Творец государей

Гусария была подразделением народного авторамента – наёмного войска польской военной традиции. Наиболее многочисленной и боеспособной частью польско-литовского войска была кавалерия, в которой гусария составляла большую часть. Остальные рода войск играли в те времена в польско-литовских войсках вспомогательную роль, взаимодействие пехоты и артиллерии с кавалерией было налажено плохо. Поэтому кавалерия и самая её боеспособная часть гусария являлись основной военной силой Речи Посполитой. Длительное время гусария не имела себе равных в Европе, и её атаки не раз приносили победу Королевству Польскому и Великому княжеству Литовскому.

При этом наиболее опасным было движение большой группы спешенных запорожцев, пытающихся лесом обойти наш правый фланг. Конечно, ни Скопин-Шуйский, ни Басманов не были настолько наивны как полководцы, что предполагали лес вообще непроходимым для противника, поэтому там были устроены засеки, позиции на которых частью занимали местные ополченцы-лесовики, а частью московские стрельцы. За их спинами, во втором эшелоне на опушке леса стояли два моих уланских полка, общей численностью в полторы тысячи сабель, воительницы которого, как вы помните, помимо уланской кавалерийской, имели пехотную егерскую подготовку и были вооружены супермосинами, а также прочим стрелковым оружием с контейнеровоза. Запорожцы опытные головорезы, но они никогда еще не были в деле против бойцовых лилиток, превосходящих их физическими кондициями, вооружением и имеющих боевой опыт в нескольких войнах на уничтожение.

Я обернулся к Скопину-Шуйскому и произнес, указывая в направлении угрозы.

– Этих, (вымарано цензурой) мои девочки берут на себя.

– Хорошо, Артанский князь, – кивнул в ответ Михаил, поднимая к глазам бинокль, – пусть будет так как ты сказал.

Для того чтобы отдать команду мне не потребовалось ничего кромке мысленного усилия. И лилитки и их командиры, а на полках у меня тоже ходили бывшие курсанты, услышали меня сразу и повиновались безукоризненно. Спешившись по моему приказу, уланши построились в боевой порядок и через специально оставленные проходы в засеке двинулись навстречу злобному врагу. Обычный строй в лесу ломается между деревьями, бойцы теряют из виду командиров и своих товарищей, начинают чувствовать себя крайне неуверенно, ожидая, что враг может выскочить или выстрелить из-под каждого куста. Но атакующие егеря это совсем другое дело. Лес это их родной дом, в котором они чувствуют себя как рыба в воде их движение в нем стремительно и неудержимо. Они просачиваются между деревьями бесшумные как призраки, под их ногой не хрустнет ни одна веточка, и вот они прошли и снова в лесу никого и ничего. Представляю, какими взглядами провожали моих воительниц сидящие на засеках стрельцы и ополченцы. Недаром же наставницами наших воительниц в искусстве лесной войны были не только бывшие егеря-курсанты майора Половцева, но и дикие лесные лилитки проклятого мира Содома, а это вообще такие оторвы, что запорожцы рядом с ними кажутся малыми детьми, особенно в лесу.

Вскоре с той стороны – куда они ушли, раздался частый перестук выстрелов из супермосиных, короткие пулеметные и автоматные очереди, а также крики боли, ярости и страха. Орали в основном чубатые любители сала, поскольку бойцовые лилитки сражаются и умирают обычно молча. Я как всегда в таких случаях подхваченный общей волной сознанием был вместе со своими верными воительницами. Целился вместе с ними во врага из винтовок и пулеметов, наносил удары, уклонялся от ответных и вместе с ними чувствовал боль от полученных ран.

Потом стало понятно, что отмороженная запорожская вольница, несмотря на почти трехкратное численное превосходство и дикую свирепость, сгорает во встречном бою как солома на жарком огне. В то же время мои воительницы, презрев раны и потери, переигрывают их по всем статьям, в силу чего держатся и побеждают. От этого, всех нас и меня и моих воительниц, охватила пьянящая радость близкой победы. В самом конце разгромленный враг побежал, а лилитки, которые были значительно быстрее, догоняли бегущих хохлов и без всякой пощады убивали ударами в спину. Кого в тот момент они видели в этих чубатых насильниках и убийцах, быть может Волкодавов, а быть может и Псов, только вот факт – далеко не с каждым врагом они бывают так беспощадны.

Гетман Жолкевский несомненно понял что там в лесу с его спешенными запорожцами случилось что-то нехорошее, мне показалось, что он колеблется, не начинать ли ему отступление, потому что надежда на победу уже исчезла, а риск поражения все время растет, или все же попробовать каким-то образом выкрутиться. Но тут мои уланши, догрызшие наконец запорожскую банду, развернулись вдоль лесной опушки и открыли редкую но очень меткую стрельбу в направлении левого фланга гусарии Жолкевского. Расстояние там было около километра. По одиночной мишени на такой дистанции стрелять рекомендуется только из дальнобойных крупнокалиберных снайперских винтовок, но тут цель была групповая и очень плотная, а огонь по противнику вели прирожденные воительницы, чьи способности были доведены до оптимума. Пусть убитых у поляков от такого огня было не очень много, но гусария заволновалась и начала мешать ряды. Первый акт спектакля был отыгран с большим перевесом в нашу пользу.

Атаковать, опушку леса тяжелой кавалерией только для того, чтобы выбить оттуда укрепивших вражеских егерей был бы в его положении полным идиотизмом и гетман Жолкевский просто приказал своим гусарам отойти на противоположный фланг. Видимо он еще надеялся, что вторая группа запорожцев, направленная для диверсии против нашего левого фланга, еще сможет хоть как то изменить ситуацию. Пора было кончать с этим геморроем и Петр Басманов сел на коня. По общей диспозиции он как заместитель Скопина-Шуйского возглавлял находящуюся сейчас в резерве поместную конницу, состоявшую из тех трех тысяч всадников, что вышли с войском из Москвы и двух тысяч присоединившихся местных дворян. Теперь пришло и их время, сказать свое слово, потому что именно поместную конницу будущий царь направил на левый фланг за речку Красиловку, разобраться с посланными нам во фланг запорожскими казаками.

Речку поместная конница форсировала колоннами в нескольких с шумом топотом и брызгами, будто скача как Христос, прямо по поверхности воды, что произвело на наблюдающих за этих хохлов определенный фурор. Но никакого колдовства или вмешательства божественных сил в этом не было, а были потайные мостки, построенные так, что они находились сантиметров на десять ниже уровня воды. Петр Басманов, в полной рейтарской экипировке, под развевающимся знаменем лично возглавивший атаку в эти минуты был очень хорош. Не зря мы спасали его от его же собственной дури. Не дожидаясь пока по ним ударят воодушевленные успехами этого сотни поместной конницы, запорожцы развернули коней и начали утекать, причем не на соединение с основными силами Жолкевского, а куда-то на юг, к переправам через Десну. Сам Жолкевский, тоже видимо поняв, что сегодня у него не срослось и надо отступать, пока цело хотя бы ядро кварцяного войска. Пехота со своими острожками и артиллерией за отступающими поляками вдогон явно не побежит. А хохлов он под свои знамена еще наберет, хоть двадцать тысяч, хоть пятьдесят. Желающих повоевать кого угодно там всегда в избытке.

Нас такой вариант по понятным соображениям не устраивал, по итогам этой битвы поляки должны были отстать от Русского царства как минимум на полгода, а не заявляться с повторным визитом через месяц-другой. Поэтому зверя требовалось добить и для этого, кроме пехоты, в резерве на левом фланге у нас еще было полторы тысячи уланш. Командовавший дивизией полковник Зиганшин (по старой службе капитан), сел на коня, горнистка из волчиц протрубила сигнал атаки и через узкий проход между речкой и малозаметными заграждениями наша легкая кавалерия под распущенными священными красными знаменами поэскадронно рысью выступила на бой кровавый, святый и правый. Начался самый последний и решающий акт битвы при Березне.

Гусария, заметив, что ее атакует противник меньший в числе и хуже экипированный*… без команды своего гетмана развернула коней навстречу новой угрозе, рассчитывая хоть отчасти поквитаться за все унижения сегодняшнего дня. Быстрой рысью разворачивались для атаки роты, избоченясь сидели на конях гусары, блестели начищенные до зеркального состояния шлемы, панцири и нагрудники, трепетали за спинами белые, черные, цветастые лебединые крылья, развевались на поднятых вверх пиках значки гусарских рот. Цвет и краса королевского войска. Прах и пепел, ужас и страх. Следом за гусарами в атаку как бы нехотя, будто предчувствуя беду, отправились и панцирные козаки. Гетману Жолкевскому, застывшему вместе с самыми ближайшими соратниками посреди небольшого пригорка, оставалось только сжимать кулаки и искусно материться по-польски и на латыни. Не зря же пан Ян Бучинский говорил о том, что с Серегиным ухо надо держать востро. Эта атака странных кавалеристов, одетых в форму пожухлой травы таила в себе пока непонятную угрозу. Ведь не на смерть же они отправились видя перед собой численно превосходящего, покрытого ореолом непобедимости и овеянного славой врага.

Примечание авторов: * экипировка от Клима Сервия, также как и бронежилеты из нашего мира, и защитное снаряжение со штурмоносца не блестит металлом на страх врагам и для местных выглядит так же, как и набитые конским волосом стеганные тегиляи. Не все, как говорится, золото, то, что блестит.

Нехорошие предчувствия гетмана Жолкевского оправдались очень быстро. Неожиданно, уланские эскадроны, развернувшиеся в линию за рубежом малозаметных заграждений, начали останавливаться, спешиваться и, уложив на землю лошадей, занимать за ними как за брустверами позиции в стрелковой цепи. И лишь только знаменосцы со своими знаменами, одним дивизионным и двумя полковыми остались стоять на поле как памятники героизму. Польская гусария была от стрелковой цепи уже в сотне метров и поднимала своих лошадей в галоп, хотя панам было решительно непонятно, как атаковать лежащих на земле людей.