется совсем один?! Это дело не пойдет! Это ее дочь! Даже если Маша в этом теле не так давно… она и Марии должна, как минимум, заботу о ее дочери, и… она тоже успела полюбить Анну!

Никаких шипучек и ползучек! Перебьются все!

Пора домой, в родное тело!

Ответом Марии был тихий смех.

— Первая двуликая, за столько лет… что ж. Я дам тебе обещанный подарок. Ты никогда не потеряешь мое око, оно всегда будет при тебе. До самой смерти оно тебя не покинет…