Творения

Итак, император достиг всех целей, какие только мог ставить, созывая Собор: произошло примирение Церквей империи, его авторитет как защитника православия возрос. Из уст отцов Собора император услышал: «Ты утвердил православие» (Там же. С. 231), при этом ничего, относящегося к политике в отношении Церкви ни самого императора Константина Погоната, который не отменял Типос как минимум десять лет, ни его отца Константа, гонителя святых, ни кого-либо из Ираклидов, осуждено не было. Хотя Собор вскользь и признал один раз, что император «был увлечен на ложный путь» (впрочем, не уточняя, на какой именно), но возложил всю ответственность за это на Макария Антиохийского^[2013]. Авторитету династии вред нанесен не был; личная власть императора, напротив, была сильно укреплена.

Понятно, что упоминание дела Максима достижению этих целей могло бы помешать; поэтому ничего удивительного, что император, проявлявший такую заботу об имени папы Виталиана, ни о папе Мартине, ни о Максиме и его учениках, ни вообще о ком-либо из претерпевших гонения исповедников православия даже не упоминает.

Политических потерь Константинополю возращение к православию не принесло. Все области распространения монофизитства, с которыми империя по политическим мотивам вступала в унию, были для империи уже и так потеряны^[2014]. От примирения с Римом Константинополь во внешнеполитическом отношении ничего не терял, а только обретал мир внутри империи.

Накануне Собора папа Агафон в своем послании умолял императора Константина о «даровании безнаказанного слова и свободного права всякому желающему говорить и защищать свою веру, которую он содержит и исповедует, дабы все ясно видели, что никакой страх, никакая власть… не отвращали и не полагали препятствия желающему говорить за истину кафолической и апостольской веры» (Там же. С. 55), и император даровал такое право на время Собора, гарантировав, в частности, неприкосновенность римских легатов. Однако после Собора он издал Эдикт, в котором под теми же самыми угрозами наказания, которые в Типосе воспрещали споры о вере, запрещал исповедовать какую-либо иную веру, чем исповеданную Собором.

Позиция Рима.

VI Вселенский собор был триумфом папы Агафона. Римские легаты прибыли на Собор во всеоружии. В течение двух лет после приглашения императора папе Домну вступить в богословское собеседование, Рим тщательно готовился к нему. По всему Западу были проведены соборы, подтверждающие диофелитское исповедание; так что легаты, посланные в Константинополь, представляли не только папу Агафона, но и весь, так сказать, «соборный разум» Запада. Важнейшими документами, представленными ими VI Собору, были Послание папы Агафона (императору) и Послание Агафона и Римского собора 125 епископов (тоже адресованное императору). Мы не будем здесь углубляться во все детали этих посланий, отметим лишь то, что имеет отношение к нашей теме.

Лейтмотивом Послания папы Агафона, помимо собственно исповедания во Христе «как двух естеств, так и двух естественных хотений и действий» (Деян. Т. IV. С. 34), является тезис, что «апостольская Церковь [т. е. Рим] никогда не уклонялась от пути истины ни в какое заблуждение» (Там же. С. 34)^[2015]. Ссылаясь на обетование, данное Христом апостолу Петру, папа, хотя и называет его «заповедью», утверждает, что ее «всегда верно исполняли апостольские первосвященники» (Там же). Рим оставался неколебим в вере, в то время как в Константинополе вводились новые еретические учения.

Если вспомнить, что в ходе Собора легаты папы без какого-либо возражения приняли осуждение папы Гонория (на что, очевидно, они имели полномочия от папы), то можно предположить, что в Риме казус Гонория рассматривался как исключение, т. е. как единичное упущение, исправленное силами самой Римской Церкви. Заниматься апологией Гонория, как это делали папа Иоанн IV и Максим Исповедник, в намерения папы Агафона не входило^[2016]. Что касается отступлений от православия Константинополя, то, очевидно, папа полагал, что в их исправлении решающую роль всегда играл — и должен сыграть на настоящем Соборе — Рим, являющийся оплотом истинной веры во Вселенской Церкви.

Не вдаваясь в богословские аспекты Послания папы Агафона, обратим внимание на то, что, описывая историю ереси, укоренившейся в Константинополе, и подчеркивая, что еретики своими утверждениями неоднократно противоречили сами себе^[2017], папа несколько раз упоминает в одном ряду с еретическими документами изданные в Константинополе Экфесис и Типос, ни разу не говоря, что они были изданы императорами, но называя их авторами, как и Латеранский собор, соответственно, Сергия с Пирром и Павла.

Таким образом, следуя в этом тоже традиции Латеранского собора, папа Агафон не признает Типос документом чисто гражданского характера (как, фактически, представляет его в своем послании к папе Домну император Константин), но рассматривает его как исповедание веры в то, что «не должно говорить ни об одном, ни о двух хотениях и действиях» ^[2018]. В таком подходе к Типосу, как и в оценке роли Рима как оплота православия, Агафон сходится, конечно, не только с Латераном, но и с Максимом Исповедником и его учениками.

Перечисляя содержащие еретические заблуждения исповедания Константинополя, папа Агафон приводит и то исповедание, что было послано патриархом Петром папе Виталиану, в котором Петр исповедал «и одно хотения и два, и одно и два действия» (Там же). Вопрос о том, как оправдать принятие этого исповедания папой Виталианом и его вступление, после этого, в общение с Петром, папа Агафон не затрагивает (как, впрочем, и историю с посланием Гонория).

Ряд фактов свидетельствует о том, что на момент, предшествовавший VI Собору, Византийская Церковь должна была рассматриваться Римом как находящаяся в ереси или, во всяком случае, отпавшая от Вселенской Церкви. Во — первых, Рим не был в общении с Константинополем (одного этого достаточно, чтобы говорить если не о ереси, то о расколе). Во — вторых, в Константинополе не были анафематст- вованы ереси и еретики, анафематствованные в Риме Латеранским собором. Названный в Окружном послании этого Собора «нечестивым» Типос в Константинополе до сих пор не был отменен и осужден. В — третьих, Константинопольский (как и находящийся с ним в общении Антиохийский) патриарх не исповедал внятно и недвусмысленно диофелитства и диоэнергизма. Уже тот факт, что послание папы Агафона и другое — папы и Собора 125 римских епископов — адресованы императору, и при этом никаких посланий Константинопольскому и Антиохийскому патриархам направлено не было, говорит о том, что эти патриархи, с точки зрения Рима, перед Собором были вне Церкви.

В послании к императору папа Агафон настоятельно призывает его теперь, когда Бог подвиг его обратиться к Риму, и тот возвестил ему истинную веру, подвергнуть наказанию еретиков и «изгнать из среды православных» впавших в ересь «предстоятелей за еретическое нечестие [их] нововведения, которое они старались внести в единую, святую, кафолическую и апостольскую Церковь Христову, и омрачить нераздельное и непорочное тело Церкви заразою еретического нечестия»^[2019].

В качестве условия примирения с Константинопольской Церковью папа, наряду с осуждением еретиков, выдвигает полное согласие Константинополя с Римом в исповедании^[2020]. На таких условиях папа готов был принять в общение византийский епископат, не требуя от него покаяния ни в общении с подпадавшими под анафемы Латерана монофелитами, ни в подчинении «нечестивым» Экфесису и Типосу. Со стороны Рима такой подход был, по всей вероятности, проявлением икономии, позволявшей византийцам войти в общение с Римом, лишь анафематствуя ересиархов, но без переоценки собственного прошлого.

Поскольку Максим Исповедник и его сподвижники отказались признать Церковью Христовой Церковь Константинополя из-за ее подчинения Типосу (дающему в Церкви место ереси)^[2021], и претерпели за этот отказ мучения, икономия, на которую в отношении Константинополя пошел на VI Соборе Рим, делала упоминание Максима и других исповедников православия для папы Агафона неудобным.

Из всех этих исповедников Рим в своих посланиях упоминал только папу Мартина — один раз, в Послании Агафона и Римского собора 125 епископов. В этом же послании говорится и о Латеранском соборе (бывшем как раз при «апостольской памяти папе Мартине»), на котором было провозглашено «апостольское исповедание, принятое от начала». Сто двадцать пять епископов, собравшихся в Риме в преддверии VI Вселенского собора, называли себя преемниками именно этого Собора^[2022]. Однако на самом VI Вселенском соборе ни римские легаты, ни тем более греческие отцы этого Собора уже ни Латеранский собор, ни папу Мартина, ни кого-либо из исповедников православия, отстаивавших решения Латеранского собора в период борьбы с ересью, не упоминали^[2023]. Это можно объяснить установкой на икономию, вероятно данной папой Агафоном легатам.