Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]

– Тебе не кажется, что королю Анри не повезло с сыновьями? – задумчиво спросила Бланка. – Считается, что все достоинства и сильные стороны отца переходят по наследству к старшему сыну, а остальным детям как повезет, но тут все получилось наоборот. Ричард, конечно, прославился как chevaliere sans reur et sans reproche…[22]

– Напыщенный болван, если называть вещи своими именами, – кротко отозвался Тьерри. – Хотелось бы знать, россказни о его подвигах имеют под собой хоть малейшую основу? Честное слово, в день, когда сарацины наконец-то сделают из него отбивную, я отправлюсь в Тулузу и закажу в соборе благодарственный молебен. Съезжу, съезжу, нечего смеяться!

– Лучше бы ты думал не о потомках короля Анри, а о собственном отце и брате, – сердито напомнила девочка. – Допустим, Рамон может остаться в живых…

– Он выходит из игры, и, если опять вздумает устраивать светопреставление – ноги его больше не будет в моем замке, – хищно оскалился Тьерри, став похожим на горного волка с Пиренейских склонов. – Пусть отправляется в Фортэн, вместе со своей несравненной женушкой и ее одноухим братцем, там им наверняка обрадуются. Я всегда подозревал, что он бестолочь, а с годами он стал опасной бестолочью. Думаю, ты права – он не умрет, потому что ни наверху, ни внизу не нужна такая себялюбивая душонка. Кого мне по-настоящему жаль, так это Хайме. Его смерти я Рамону никогда не прощу, и рано или поздно он поплатится. Надеюсь, Хайме попадет в рай, в который так верил, и получит там все, что заслуживает. По крайней мере, он знал, что может погибнуть, и знал, во имя чего – dulce et decorum pro veritas mori[23] и все такое прочее. Мне будет его недоставать… Кто же знал, что в нашем милом семействе затесался единственный по-настоящему честный человек?

– Ты надеешься, но не веришь? – еле слышно спросила Бланка. Ее сводный брат безразлично пожал плечами:

– Какая разница? Я верю в себя, в тебя, в то, что мы в силах добиться желаемого без чьей-либо помощи – божественной или какой другой. Я знаю, что ради этого нам придется идти через кровь, но постараюсь, чтобы ее пролилось как можно меньше.

– Еще одна жертва на нашем пути – эта веселая компания, – с грустью покачала головой девочка. – А до того – монахи из часовни Святого Креста на Пустошах, вилланы из Ренн-ле-Бэйна, и все, кто в неподходящий час попался на глаза Рамону…

– Перестань, – досадливо скривился Тьерри. – Какие жертвы? Монахов мы не раз предупреждали, давали им возможность уйти, и не наша вина, что они уперлись как бараны и возжелали мученичества. Попрекать же меня делами Рамона с твоей стороны просто жестоко. Я старался, как мог, но я, увы, не всемогущ.

– Извини, – холодно сказала Бланка, ничуть не раскаиваясь в сказанном.

– Что же до наших друзей из Британии… – Тьерри сделал жест, означавший «Какое мне дело до чужих трудностей?», – их всего лишь вежливо попросят расстаться с тем, что им не принадлежит. Если они не глупы, они так и сделают, после чего могут беспрепятственно катить в свою Палестину. Насколько я понял, более важны утерянные бумаги, нежели люди, которые их везут, – он пошевелился, со стоном поднимаясь на ноги. – Пойдем, пока отец Ансельмо не решил, что мы тоже отправились прогуляться по подземельям. Вдобавок у нас полно незавершенных дел.

– В ближайшее время их станет еще больше, – Бланка забрала из ниши почти выгоревшую лампу и остановилась, склонив черноволосую голову набок и над чем-то задумавшись. – Послушай, как нам поступить с отцом Ансельмо?

– Никак, – быстро ответил Тьерри. – Он не должен ничего заподозрить, и вдобавок он нам понадобится. Вместе с папашей – до определенного срока, и Рамоном, если он еще не отдал концы, – он повернулся и сделал несколько шагов вверх по широким ступенькам лестницы, когда сестра вновь окликнула его:

– Мне кажется, в замок опять наведывался Лоррейн. Я не уверена, но прошлой ночью мне послышался его голос. Неподалеку от библиотеки.

– Он пел? – тревожно спросил Тьерри. Бланка кивнула. – Опять про Альби? – Новый кивок. – Черт, он появляется все чаще и чаще… Кажется, нам надо поторапливаться с нашими планами.

– Тьерри, – девочка догнала брата и остановила, требовательно дернув за рукав. – Тьерри, я давно хотела спросить… Кто он, я имею в виду Лоррейна? Он приходит и уходит, когда захочет, но стражники на воротах клянутся, что не впускали его. Он, кажется, не стареет и не умирает, и старики в Куизе пересказывают, как он пел на днях рождений их отцов…

– Я не знаю, mi corazon,[24] – очень ласково сказал Тьерри. – Единственное, что мне доподлинно известно: все предсказанное этим проходимцем имеет неприятнейшее свойство сбываться. Меньше всего я хотел бы, чтобы ты, или мои дети, или дети наших детей, проснувшись однажды утром, увидели вокруг себя мир его предсказаний.

– Отец Ансельмо говорит: ты лелеешь свою гордыню и не желаешь смириться с тем, чего не избежать, – задумчиво протянула Бланка. – Он прав?

– Старый лис может плести любую чушь, которая ему вздумается, при условии, что не станет вылезать из своего пергаментного логова и путаться под ногами, – огрызнулся Тьерри. – Если он считает, будто забота о своем доме и своей земле есть гордыня – прекрасно, я это как-нибудь переживу. Не желаю, чтобы история нашего рода закончилась, как в стихах мэтра Бернардо… помнишь начало?

– Est ubi gloria nunc Babilonia? Nunc ubi dirus

Nabugudonosor, et Darii vigor, illeque Ciprus?[25]

– отзвук чеканных латинских слов, произнесенных девочкой, звонкой россыпью прокатился вниз по лестнице. – Ты его имел в виду?

– Именно. Не хотелось когда-нибудь услышать: «Est ubi gloria nunc Meroveus?»[26]

– Она с нами и в нас, – серьезно сказала Бланка, и, подняв руку с лампой, описала в воздухе бледно сияющий полукруг. – Она повсюду. Мы сумеем ее возродить. Кстати, Бернардо из Морлано заканчивает эти стихи обнадеживающими, хоть и меланхоличными словами – пускай роза увяла, но слава ее имени, само слово «роза», осталось в вечности.[27] Как знать – может быть мы и увянем, как сей цветок, однако имя пребудет вечно. Надеюсь, хоть в это ты веришь?

– Да, – почему-то шепотом произнес Тьерри, и почти одновременно с его словами лампа с печальным фуканьем погасла. Оказавшись в полной темноте, девочка растерянно взвизгнула. – Бланка, не пугайся. Стой на месте, сейчас я найду тебя.

Ширина коридора составляла не больше двух шагов, но Тьерри пришлось потратить какое-то время, пока он не наткнулся на послушно замершую возле стены девочку, судорожно ухватившую его за руку.

– Знаешь, что я собираюсь сделать, как только выдастся хоть один свободный день? – раздраженно бросил он. – Пригоню сюда десятка два каменщиков, чтобы раз и навсегда заложить этот треклятый проход! Этот и все остальные!

– Мессиру де Гонтару это вряд ли понравится, – робко заикнулась Бланка.

– Плевать. Здесь не его владения. Я бы с величайшим удовольствием отказал ему от дома, но сама понимаешь…

– И еще надо наконец перестроить галерею Призраков, – напомнила девочка. – Хватит с нас потусторонних голосов и загробного воя по ночам! Ты отберешь у отца ключи?

– Отберу, – пообещал Тьерри. – Пора всерьез заняться Ренном, а то он слишком много себе позволяет. Замок для людей, а не люди для замка – так было, так и останется.

Брат и сестра де Транкавель, крепко держась на руки, поднимались вверх по вытершимся от времени ступеням, и вскоре далеко впереди замаячил еле различимый золотистый огонек, означавший распахнутую дверь и порог, за котором начинался сложный, но привычный мир людей. Старый замок прислушивался к их шагам и вздыхал, роняя капли смолы с отгорающих факелов. Молодые всегда несут с собой перемены – к добру ли, к худу… Что ж, пусть поступают, как знают. Их победы и поражения – всего лишь немолкнущий шелест ветра в камнях его бастионов.