Творец слез

– Анна висит на телефоне, – сказал он, – она хочет с тобой поговорить.

Я отступила в сторону, выскальзывая из-под его руки. Анна ждала у телефона, чтобы поговорить со мной?

– Еще раз спасибо за учебник, – кивнула я Лайонелу, не зная, что добавить. – Я должна ответить. Увидимся! – попрощалась я скомканно и побежала к телефону. Мне показалось, что Лайонел собирается что-то сказать, но Ригель его опередил:

– Увидимся, Леонард.

– Я вообще-то Лай…

Раздался сухой щелчок закрывшейся двери.

Глава 11. Белая бабочка

В

каждом из нас есть загадка.

Это единственное, что мы знаем о себе.

Я всегда думала, что Ригель похож на луну – на черную, спрятавшую одну свою сторону от глаз наблюдателей луну, сияющую во тьме ярче звезд. Но я ошибалась – Ригель был похож на солнце. Гигантское, жгучее и неприступное. Оно обжигало, слепило глаза, высвечивало мои мысли, обнажало их, а все остальное оказывалось в тени.

Приходя домой, я всегда видела его куртку на вешалке. Сказать, что мне все равно, значило бы солгать самой себе.

Мир вокруг менялся, когда Ригель находился рядом. Поневоле я начинала искать его глазами. Сердце ухало вниз. Мучили тревожные мысли, и я закрывалась у себя в комнате до вечера, пока не приходили Анна с Норманом. Таков единственный способ не встречаться с его колючим взглядом. Я пряталась от Ригеля, но правда заключалась в том, что нечто пугало меня гораздо больше, чем резкий разрез его глаз, отчужденность или непредсказуемость. Что-то, что не давало мне покоя, даже когда Ригеля от меня отделяли кирпичные стены нашего нового дома.

Как-то раз посреди дня я все-таки решилась выйти на задний двор, чтобы погреться на солнышке.

Февраль в здешних краях мягкий, пасмурный и прохладный, впрочем, как и вся зима. Я родилась и всегда жила на юге Алабамы, поэтому не удивлялась голым деревьям, мокрым дорогам и белым облакам на небе, которое на рассвете было уже совсем весенним. Мне нравилось снова чувствовать траву под босыми ногами. Солнце сплело на лужайке сверкающее кружево, и я любовалась им, сидя в тени абрикосового дерева, погружаясь в безмятежность этого маленького сада.

В какой-то момент я услышала громкое настойчивое гудение. Я встала и пошла на звук, а когда поняла, в чем дело, то расстроилась. Гудел шершень. Одной лапкой он застрял в луже грязи и, трепеща крыльями, пытался взлететь.

Неприятно осознавать, что я ничего не предпринимаю, а стою в нерешительности и со страхом смотрю на существо, попавшее в беду. Я всегда считала пчел с их толстыми лапками и пушистыми воротничками очень милыми, но шершни меня пугали. Несколько лет назад один такой меня здорово ужалил, рука болела несколько дней, не очень-то хотелось вновь проходить через это.

Однако шершень продолжал так отчаянно извиваться, что отзывчивая часть меня взяла верх: я осторожно приблизилась к нему, разрываясь между страхом и жалостью. Попробовала ковырнуть жижу палкой, но сразу же отскочила с пронзительным визгом, когда он снова разразился грозным жужжанием. Потом я вернулась и снова принялась орудовать палкой.

– Не кусай меня, пожалуйста, – умоляла я его, – не кусай!

В результате при помощи второй палки, потому что первая сломалась, мне все-таки удалось его освободить. Фух, с облегчением подумала я и улыбнулась.

Шершень немного поползал по земле, приходя в себя, и наконец тяжело взлетел. А я побледнела от страха. Отбросив палку, я побежала, закрыв лицо руками и визжа, как маленький ребенок. Было стыдно, но я себя не контролировала.

Добежав до садовой дорожки, я запнулась о собственную ногу и наверняка расквасила бы нос об плитку, если бы в последний момент меня не поддержали чьи-то руки.

– Эй! – услышала я. – Ты чего?

Я обернулась, все еще цепляясь за обхватившие меня руки, и увидела ошеломленные глаза своего спасителя.

– Лайонел?

Что он делал на заднем дворе?

– Клянусь, – смущенно начал он, – я тебя не преследую.

Он отпустил меня, и я отряхнула грязь с брюк.

Лайонел кивнул в сторону дороги:

– Я живу недалеко отсюда, через несколько кварталов… Спокойно шел себе по дороге и услышал, как ты кричишь. Струхнул не по-детски, – шутливым тоном сказал он и вопросительно поднял бровь. – Можно узнать, чем ты там занималась?

– Ничем. Там было насекомое. – Я поглядела вокруг, чтобы убедиться, что шершня нет рядом. – Просто испугалась.

Лайонел нахмурил брови.

– А разве нельзя убить его, вместо того чтобы кричать?

– Конечно нет. Разве он виноват в том, что я его боюсь?

Теперь пришла моя очередь хмуриться. Лайонел какое-то время удивленно смотрел на меня, потом, опустив глаза на мои босые ноги, сказал:

– Ну, значит, все в порядке?

Я кивнула, и он, похоже, не нашелся, что еще сказать.

– О’кей, – пробурчал он и уставился на ботинки. Потом вскинул голову, посмотрел на меня и сказал: – Тогда пока.

Когда он повернулся и пошел, я поняла, что даже не поблагодарила его. Лайонел пришел проверить, что со мной случилось, и в результате спас мой нос. Он так добр ко мне.

– Подожди!

Лайонел обернулся. Я подошла и заговорщицким тоном спросила, наклонившись к нему, пожалуй, слишком близко:

– Хочешь фруктового льда?

Он посмотрел на меня несколько растерянно.

– Посреди зимы? – спросил он, и я решительно кивнула.

Он пытливо на меня посмотрел и, когда понял, что я не шучу, ответил:

– А давай!

– Лед на палочке в феврале, – прокомментировал Лайонел, рассматривая свое «зеленое яблоко», пока я с довольным видом покусывала свой брусок.

Мы сидели на бордюре недалеко от дома. Я обожала фруктовый лед. Когда Анна об этом узнала, она накупила много разных брикетиков с мармеладными животными внутри. Помню, когда я их увидела в морозилке, то не сразу поверила своему счастью.

Мы немного поболтали с Лайонелом. Я спросила, где он живет, ходит ли в школу по мосту через реку под крики рабочих. Разговаривать с ним было легко. Время от времени он перебивал меня на середине фразы, но меня это не обижало. Он спросил, давно ли я здесь, нравится ли мне город. Спросил и про Ригеля. Услышав этот вопрос, я напряглась, как случалось каждый раз, когда Ригель примешивался к моему разговору с кем-нибудь.