Творения
Шрифт:
Глава 33. О смелости полководца Траяна
Валент перешел Боспор и прибыл во Фракию, но сперва очень надолго остановился в Константинополе и приготовлялся там к войне. Против варваров он послал с войском своего полководца Траяна. Когда же этот воротился, потерпев поражение, то Валент сильно порицал его, укоряя в слабости и трусости. Но Траян, с приличною благородному мужу смелостью, отвечал: «Не меня, царь, победили, ты сам упускаешь победу, сражаясь с Богом и уступая варварам Его помощь. Видя твою вражду против себя, Бог присоединяется к ним, а за Богом всюду следует победа и достается тем, которыми он предводительствует. Разве не знаешь, — продолжал он, — кого ты выгнал из церквей, и кому отдал их?» Что точно так было дело, подтвердили Арирфей и Виктор (бывшие равным образом полководцами) и просили царя не гневаться на упреки, в которых есть правда.
Глава 34. О константинопольском монахе Исаакии [ [293] ]
Говорят,
Глава 35. О смелости скифского епископа Вретаниона
И Вретанион [ [294]], сиявший всякою добродетелью, и властью архипастыря правивший городами всей Скифии, воспламенял свой дух ревностью и обличал Валента в искажении догматов и в беззакониях относительно святых. Он с божественным Давидом вопиял: «глаголах во свидениях твоих пред цари и не стыдящихся» (Пс.118,46).
Глава 36. О походе Валента против готов и о том, как он был наказан за свое нечестие
Презрев советы всех этих превосходных мужей, Валент послал войско в битву, а сам, оставшись в одной деревне, ожидал победы. Но воины, не вынесшие напора варваров, обратились в бегство и, преследуемые, были убиваемы. Одни поспешно бежали, а другие изо всех сил преследовали. Когда варвары достигли той деревни, где Валент, услышав о поражении, старался спрятаться, то подложили огонь и, вместе с селением, сожгли самого противника благочестия. Такое–то еще в здешней жизни получил он наказание за свои злодеяния [ [295]].
Глава 37. Откуда готы заимствовали арианское заблуждение? [ [296] ]
Я думаю, стоит труда показать незнающим, как варвары заразились болезнью арианства. Когда готы перешли Истр и заключили с Валентом мир, бывший в то время ненавистный Евдоксий внушал царю убедить их, чтобы они вступили с ним в общение; ибо этот народ давно уже озарился лучами богопознания и воспитывался в их апостольских догматах. Одинаковый образ мыслей, говорил он, сделает мир более прочным. Похвалив такое намерение, Валент предложил начальникам готов согласиться с ним в догматах, но они сказали, что не решатся оставить учение предков. В то время у них был епископ Ульфила, которому они чрезвычайно верили, и его слова считали за нерушимые законы. Смягчив его убеждениями и склонив деньгами, Евдоксий расположил его дать мыслям варваров такое направление, чтобы они вошли в общение с царем. Убеждая Ульфилу, он говорил, что вражда возгорелась из–за честолюбия, а в догматах нет никакого различия. Поэтому–то готы и до сих пор говорят, что Отец больше Сына, впрочем, не соглашаются называть Сына тварью, хотя и находятся в общении с теми, которые называют Его так. Вообще, они не во всем оставили учение предков, ибо и Ульфила, убеждая их войти в общение с Евдоксием и Валентом, говорил, что в догматах нет различия, но что разделение произведено пустой распрей.
История боголюбцев
ПРЕДИСЛОВИЕ
1. Хорошо быть очевидцем подвигов наилучших мужей и поборников добродетели, и, взирая на них своими глазами, извлекать для себя пользу. Всё достохвальное когда видишь его собственными очами, является привлекательным, становится вожделенным и внушает зрителю желание приобщиться к нему. Но немало пользы приносят и повествования о таких добродетельных свершениях передаваемые очевидцами тем людям, которые сами их не видели. Зрение, как говорят некоторые, достовернее слуха; однако и слух заслуживает доверия, если он умеет различать истинность сказанного. Как языку и гортани свойственно различать сладость, горечь и другие качества пищи, составляя своё суждение о ней, так и слуху вверена способность распознавания слов, и он способен отличать речи, приносящие какую–либо духовную пользу, от речей, наносящих вред.
2. Поэтому, если бы полезные повествования могли бы сохраниться в памяти неповреждёнными и тьма забвения, как отверстая бездна, не поглощала бы их, то, без сомнения, излишне и бесполезно было бы записывать их, поскольку польза, которую они приносят, и без записи легко бы достигала позднейших поколений. Но как время повреждает тела, заставляя их стареть и умирать, так оно губит и память о благих свершениях, покрывая забвением и изглаживая воспоминания о них; поэтому
никто не может укорить нас за то, что решились описать житие бого–любивых мужей. Ведь подобно тому, как врачи, которым вверяется лечение тел, приготавливают лекарства, чтобы бороться с болезнью и помочь страждущим, так и труд написания подобного рода сочинения подобен спасительному лекарству, помогающему в борьбе с забвением и способствующему сохранению памяти. Не странным ли было для нас, когда поэты и историки описывают воинские подвиги, а трагики открыто изображают тщательно скрываемые несчастия, увековечивая в своих сочинениях память о них, когда некоторые тратят слова на комедии и шутки, — не странно ли было бы нам предоставить забвению мужей, которые в смертном и страстном теле явили бесстрастие и поревновали бесплотным Ангелам? Какого бы накаляя ни были мы достойны, если бы с равнодушием допустили угаснуть памяти об их достойных удивления подвигах? Ведь если они, сами будучи подражателями высшего любомудрия древних святых, начертали память о них не на меди и не в сочинениях, но, запечатлев в сердце всю их добродетель, самих себя соделали как бы одушевлёнными образами и памятниками их, то разве может быть какое–либо извинение нам, если мы даже письменами не почтим их славной жизни?3. В честь борцов и кулачных бойцов, подвизающихся на Олимпийских играх, выставляют их изображения; также и возницы, победившие на конских ристалищах, получают ту же награду. Но не только: даже женоподобные мужчины, которые играют на сцене роль женщин, так что не знаешь, мужчины ли это или женщины, удостаиваются изображения на досках от любителей подобных зрелищ, соревнующихся в том, чтобы как можно дольше сохранить память о них, хотя эта память приносит вред, а не пользу для души. Несмотря на этот вред, почитатели удостаивают подобных людей живописных изображений, каждый — своего любимца. Поскольку смерть захватывает свою добычу — смертное тело, то эти почитатели, смешивая краски и запечатлевая ими изображения своих любимцев на досках, умудряются сохранить память о них и после смерти.
Мы же запечатлеем в письменах жизнь, которая учит любомудрию и подобна жизни обитателей неба. Не телесные черты будем мы живописать, чтобы являть их отпечатления людям неведающим, но обрисуем идеалы незримых душ и покажем невидимые брани и сокровенные прения воинов Христовых.
4. В такое всеоружие облек их военачальник и передовой боец фаланги их — святой Апостол Павел, глаголащий: «Облекитесь во всеоружие Божие… дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять» (Еф.6,11,13). И еще: «станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф.6,14–17). Облачив воинов Христовых в такое всеоружие, он вывел их на подвиги. И природа врагов их такова же: она — бестелесна, невидима, способна нападать незаметно, скрытно строить козни, внезапно и неожиданно поражать. Этому научает воинов Христовых их воевода, сказавший: «…наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф.6,12). Однако, и имея таких противников, сонм этих святых, или, точнее, каждый из них в отдельности, окруженный множеством подобных врагов (ибо эти враги нападали не все разом, но в одно время приступали к одному, в другое — к другому), одерживал столь славные победы, что обращал супротивников в бегство, поражая их на бегу, и в память победы воздвигал трофей, не встречая уже никакого препятствия.
5. Победу же эту святым доставила не их природа, сама смертная и преисполненная бесчисленными страстями, а их воля, привлекшая к себе благодать Божию. Пламенно возлюбив Божественную Красоту, с радостью решившись всё совершить и всё претерпеть ради Возлюбленного, они мужественно перенесли восстание страстей, с усилиями отразили шквал ударов диавола, и, говоря словами Апостола, «усмиряя и порабощая своё тело» (1 Кор.9,27), угасили пламень яростного начала души и заставили умолкнуть волнения её желаний. Постом и беспрестанным бодрствованием усыпив страсти и укротив их порывы, они заставили тело примириться с душой и прекратили врождённую борьбу между ними6.
6. Водворив таким образом мир между душой и телом, они отогнали от себя всю толпу врагов, которые, не зная сокровенных помыслов души и не имея содействия со стороны членов состава человеческого, уже не могли успешно нападать. Ибо стрелами, метаемыми в нас, служат для диавола члены нашего естества. Поэтому если глаза не обольщены, слух не очарован, осязание не услаждено каким–либо приятным ощущением и ум не воспринимает лукавых желаний, то тщетны все усилия злоумышленников. Как города, построенного на возвышенности, ограждённого толстой стеной и со всех сторон окружённого глубокими рвами, не может взять ни один неприятель, если не найдётся предателя среди его обитателей, который откроет врагам какой–нибудь потаенный вход, так и бесы, нападающие извне, не могут овладеть душой, ограждённой благодатью Божией, если только какой–нибудь нечистый помысел не откроет потаенного входа наших внешних чувств и через него не впустит врага внутрь.