Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима
Шрифт:
Вот в чем проявилось главное достижение Марафона: эта битва помогла афинянам в значительной степени избавиться от ощущения собственной неполноценности, которую греки традиционно испытывали, сравнивая себя с великими державами Ближнего Востока. Также – и афиняне никогда не переставали на это указывать – победа была одержана не только на благо одного-единственного города. После этой победы даже те эллины, которые ненавидели демократию, распрямили плечи, фигурально выражаясь, убедились, что качества, отличающие их от иноземцев, возможно, суть признаки их скрытого превосходства. Впрочем, конечно, временная неудача на дальних рубежах империи не лишила персов тщеславия и не опровергла их стремления к насаждению праведности; через десять лет после Марафона, когда Ксеркс, сын и наследник Дария, начал полномасштабное вторжение в Грецию, это столкновение обернулось подлинным конфликтом интересов и идеалов. Что касается персов, стремление Ксеркса придать окончательную форму глобальной миссии было таковым, что оно оказалось сильнее сугубо военными соображениями. И потому получилось, что, вместо того чтобы повести экспедиционный корпус, в духе Кира, способный обрушиться на вражескую пехоту с той же убийственной скоростью, которая позволила разгромить ионийских греков, Ксеркс решил собрать
Но этого не произошло. Несмотря на отлаженный механизм имперской пропаганды, персы на протяжении всего похода раз за разом обнаруживали, что греки их перехитрили. И дополнительно ситуацию усугубляло то обстоятельство, что на начальных этапах похода персы сумели одержать несколько блестящих побед. Например, у горного прохода Фермопилы они сумели выбить с почти неуязвимой позиции пять тысяч тяжеловооруженных пехотинцев, уничтожить сотни якобы непобедимых спартанцев, а также убить одного из их царей. Неудивительно, что Ксеркс пригласил моряков своего флота посетить Гистиею, дабы «посмотреть, как он сражается с этими безрассудными людьми, которые возмечтали одолеть царскую мощь» [17] . И тоже не удивительно, что пелопоннесская пехота, узнав об исходе битвы при Фермопилах, сразу же отступила за Коринфский перешеек и отказывалась выйти из укрытия почти год. Очевидно, что для всякого грека, настроенного на продолжение войны, было жизненно необходимо превратить катастрофу при Гистиее в проявление доблести, способное должным образом вдохновить Элладу на сопротивление. И действительно, сразу после Фермопил, когда их город остался фактически беззащитным перед безжалостными персами, афиняне, пожалуй, даже громче спартанцев славили погибшего спартанского царя и его телохранителей, называя тех павшими за свободу. Возможно, именно следствием этого стал поступок пелопоннесцев, когда, после захвата Афин и сожжения храмов на Акрополе, те не увели свой флот, как прежде произошло с пехотой, но присоединились к афинским кораблям и вышли к острову Саламин. Тем самым они доказали, что красноречие эллинских пропагандистов достаточно эффективно, что кровавое поражение при Фермопилах на самом деле стало, как уверяли демагоги, своего рода победой.
17
Геродот, 8.24.
И победой решающей, к слову сказать. При Саламине и Платеях, на море и на суше, греческие союзники сокрушили экспедиционный корпус, который им противостоял, и не допустили распространения Pax Persica на Элладу. При этом неудача вторжения ни в коей мере не связана с персидским «женоподобием», с их нерешительностью или отсутствием мужества, ибо, как признавали сами греки, персы «не уступали эллинам в отваге и телесной силе; у них не было только тяжелого вооружения и к тому же еще боевой опытности» [18] . Бесспорно, однако, что в схватке один на один греческое оружие и выучка сыграли свою роль; Платеи подтвердили урок Марафона: в рукопашной персидская пехота не способна устоять против фаланги. А более всего разъяренного царя царей, несомненно, уязвило мастерство, с каким его собственные методы были использованы против него: речь о великолепных греческих образцах шпионажа и саморекламы. При Саламине, например, афинский наварх, выказав едва ли не персидское понимание психологии, заманил имперский флот в засаду, убедив Ксеркса, что готов переметнуться на сторону персов; этой лжи Великий царь и его советники, памятуя о Ладе, охотно поверили. Затем, прямо перед началом похода, которому было суждено привести к Платеям, греческие союзники поклялись страшной клятвой, что все храмы, сожженные варварами, следует сохранить как обугленные руины, «дабы они служили напоминанием грядущим поколениям» [19] . Это, разумеется, обращало против Ксеркса все его заявления, выставляло персидского царя не поборником порядка, но его коварнейшим врагом, а Персидскую империю – не олицетворением истины и света, но нечестивой деспотией, которую справедливо покарали боги. Данное убеждение, кстати сказать, никогда не переставало вдохновлять греков. Оно способствовало созданию несравненных шедевров драмы, историографии и архитектура. В итоге, до тех пор пока Эсхила продолжают ставить, Геродота читают, а Парфеноном восхищаются, о победе эллинов не забудут. Пусть минуло две с половиной тысячи лет, но люди, которые сражались при Марафоне и Фермопилах, при Саламине и Платеях, остаются в нашей памяти победителями.
18
Геродот, 9,62.
19
Ликург. «Против Леократа», 81.
Впрочем, неудачная попытка первой сверхдержавы в мире распространить безопасность и порядок, в ее понимании, на гористую местность на периферии имперских интересов не обязательно означает, что персы и их империя не могут ничему научить современных людей, – совсем наоборот, на самом деле. Если правда, что в вопросах войны и стратегии, как и во многом другом, Запад давно считает себя наследником древних греков, это не мешает «персидскому способу войны» отбрасывать долгую тень на протяжении веков. С этой точки зрения, будущее человеческих конфликтов, по всей вероятности, окажется не менее персидским, чем греческим.
Главным источником (fons et origo) сведений о греко-персидских
войнах, конечно, является Геродот, первый и самый читаемый из древних историков. Широко известный перевод «Истории» Геродота на русский язык принадлежит Г. А. Стратановскому и неоднократно переиздавался. Еще один ключевой источник информации – пьеса Эсхила «Персы», со знаменитым описанием битвы при Саламине, составленным ветераном греко-персидских войн; см. переводы С. К. Апта, В. И. Иванова и А. И. Пиотровского. Диодор и Плутарх тоже сообщают немало любопытных подробностей.Ни один из древних персов не оставил даже упоминания о вторжении в Грецию. Это не означает, однако, что соответствующие источники с персидской стороны отсутствуют. Отметим прежде всего двухтомник Амели Курт «Персидская империя: корпус источников ахеменидского периода» (London: Routledge, 2007). Фундаментальное исследование Персидской империи, эпохальный научный труд, принадлежит перу Пьера Бриана; книга называется «От Кира до Александра: история Персидской империи» (Winona Lake, in: Eisenbrauns, 2002). Другие превосходные исследования последних лет: «Древняя Персия» Йозефа Визехефера (London: Tauris, 2001) и «Персидская империя» Линдси Аллен (Chicago: Chicago University Press, 2005). Каталог недавней выставке в Британском музее «Забытая империя: мир древней Персии», под редакцией Джона Куртиса и Найджела Таллис (Berkeley & Los Angeles: University of California Press, 2005), изобилует роскошными иллюстрациями.
По поводу персидского вторжения в Ирак см. сборник статей под редакцией Джона Кертиса «Месопотамия и Иран в персидский период: завоевание и империализм». Материалы семинара памяти Владимира Григорьевича Луконина (London: British Museum Press, 1997). По поводу Лидии и Ионии см. «Аспекты империи в ахеменидских Сардах» Элспет Р. М. Дьюзинбер (Cambridge: Cambridge University Press, 2003) и «Спарда у Горького моря: имперские связи Западной Анатолии» Джека Мартина Балсера (Chicago: Chicago University Press, 1984). Балсер также является автором увлекательного исследования о возвышении Дария «Геродот и Бехистун: проблемы древней персидской историографии» (Stuttgart: Franz Steiner, 1987). Лучшим исследованием пресловутого «академического болота», то есть древнеперсидской религии, служит сборник Жана Келлана «Очерки Заратустры и зороастризма» (Costa Mesa, California: Mazda, 2000). Подробности персидского военного искусства можно найти в книге «Тени в пустыне: древняя Персия в войне» Каве Фаруха (Oxford: Osprey, 2007). Ценный обзор греко-персидских отношений от покорения Ионии до походов Александра содержит работа «Греческие войны: неудача Персии» Джорджа Коуквелла (Oxford: Oxford University Press, 2005).
Литература по греко-персидским войнам весьма объемна. Перечислим основные исследования: «Персия и греки: оборона Запада» А. Р. Бернса (London: Duckworth, 1984) и чудесные «Греко-персидские войны» Питера Грина (Berkeley & Los Angeles: University of California Press, 1970). Лучшее военное исследование принадлежит Дж. Ф. Лазенби: «Оборона Греции в 490–479 гг. до н. э.» (Warminster, UK: Aris & Philips, 1993). Недавние книги по отдельным сражениям: «Фермопилы: битва, которая изменила мир» Пола Картледжа (London: Overlook Press, 2006) и «Саламин: величайшее морское сражение древнего мира, 480 г. до н. э.» Барри Стросса (New York: Simon & Schuster, 2004). Воздействию войн на народное воображение посвящен сборник «Культурные ответы на персидские войны: от античности до третьего тысячелетия» под редакцией Эммы Бриджес, Эдит Холл и П. Дж. Роудса (New York: Oxford University Press, 2007). Скромность, конечно, не позволяет мне рекомендовать мой собственный труд «Персидский огонь: первая мировая империя и битва за Запад» (London: Time Warner Books, 2005).
2. Перикл, Фукидид и оборона империи
Дональд Каган
К середине V века до н. э., когда Перикл стал ведущей политической фигурой Афин, защита рубежей империи являлась основной задачей, поскольку они представляли собой ключ к обороне самих Афин. Укрепленные рубежи означали готовность к возобновлению персидской угрозы и предотвращали любые вылазки со стороны Спарты. Кроме того, имперские доходы имели важное значение для планов Перикла по превращению Афин в самый процветающий, красивый и цивилизованный город Эллады. И имперское великолепие было неотъемлемой частью Периклова видения Афин.
Перикл и афиняне признавали необходимость империи, однако сам факт ее существования вызывал и серьезные вопросы. Способна ли империя ограничить собственные аппетиты и амбиции и обеспечить свою безопасность? Или же власть над другими народами неизбежно вынуждает империю безудержно расширяться, тем самым приближая собственную гибель? Да и оправданна ли империя, особенно когда греки правят греками, с этической точки зрения? Или это проявление гюбриса, воинствующего высокомерия, каковое непременно приведет, рано или поздно, к уничтожению тех, кто осмелился править другими людьми, будто боги?
На плечи Перикла, как лидера афинского демоса, легла обязанность осуществлять имперскую политику и оправдать империи в глазах прочих греков, а также в собственных. Обе эти задачи Перикл стал решать принципиально по-новому. Он положил конец имперской экспансии и усмирил афинские амбиции. Также он привел весомые аргументы, на словах и делом, в доказательство того, что империя вправе быть и служит общим интересам всех греков.
Важно помнить, что афиняне не собирались создавать империю и что Делосский союз, ее предшественник, возник только потому, что Спарта самоустранилась; но у афинян при этом были все основания притязать на ведущие роли. Прежде всего, это страх перед новым персидским нашествием. Персы нападали на Элладу трижды на протяжении двух десятилетий, и не было никаких оснований полагать, что они смирятся с понесенными поражениями. Во-вторых, афиняне только приступили к восстановлению того, что уничтожили персы в ходе последнего нашествия, и понимали, что новая атака, несомненно, будет сосредоточена именно на Афинах. Кроме того, акватория Эгейского моря и земли к востоку были чрезвычайно важны для афинской торговли. Зависимость Афин от импорта зерна с территории современной Украины (это зерно транспортировали кораблями с побережья Черного моря) означала, что даже мини-кампания персов, в результате которой враг завладеет Босфором и Дарданеллами, негативно скажется на обеспечении города продовольствием. Наконец, афиняне были связаны общим происхождением, религией и традициями с ионийскими греками, которые составляли большую часть населения угрожаемых городов. Безопасность, процветание и устремления Афин, таким образом, требовали вытеснения персов из всех прибрежных районов и островов Эгейского моря, из Дарданелл, Босфора, Мраморного и Черного морей.