Творения
Шрифт:
Изложение правого исповедания
Прежде всего и сверх всего — трезвиться и бодрствовать, и охранять входы от воров, чтобы они тайно не ограбили нас; пуще же будем хранить великое и первое средство нашего спасения, — разумею славное наследие веры, — исповедуя откровенно душою и устами, как научили нас Отцы. Они,<468>следуя за теми, что были с самого начала очевидцами и служителями Слова (Лк 1:2), говорили, что одно Лицо Святой и единосущной, непорочной и блаженной Троицы, Сын Божий, Бог — Слово, сияние славы и образ отчей ипостаси (Евр 1:3), творец всей твари видимой и невидимой, беспредельный, безграничный, непостижимый, сверхмысленный, соделавший и содержащий всё единым волением, безмерный благостью — ради нас вочеловечился и воплотился от святой всеслав- ной Приснодевы Марии, подлинной и истинной Богородицы, от Неё соединив с Собой по ипостаси одушевлённую умной и разумной душой, единосущную нашей плоть, которая до того ни единого мгновения не существовала, а восприняла бытие и существование в Самом Боге и Слове, и, быв полностью Богом, полностью стал человеком, не перестав быть Богом из-за того, что стал человеком, чем раньше не был, и к тому, чтобы стать, чем не был — человеком, не имея препятствия из-за того, что остался Богом, как был и есть, но одним будучи, и другим стал, и тем, и другим полностью и истинно, и удостоверяя вместе Свою Божественность Божественными чудесами и Свою человечность претерпеванием человеческого (???—?????? ?,?$????????) — и по той Своей природе и сущности, которая относится к Отцу, был нетварным, невидимым, безграничным, неизменным, недвижным, недоступным страданию и порче, бессмертным, творцом всего, по плотской [265] же Своей и нашей природе Он же был тварным, подверженным претерпеванию, ограниченным, пространственно определённым (???????), смертным и одним и тем же, но не по тождеству источника и области бытия: Он же единосущен Богу и Отцу по Божеству, и Он же единосущен нам по человечеству, двоякий по природе или сущности; ведь как посредник между Богом и человеком (1 Тим 2:5)
О различии и о том, как следует благочестиво исповедовать две природы во Христе после их соединения <469>Раз по здравом размышлении так постановили мудро святые учители Церкви, полностью благочестиво и нам, следуя им, исповедывать две различные по сущности природы, сошедшиеся в неизреченном соединении, но считать, что они остались неслитными и после того, как соединились; а тем, что говорится, что они остались неслитными, не вводится ни малейшего разделения — да не будет никогда такого! — а означается, [266] что между ними остаётся неизменное различие. Ведь не одно и то же — различие и разделение. Различие есть рассуждение, согласно которому различаются друг от друга вещи, о которых идёт речь, и оно объясняет образ бытия, то есть что нечто есть то, что есть, будучи плотью по природе и сущности, а нечто другое есть то, что есть, будучи Богом — Словом по природе и сущности. Разделение же есть рассечение от края до края, или же полностью рассекающее те вещи, о которых идёт речь, и полагающее их существующими обособленно, отдельно и самостоятельно, и разобщёнными друг от друга. Значит, если и после соединения сохраняется такое суждение, показывающее, что Слово не превратилось в плоть, а плоть не вышла за пределы своей природы, и утверждающее, что и То и другая остались по сущности тем, чем были изначально, хоть и состоялось их соединение — то разве не совершенно правильно исповедовать, что различие сошедшихся природ сохраняется и после соединения? Если же это несомненно, ибо засвидетельствовано самой верной истиной, то ясно всем и очевидно, что соединённые природы остаются неслитными — ни Божество не обращается в плоть, ни плоть не преобразуется в природу Божества. Какое же ещё рассуждение после этого — если только мы желаем, чтобы все люди руководились страхом Божиим и во всём считали правилом Божественного вероучения самоё истину, а не собственные ошибочные домыслы — может доказать, что исповедовать сохранение природ неразумно?
Иначе о том же
Вдобавок ко всему сказанному, Отцы постоянно учат, что логосы соединившихся природ сохраняются неизменными: они сами, как есть, соединившись, вместе образуют оба одно Лицо Сына и одну ипостась. А раз так, разве не нужно опять-таки в согласии с Отцами, зная, что умные начала сохраняются неизменными, утверждать различие и сохранение в своём природном свойстве каждой природы после соединения, а, исповедуя, что обе соединяющиеся природы образуют одно Лицо Сына и одну ипостась, в точности понимать, что они сделались нераздельны? А что<472>между соединившимися природами есть различие [267] и что они остаются сами неизменными после соединения безо всякого превращения и слияния убедительно свидетельствует святейший светоч Церкви Кирилл, особенными приверженцами которого притворно себя выставляют напрасно воюющие против святой Церкви; во втором томе против богохульств Нестория пишет он так: «В явленном среди нас таинстве Христовом единение не чуждается различия, а разделение исключает, не сливая и не смешивая природы, но так, что Слово Божие, приняв часть и плоти, и крови, всё же одним и неизменным Сыном Божиим и мыслится, и называется»[1562]. А в «Апологии против Андрея», в которой порицает третью из его «Глав», говорит так: «Совершенно безупречно было бы знать, что имеющая собственную природу плоть — нечто иное, чем Слово, родившееся от Бога — Отца, а Единородный по логосам собственной природы — опять-таки нечто иное. Но знать это — не значит разделять природы после соединения»[1563]. Вот и эти слова: «после соединения» — явно поставил великий Кирилл, и вслед за ним верные благочестиво и мыслят так, и говорят. Ведь то, что нисколько не повредился логос бытия соединившихся природ через соединение, показывает, что, хоть и образовали они обе одну ипостась, не смешались одна с другой, а сохраняются и пребывают чем каждая является по сущности. Зная это, мудрый Кирилл и говорит совершенно ясно: «Не слились друг с другом природы, образуя одну ипостась Сына, и не отделились друг от друга по сущности из-за того, что после соединения и пребывают, и мыслятся разными», причём каждая имеет свою природную отличительную особенность, по которой Слово есть Бог по природе, а не плоть, хотя и присвоило Себе плоть по устроению, плоть есть плоть по природе, а не Бог, хотя единением и усвоилась Богу- Слову.
Как же тогда не нужно, не благочестиво и непристойно, по учению Отцов, утверждающих, что различие сохраняется после соединения, полагать, что в едином Христе пребывают и сохраняются после соединения две природы, из которых Он состоит, а между ними есть различие? и познавать, что и сошедшиеся тем же числом в теснейшем [268] соединении не принимают ни малейшего превращения друг в друга или изменения? Ведь когда некие вещи различаются, совершенно необходимо, чтобы существовало различие, а где возможно помыслить существование различия, там непременно есть и различающиеся вещи. В таком случае, они оказываются неким образом взаимносовводящими<473>как причина и её следствие, мыслимые в чём-либо одной сущности. Ведь если разносущностность различных природ, из которых составился Христос, есть действующая причина, то непременно и различие, как причинённое, выказывает разность соединившихся природ, как свою причину. Ибо, как сказано, эти две вещи взаимно обусловливают друг друга, и утверждая одну, непременно приходится признавать и другую, а если одну устраним, то, следовательно, и другую придётся считать несуществующей. Нужно также утверждать, что есть две природы, чтобы не вводить пустое различие, и употреблять число, говоря об одном и едином, чтобы показать, что различие сошедшихся природ остаётся и после соединения, так как они сохраняются неизменно и нераздельно; к тому же воистину легче показывать различие произнесением слов, обозначающих вещи, чем уверяться лишь словами, что вещи различны.
О том, что число и не разделяет, и не разделяется, и по своей сути вовсе не вносит разделения в то, к чему прилагается
Коли некие люди, ценящие собственное мнение выше истины, говорят, что число есть нечто разделяющее, или разделимое, или вносящее разделение, причём из-за того, что боятся, где нет страха (Пс 13:5), отказываются утверждать, что во Христе после соединения сохраняются, сошедшись в одно, две природы — чтобы не привнести разделения и расчленения в тайну вочеловечения, я постичь не могу, что у них за причина для такого понимания дела. Или они в этом выказывают себя мудрее святых Отцов, употреблявших именно эти слова, не предполагая никакого разделения, и обольщаются, считая, что способны несколько [269] духовнее, чем те, проницать Божественное, или же судят о сути вещей по самим себе, надмеваясь самомнением из-за своих домыслов и не познав истину, скрытую от них. Однако кто же, хоть сколько-нибудь изучивший Божественное учение Отцов, не ведает, что любое число, по мысли великого и богоносного Григория[1564], изъясняет счётность вещей, к которым относится, а не их раздельность, как кажется этим людям? Ведь каким образом — охотно спросил бы я их — может разделять то, что не имеет подлинного существования? ведь свойство подлинного бытия — мочь сделать что-то с чем-то другим. Как же будет разделено то, что по своей собственной сути не может претерпевать? ведь сведущие в этих вещах люди доказали, что это есть принадлежность привходящего свойства или качества тех вещей, к которым применяется число. А раз и разделять<476>не может, не может по своей сути число и быть разделённым. Ведь оно по природе не сможет ни действовать — ибо это принадлежит самостоятельной сущности, ни претерпевать — ибо это принадлежит привходящему свойству, ни необходимым образом привнести с собой разделения вещам, которые какие имели до счисления природу, положение и взаимоотношение, такие же сохранили неизменно и после того, как были сосчитаны, не претерпев из-за счисления вообще ничего нового. Ведь когда мы, к примеру, говорим о десяти людях или о чём- либо другом, имеющем самостоятельное существование, и обозначаем раздельное количество, то понимаем, что самостоятельное существование и разделённость по ипостасям они восприняли не через исчисление, а обладают и тем, и другим сами по себе, а не по числу; и то, сколько их, мы изъяснили посредством числа не разделением, а количеством. И ещё: называя какой-то камень двуцветным или пятицветным, или с иным каким числом цветов, мы не разделяем один камень на два камня или пять камней и не отсекаем друг от друга его цвета, а выражаем, что у него и в нём без слияния имеется их такое-то число, причём камень не подвергается — да такого и не может произойти — никакому рассечению или разделению из-за того, что в нём исчисляется непрерывный ряд цветов, как и цвета — слиянию или смешению от единичности камня. И камень, обладая единственностью, [270] является имеющим в себе некое число нераздельных цветов. Подобным же образом и цвета камня, отличаясь друг от друга по качеству, обладают численностью, составляющей по сложению единичность камня, и каждый обладает собственной единичностью без слияния с другими; и имеется один и всё тот же камень, не разделённый количеством цветов и не сливающий их своей единичностью. Он имеет бытие, обладающее различными логосами; согласно одному число принимается,
а согласно другому — не допускается. Значит, любое число выказывает не само положение вещей, — говорю о раздельности или неразрывности, — а количество того, к чему прилагается, и привносит количественность, а не образ бытия. Ведь как может число вводить с собой положение вещей, когда они и до исчисления существуют, и без него могут познаваться, а число никак не выказывает с ними сродства и различается от них лишь количественностью? Потому что когда мы видим множество людей, или лошадей, или быков, и тому подобное, мы знаем, что они существуют каждый сам по себе, и разделяются по собственным ипостасям, и, как я уже сказал, суть то, что суть, и без исчисления; прибегая же к числу для изъявления их количества, мы никоим образом не полагаем его причиной их взаимного расположения, так что и для его познания мы в нём не нуждались бы. И, опять- таки, глядя на разноцветный камень, или цветок, или животное, и тому подобные вещи, мы никоим образом не пользуемся числом, чтобы постичь, что они разнообразно раскрашены; если же пожелаем узнать количество цветов в них, то не отказываемся им воспользоваться.Как благочестиво употреблять число для изъявления различия
<477>Так что изъяснение числа не создаёт и не вводит разделения, а изъясняет число и вводит различие. Ибо как всякое различие изъясняет допустимость какого-то числа, вводя логос образа бытия, — ведь неисчислимое непременнно и неразличимо, так как просто [271] по сущности и по качеству, — так и любое число, относящееся к какому-то количеству различных вещей, в отношении образа бытия или способа существования изъясняет различие исчисленных вещей, а не вводит некое их взаимоотношение. А что это именно так по самой истине и что всякое число изъясняет различие, а не разделение, опять свидетельствует словом святейший Кирилл, пишущий в послании к Евлогию буквально так: «Так и у Нестория: хоть и утверждает две природы, обозначая различие плоти и Бога — Слова, но соединения вместе с нами не исповедует. Мы ведь, соединяя обе, исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа и, наконец, единую природу воплотившегося Сына»[1565]. Как если бы сказал: «Рассматривая премудрое устроение тайны и желая указать, что сошедшиеся природы и после соединения сохранили различие, мы единственно в этом смысле утверждаем, что их две, употребляя число лишь созерцательно, для изъявления различия; а чтобы точнейшим образом обозначить образ неизреченной тайны соединения, утверждаем единую природу воплотившегося Бога — Слова». Ведь именно это, думаю, желает он выразить, говоря: «Мы же, соединяя их, исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа и, наконец, единую природу воплотившегося Сына». То есть мы, исповедуя соединение и благоговейно с точностью разбирая его образ, не употребляем словесное обозначение различия для изъявления соединения, а, подходящим образом выбирая одни слова для различия и другие для соединения, сохраняем без смешения понимание обозначаемого. Отсюда, впрочем, ясно, что и он, и Несторий оба утверждали две природы, но расходились в познании различия. Расхождение же было в исповедании соединения, в этих словах: «Одного Христа, одного Сына, одного Господа и одну воплотившуюся природу Слова», которые Несторий не желал произнести. Ведь слова: «Так и у Нестория: хоть и утверждает две природы, обозначая различие плоти и Бога — Слова, но соединения вместе с нами не исповедует» обозначают не что иное, как то, что Несторий вместе с нами исповедует различие, утверждая две природы, соединения [272] же не исповедует вместе с нами, ибо не утверждает «одного Христа, одного Сына, одного Господа и одну воплотившуюся природу Слова». И любящим добро и пожелавшим держаться истины это ясно из того, что учитель запрещает не утверждать наличие двух природ после соединения, а разделять природы после<480>соединения или устранять после соединения различие между сошедшимися природами, как можно увидеть во множестве его писаний.
Значит, коли всегда существует соединение, и всегда соединившиеся природы остаются неслитными, и всегда сохраняется различие между соединившимися природами, ради которого, согласно Отцам, и употребляется число, то как может не быть необходимо — если действительно всегда существует, и пребывает, и сохраняется и соединение, и соединившиеся природы, и их различие — благочестиво утверждать и существование двух природ для изъявления различия соединившихся природ, и, опять- таки, одну воплотившуюся природу Бога — Слова исповедовать для указания на единство ипостаси? причём, ни одно из этих двух числительных не отменяет другого (как кажется неким людям, у которых рассуждение мудрости делается бессмыслицей), чтобы не явилось ни слияние, ни разделение. Ведь не произнося слова, подобающим образом изъясняющего различие, мы оставляем возможность слияния; а с другой стороны, не употребляя того, которое обозначает соединение, разве не понимаем, что допускаем разделение? Но оба числительных всегда говорятся и применяются благочестиво в отношении к одному и тому же Христу, хоть и не одинаково, потому что и то, что они обозначают, не одинаково. Ведь не одно и то же — различие и соединение, хоть и относятся, и применяются к одному и тому же; каждое из них высказывается отдельно от другого и не достаточно для изъяснения всей тайны, если не сопровождается другим и не выказывается подозреваемым: в разделении, из-за Нестория, который отрицает единство ипостаси и не соглашается исповедать, что ради нас Беспредельный соблаговолил содержаться в плоти; другое же — в слиянии, из-за Аполлинария и Евтихия, отрицающих различие сошедшихся природ после соединения и стесняющихся исповедать, что Незримый стал доступен нашим чувствам, допустив в Себе природное свойство от нас взятой святой Своей плоти.
[273] Значит желающим быть истинно благочестивыми должно, как сказано, и исповедовать одну воплотившуюся природу Бога- Слова, чтобы показать полноту соединения, и ещё утверждать две природы, чтобы изъяснить различие сошедшихся природ, сохраняющихся без слияния после соединения, и единственно ради этого употреблять число. Ибо изъяснение различия иными словами Отцы по справедливости не одобрили. А если кто-то, полагаясь на собственный ум, сможет измыслить слова, лучше подходящие для изъяснения различия, то пусть<481>не завидует нашей полезности, и мы тоже не станем завидовать его просвещённости, чтобы не сказать — дерзости.
Как следует понимать изречение святого Кирилла в послании к Суккенсу. И о том, что слоек «в двух» не противоречат утверждающим одну воплотившуюся природу Слова, если не брать их неблагочестиво в смысле Нестория
Если же скажут, что тем не менее утверждение двух природ, после соединения нераздельно соединённых, противоречит утверждению единой воплотившейся природы Слова, как о ней учит святой Кирилл во втором напоминании Суккенсу, то я без колебания посчитаю, что это исходит от людей, либо не знающих речей Отцов, либо искажающих их, и полагающих, что полезнее противоборствовать истине, нежели с ней соглашаться. Ведь зная, что об одном помышлении без действия и то дадим ответ праведному нашему Судии, должны были бы они, благоразумно и богобоязненно читая писания Отцов, усердно стремиться не делать из их речей, учащих миру и единомыслию, предлога к борьбе и разладу. Ибо кому же не ясно, если только глянуть внимательно, что блаженный Кирилл запрещает так говорить не вообще, а по зловредному смыслу Нестория, утверждавшего, что соединение со- положительно (???????)? — как свидетельствует сам блаженный Кирилл в конце того же послания, изъясняя спорщикам цель своей речи; он говорит: «А что [274] прибавлено «нераздельно», у нас, кажстся, имеет смысл православный. Они же не так понимают. У них нераздельность, по пустословию Нестория, употребляется в другом смысле. Они ведь говорят, что по равночестности, по еди- новолию, по равновластию неразделен с Богом — Словом человек, в которого Тот вселился. Так что не попросту произносят они эти слова, а с неким обманом и искажением»[1566]. Вот как ясно чудный этот учитель изложил двойственный смысл «нераздельности»: с одной стороны, она обозначает ипостасное соединение и, взятая в таком смысле, считается выражением православия; с другой же — изъясняет одно лишь соприкосновение по положению, в каковом смысле отвергается; и он увещевает верных поступать так же, ибо из-за одинакового звучания этот смысл часто способен скрытно заразить ядом еретического нечестия менее искушённых. Поэтому он и полагает, что сам православно утверждает две нераздельные природы, раз сказал об ипостасном единении, а когда о «нераздельности» говорят последователи Нестория,<484>то это подозрительно, потому что они учат, что соединение — всего лишь соприкосновение по положению.
Ипостасное соединение, по учению Отцов, есть схождение разносущных природ в одну ипостась, сохраняющее в себе без повреждения, изменения и разделения природную особенность каждой по сравнению с другой. А соположное соединение есть равное движение желания и полное тождество воли существующих самостоятельно и отдельно в своих личностных единичностях (?? ?????? ???????????). Значит, кто исповедует ипостасное соединение, хоть и утверждает существование после соединения двух природ во Христе, нераздельно соединившихся — ясно, что ипос- тасным соединением — ничуть не отклоняется от истины. Ведь он исповедует в согласии с Отцами, что природы, составляющие Христа, пребывают неслитно, так как между ними сохраняется различие, и никоим образом не может помыслить отдельно и вне ипостасного единства различные по отношению друг к другу природы. А вот кто защищает соположное соединение, хоть и тысячи раз скажет [275] о нераздельности, достоин порицания за то, что утверждает, будто — по смыслу его речи — нераздельное соединение происходит по некоему чувству любви, и никак не способен выразить единство ипостаси Бога — Слова в Его взятой от нас плоти с душой и умом. Невозможно ведь, чтобы из двух отдельных ипостасей, отделённых собственным логосом от однородных неделимых сущностей, сделалась одна ипостась. Так что святой отец наш Кирилл порицает и отвергает не утверждение двух природ, нераздельно соединённых после соединения, а мысль, которую теми же словами выражают злоупотребляющие речью.
Раз, стало быть, доказано — хоть и умеренно, но по — моему всё- таки в достаточной степени, насколько было возможно изъяснить в письме — и по святым Отцам, и по ходу общепринятой мысли, что ни малейшего разделения ни сделать, ни претерпеть, ни привнести число не может, а попросту изъявляет количество, не затрагивая взаимного расположения, каково бы оно ни было, то какое же осталось ещё подозрение в рассечении или разделении у тех, кто восстаёт против святой Церкви Божией и наобум отсекает себя от общего тела? Меньше они причиняют вреда, чем сами терпят, жалким образом умерщвляясь и губя себя этим отделением, и приуготовляют себе кару за непристойное поведение по отношению к телу Христову, ибо ради этого отринули правое исповедание благочестивой веры; разве что из опасения, как бы не показаться рассекающими соединение, примут слияние и<485>коварством исхитрятся не быть уличёнными в неблагочестивом исповедании!