Твое… величество!
Шрифт:
— Замечательно, — порадовалась Мария. — Она не покончит с собой? Не сбежит?
— Нет. Я позаботилась об этом.
— Просто великолепно.
— Одна из моих монахинь раньше была женой палача. И кое-что помнит.
— Думаю, после завтрака, нам понадобятся ее навыки, — вздохнула Мария. — А может, и нет. Эрра Лизанда не похожа на человека, который будет мужественно терпеть боль. Скажите, нельзя ли распорядиться о моей одежде?
— Конечно, ваше величество.
— Те ошметки, которые остались… подозреваю, они годны только на тряпки.
— Я прикажу.
Несколько минут
— Посмотрите, ваше величество.
Мария и посмотрела, что ж отказываться? Скрипнула зубами, почувствовала что-то неправильное, но не до того было. Зубы целы, ну и ладно!
— Тваррррь!
Кардинал Исайя Рентский, личный духовник его величества, скромно так намекал эрре Евгении… то есть матушке-настоятельнице, что если ее величество останется в монастыре, он будет очень, ОЧЕНЬ благодарен.
На время ли, навсегда… второе — лучше.
А уж он тоже потом в долгу не останется, и поможет, и поддержит, и веточке на монастырь упасть не даст.
— Почему сейчас?
На лишние слова Мария время тратить не стала. Настоятельница и так поняла — почему она не показала это письмо раньше?
— Потому что едва не случилось непоправимое. И с меня бы голову сняли, — так же коротко ответила Евгения.
Ну да. И покушение почти удалось, и монастырь бы… на ноль помножили. Никакой кардинал не прикрыл бы.
Что-то отразилось на лице Марии, потому что Евгения тоже опустила ресницы.
— А еще — это ведь бессмысленно, да?
— Полностью, — согласилась Мария.
Еще она своего мужа всякой пакости не дарила. Даже если ей этот муж ни к чему, слишком дорогой подарок будет. Мужа отдай, а корону, жизнь и голову мы сами возьмем. Перебьются!
— Мама?
Анна проснулась, не нашла маму рядом с собой, и закономерно отправилась на поиски.
Мария распахнула объятия.
— Иди сюда, пушистик мой любимый! Как ты?
— Мамочка…
Анна кинулась на шею матери, уткнулась лицом — и захлюпала.
— Детка…
— Мама, мамочка, я так испугалась…
— Я тоже, — созналась Маша, гладя по голове свое чадушко, и одними глазами улыбаясь Евгении. Они еще поговорят, но точно не сейчас. Ни к чему такое ребенку слушать. Ни к чему.
— Мама, а что…
— Для начала у нас будет завтрак. А потом я обещаю тебе все рассказать, — честно сказала Мария.
— Вообще все?
— Кое-чего я и сама не знаю. Но узнаю, и тогда кому-то будет весело, — пообещала Мария.
— Да, мама.
— Ты сможешь сходить, взять мою одежду? Только не тащи сюда эрру Розабеллу, я с ней с ума сойду!
Анна фыркнула.
— Да, мама. Конечно.
Монастырь же! Тут особо слуг не водится, так что Анна и не удивилась.
— Ребенку не надо присутствовать при пытках, и вообще о них знать, — пояснила Мария. — А кто и что, я ей на всякий случай расскажу, преподобная мать. Чтобы не приняла гадюку за ужа.
— Да, ваше величество.
Момент откровенности кончился. Но кто сказал, что не будет второго?
Искупаться.
Переодеться.
Позавтракать.
Очень простые и несложные действия, но Мария получала от них искреннее
удовольствие. Подумать только, вчера… уже вчера она могла бы умереть. Интересно, это какая смерть мимо прошла? Вторая или третья? Первая у себя дома, вторая тут, когда умерла королева, вот эта, наверное, третья. Можно ли на этом остановиться? И так уж с лихвой!Мария подозревала, что нет. Кто там ее будет спрашивать, если Эрсоны на трон нацелились? Но и она сопротивляться будет, это уж точно! Мария и сама по себе ангелом не была, а уж сейчас, когда к ней еще гюрза добавилась… интересно, сможет ли она превращаться по своему желанию, и больно ли это? Надо пробовать, надо работать, а это дело знакомое. Без труда — никуда! Этот девиз Марию и в той жизни не подводил, и в этой сбоя не даст!
А для начала стоит кое на кого посмотреть.
Анна отправилась отвлекать оставшихся дам от королевы, а Мария отправилась вслед за матерью-настоятельницей в холодную комнату.
Да, в монастыре есть темница. Такой, небольшой ее аналог. Мало ли что? Мало ли кто? Разные люди в монастыре бывают, вот и оборудованы в его стенах несколько камер. Толстые стены, крепкие двери, холодный каменный пол, лежащая на нем в луже собственных испражнений голая и связанная Лизанда… а как смотрит! С какой ненавистью!
Убила бы!
Нет, тут явно и что-то личное. Надо бы выяснить, а то может, там целый клан таких обиженок? А она и не знает, а ей и воду возить не на ком? Мария резко выдернула у бабы изо рта кляп.
— Поднимать не будем, пусть лежит. Она так хорошо в дерьме смотрится!
Кажется, Лизанда пыталась что-то сказать, но где уж там! Когда челюсть затекла, не поругаешься, даже во врага как следует не плюнешь, только минут через пять у нее получилось злое шипение.
— Чтоб ты сдохла…
Мария насмешливо улыбнулась.
— Мечты, мечты, дорогуша. Я не сдохла, и не собираюсь. А вот ты… как ты думаешь, что я с тобой сделаю?
Лизанда сверкнула глазами.
— Ничего!
— Да неужели? А я вот так не думаю. Хотя… преподобная мать с удовольствием пойдет мне навстречу. Ничего — так ничего. Без воды человек может прожить три дня, и говорят, это достаточно мучительная смерть. Три дня ты прекрасно тут полежишь, а я с тобой и правда, ничего делать не буду. Буду приходить, есть и пить на твоих глазах. Тебе как раз хватит. И помучиться успеешь как следует. А то прикажу тебя поить — раз в три дня, не чаще. И не кормить. Тоже приятно будет. Ничего — так ничего! — Мария с милейшей улыбкой развела руками.
Лизанда побледнела.
— Ты… ты не посмеешь!
— И кто меня остановит?
Женщина бросила взгляд на Марию. На мать-настоятельницу, которая благочестиво сложила руки на груди, и смотрела сейчас на Лизанду с абсолютным равнодушием, словно и не голая баба перед ней, а к примеру, цветок вырос. Или картину какую положили… очень так себе, но не выкидывать же?
— Матушка! Заступитесь!
Евгения не подкачала. Спокойствие трансформировалось в оскал.
— Чадо, а что я должна сделать с человеком, который чуть не подвел под казнь и меня и всех монахинь? Да не простую казнь, а с дознанием? Три дня, говорите, ваше величество?