Твои дни сочтены

– Ну тут уж, сударыня, не обессудьте, ничего подсказать не могу, – развел руками Лейбман. – Строго говоря, следственные выводы – это ваша ипостась!

– Я знаю, Давид Осипович, – грустно кивнула я. – Я вот почему спросила… Жених Олеси уверял меня, что девушка была беременна…

– Вот как? – поднял бровь Давид Осипович и засмеялся в седые усы. – Что ж, могу вам заявить с полной ответственностью, что он ошибается. Либо намеренно вводит вас в заблуждение, но это опять же уже не моя задача – разбираться в его мотивах.

– То есть вы убеждены, что никакой беременности не было? – уточнила я.

– Абсолютно! – категорически заявил Лейбман.

– Хорошо, тогда, если предположить, что жених Олеси ошибается, значит, он ошибается на основании ее слов?

Давид Осипович не ответил, ожидая, когда я перейду от своих предположений к конкретике.

– Тогда, – продолжала я, – возможно ли такое, чтобы ошиблась сама Олеся?

– Вполне, – пожал плечами эксперт. – Возможно, у нее была задержка. Строго говоря, она может быть вызвана разными причинами. Например, дисфункцией яичников. Вы, как женщина, должны меня понимать.

– Понимаю, конечно, – кивнула я.

– Правда, я не отметил у нее никаких воспалительных процессов, – добавил Давид Осипович. – Но причин, как я уже говорил, может быть много. Самая распространенная – это стресс. Девушка, насколько я знаю, была студенткой?

– Да, училась в мединституте, – подтвердила я.

– Ну так вот… Если умерла она пятого апреля, то, получается, о беременности подумала где-то в марте. Так?

Я лишь кивнула.

– А до этого должно было еще пройти время для задержки. В феврале у студентов-медиков только что закончилась сессия. Это, как вы знаете, всегда сопровождается волнениями и переживаниями. Вот вам и стрессовая ситуация.

– Так, понятно, – сказала я. – А не могло быть такого, что буквально незадолго до смерти Олеся потеряла ребенка? И просто не успела сказать об этом своему жениху? Или не хотела пока расстраивать?

– Исключено! – снова категорично заявил Лейбман. – Были бы просто неопровержимые характерные последствия, которые невозможно не заметить. Кровотечение, к примеру, как всего лишь одно из них.

– То есть беременности попросту не было вообще? – сделала я вывод.

– По крайней мере, в последний год точно. Да и раньше, все же думаю, тоже.

– Что ж, спасибо вам, Давид Осипович, – произнесла я, поднимаясь. – По крайней мере, с одним пунктом я разобралась.

– Не за что, сударыня, не за что, всегда готов помочь, – откликнулся Лейбман.

При выходе я выбрала момент, когда старичок отвернулся, и незаметно выложила на стул большую коробку элитного чая и блок его любимых сигарет: Давид Осипович был ярым противником коррупции и считал ее проявлением самые малые, даже столь невинные вещи…

После визита к судмедэксперту я направилась домой. Необходимо было продумать план дальнейших действий. Я разобралась с одним пунктом – всего лишь выяснила, что Олеся не была беременна. А что это означает, пока так и не ясно.

Последующие часы я посвятила размышлениям на любимом диване в своей квартире. Похоже, расследование выходит на финишную прямую. Но прежде чем завершить, предстояло разобраться в некоторых деталях.

И главное – это был мотив. Кристина права – нет мотива, нет! Не прорисовывается он, хоть ты тресни! Ну не ревность же! Не смешите, Татьяна Александровна!

А он должен быть, должен. Привольнов и Кристина – вот два главных действующих лица. Принимая на веру то, что инцеста между Олесей и отцом не было, я проваливалась в отсутствие мотива. Если же предположить, что таковой все же был, то все равно не верится, что Кристина решилась именно поэтому убить свою бывшую подругу. Не производила она впечатления трепетного и эмоционального человека, для которого подобная «травма» оказалась бы чем-то из ряда вон выходящим. Главное для этой женщины – деньги, и из этого надо исходить. Так что – или мотива нет, и Кристина не причастна, или же он есть, но я его пока не знаю.

Фигура Привольнова – вот что не давало мне покоя с самого начала расследования. Его подозрительное поведение – о чем оно говорит? Он не убивал, это понятно. Убила женщина. Не стоит ли за этой незнакомкой Привольнов? Может быть, но опять я упираюсь в отсутствие мотива.

Но ведь кто-то дописал за Олесю эти строчки об инцесте. Без литературной экспертизы видно, что дописал. И сделал это двадцать седьмого апреля, то есть сразу после начала моего расследования.

Заварив себе кофе покрепче, я снова погрузилась в размышления. Спустя полчаса прошла в свой кабинет, включила компьютер, снова открыла Олесин файл и прочитала текст внимательно с начала до конца.

Затем набрала номер домашнего телефона учительницы Зеленцовой, потом – учительницы литературы тридцать седьмой школы Ирины Евгеньевны. Поговорив с ней насчет текста файла и выслушав ее мнение, я пришла к выводу, что пора осуществить ряд последовательных действий. В этом ряду значились откровенный разговор с Милехиным, посещение парочки Севастьянова – Кутепов и, наконец, разборка с Алексеем Привольновым.

Я уже собралась было отправиться к Севастьяновой и ее Вовику, как меня остановил телефонный звонок. Подняв трубку, услышала ровный голос Елисея Державина:

– Татьяна Александровна, здравствуйте. Я позвонил насчет новостей по делу.

– К сожалению, пока конкретного ничего нет, – ответила я.

Для меня было абсолютно ясно, что Державину ни под каким видом нельзя было раскрывать все, что я прочитала в компьютерном файле Олеси Милехиной. Даже если это стопроцентная провокация.

Несвоевременным я считала пока и сообщать ему информацию о беременности Олеси. Вот когда расследование будет завершено, а все точки над «i» расставлены, тогда и можно рассказать. В конце концов, он, может быть, будет не так мучиться, зная, что погибла одна Олеся, а не вместе с нерожденным ребенком.

– Вам еще нужны ключи от квартиры Олеси? – спросил сразу каким-то поникшим голосом Державин.

– Нет, если хотите, я могу их вам вернуть.

– Тогда давайте встретимся сегодня у нее дома.

– Хорошо, в два часа, – ответила я, рассчитывая к этому времени уже провести разговор со «сладкой парочкой» двух потрепанных жизнью тунеядцев.

– Договорились, – сказал Державин и повесил трубку.

А я поспешила к матери Олеси. Дверь мне открыл, как и в первый раз, Вовик Кутепов. Сначала он, видимо, по привычке, маслено улыбнулся, а потом, рассмотрев меня более пристально, убрал улыбку со своей физиономии.

– Проходите, – сказал он тем не менее любезным тоном.

Я не стала благодарить его за вежливость, а просто прошла в комнату.

– Вовик, пока не поздно, кончай вести антиобщественный образ жизни с этой аморальной особой, – обернулась я к нему, явно имея в виду Клепу, которая нахохлившись сидела в старом кресле.

Вовик почему-то растерялся. А Севастьянова, услышав эти слова, сделала возмущенное лицо. Мое поведение, конечно, откровенно провокационно, но именно на эту реакцию я и рассчитывала.