Сегодня я в гостях у моря,Скатерть широка песчаная,Собака поодаль.Ищем. Грызем.Смотрим друг на друга.Обедал икрою и мелкой рыбешкой.Хорошо! Хуже в гостях у людей!Из-за забора: «Урус дервиш*, дервиш урус!» —Десятки раз крикнул мне мальчик.
l4
Косматый лев*, с глазами вашего знакомого*,Кривым мечомГрозил кому-то, угрожал — покоя часовой, заката сторож,И солнце перезревшей девой(Верно, сладкое любит варенье),Сладко, ласково закатилось на львиное плечо.Среди зеленых изразцов,Среди зеленых изразцов!
15
Халхал*.Хан в чистом бельеНюхал алый цветок, сладко втягивал в ноздри запах цветка,Жадно глазами даль созерцая.«Русски не знай — плехо!Шалтай-балтай не надо, зачем? Плехо!Учитель, давай(50 лет) — столько пальцев и столько —Азия русская.Россия первая, учитель — харяшо.Толстой большой человек, да, да, русский дервиш!А! Зардешт*, а! Харяшо!»И сагиб*, пьянея, алый нюхал цветок,Белый и босой,И смотрел на синие дальние горы.Крыльцо перед горами в коврах и горах винтовок,Выше — предков могилы.А рядом пятку чесали сыну его:Он хохотал,Стараясь ногою попасть слугам в лицо.Тоже он был в одном белье.По саду ханы ходят беспечно в бельеИли копают заступом мирноОгород капусты.«Беботеу вевять», —Славка запела. Каменное зеркало гор.Я на горах.Зеркало моря наход<ится>По ту сторону —Матери <большой головой>.Отсюда, Волге наперекор,Текут реки, в те же морей <просторы> —Воли запасы черпать где <ведра>.Здесь, среди гор,Человек сознает, что зазнался.Скакала, шумела река,Стекленясь <волосами>.Буханки камней.Росли лопухи в рост человека.Струны раз<метав камнями>, —Кто играл в эти струны?
16
Булыжники собраны в круг,Гладка, как скатерть, долина,Выметен начисто пол ущелья:Из глазу не надо соринки.Деревья в середке булыжных венков.Черепами людей белеют дома.Хворост на палках.Там чай-хане пустыни.Черные вишни-соблазны на удочке тянут голодных глаза.Армянские дети пугливы.Сотнями сказочных лбовКлубятся, пузырятся в борьбе за дорогуКорни смоковницы(Я на них спал)И в землю уходят,Тоской матерей тянутся к детям,Пуповиной протянутой от веток <к> корням.Плетусь, ученье мое давит мне плечи,Проповедь немая, нет учеников.Громадным дупломНастежь открыта счетоводная книга столетий.Брюхом широким ствол (шире коня поперек),Пузырясь,
пузатым грибом,Подымал над собой тучу зеленую листьев и веток,Зеленую шапку,Градом ветвей стекая к корням,С ними сливаясь в узлыЯчеями сети огромной.Ливень дерева сверху, дождь дерева пролилсяВ корни и землю, внедряясь в подземную плоть,Ячейками сети срастались глухою петлею.И листья, певцы того, что нет,Младшие ветви и старшие,И юношей толпы — матери держат старые руки.Чертеж? Или дерево?Сливаясь с корнями, дерево капало внизИ текло древесною влагой,Ручьями,В медленном ливне столетий.Ствол пучится брюхом, где спрячутся трое,Долине дает второе зеленое небо, —Кольца ячей в 4 узла.Здесь я спал, изнемогший.Белые кони (лебеди снега и спеси) паслися на лужайке оседланы«Ты наше дитю! Вот тебе ужин, ешь и садись! —Мне крикнул военный, с русской службы бежавший. —Чай, вишни и рис».«Пуль» в эти дни я не имел, шел пеший,Целых два дня я питался лесной ежевикой,Ей одолжив желудок Председателя земного шара.(Мариенгоф и Есенин)*.«Беботеу вевять», — славка поет!
17
Чудищ видений ночей черные призраки.Черные львы.Плясунья-шалунья вскочила на дерево,Стоит на носке, другую, в колене согнув, занесла над головой,И согнута в локте рука.Кружев черен наряд. Сколько призраков!Длинная игла дикобраза блестит* в лучах Ая.Ниткой перо примотаю и стану писать новые песни.Очень устал. Со мною винтовка и рукописи.Лает лиса за кустами.Где развилок дорог поперечных, живою былинойЛег на самой середке дороги, по-богатырски руки раскинул.Не ночлег, а живая былина Онеги.Звезды смотрят в душу с черного неба.Ружье и немного колосьев — подушка усталому.Сразу заснул. Проснулся, смотрю — кругом надо мноюНа корточках дюжина воинов.Курят, молчат, размышляют. «По-русски не знай».Что-то думают. За плечами винтовки.Покрытые роскошью будущих выстрелов,Груди в широкой броне из зарядов*.«Пойдем». Повели. Накормили, дали курить голодному рту.И чудо — утром вернули ружье. Отпустили.Ломоть сыра давал мне кардаш*,Жалко смотря на меня.
18
— Садись, Гуль-мулла.Черный горячий кипяток, брызнул мне в лицо?Черной воды?* Нет — посмотрел Али-Магомет, засмеялся:— Я знаю, ты кто.— Кто?— Гуль-мулла.— Священник цветов?— Да-да-да.Смеется, гребет.Мы несемся в зеркальном заливеОколо тучи снастей и узорных чудовищ с телом железным,С надписями «Троцкий» и «Роза Люксембург».
19
«Лодка есть,Товарищ Гуль-мулла! Садись, повезем!Денег нет? Ничего.Так повезем! Садись!» —Наперебой говорили киржимы*.Я сажусь к старику. Он добродушен и красен, о Турции часто поет.Весла шум<ят>. Баклан полетел.Из Энзели мы едем в Казьян*.Я счастье даю? Почему так охотно возят меня?Нету почетнее в Персии —Быть Гуль-муллой,Казначеем чернил золотых у весны.В первый день месяца АйКрикнуть, балуя: «Ай!»Бледному месяцу Ай,Справа увидев.Лету — крови своей отпустить,А весне — золотых волос.Я каждый день лежу на песке,Засыпая на нем.]
Конец 1921, 1922
219 . Уструг Разина
Где море бьется диким неуком * ,Ломая разума дела,Ему рыдать и грезить не о ком,Оно, морские удилаСоленой пеной покрывая,Грызет узду людей езды.Так девушка времен Мамая,С укором к небу подымаяСвои глаза большой воды,Вдруг спросит нараспев отца:«На что изволит гневаться?Ужель она тому причина,Что меч суровый в ножны сует,Что гневная морщинаЕму лицо сурово полосует,Согнав улыбку, точно хлам,Лик разделивши пополам?»По затону трех покойников,Где лишь лебедя лучи,Вышел парусник разбойниковИступить свои мечи.Засунув меч кривой за пояс,Ленивою осанкою покоясь,В свой пояс шелковомалиновыйКремни для пороха засунув,Пока шумит волны о сыне войСреди взволнованных бурунов.Был заперт порох в рог коровы,На голове его овца.А говор, краткий и суровый,Шумел о подвигах пловца.Как человеческую рожьСобрал в снопы нездешний нож.Гуляет пахарь в нашей ниве.Кто много видел, это вывел.Их души, точно из железа,0 море пели, как волна,За шляпой белого овечьего рунаСкрывался взгляд головорезаУмеет рукоять столетийСкользить ночами, точно тать,Или по горлу королейКонцом свирепо щекотать,Или рукой седых могилКовать столетья для удил.И Разина глухое «слышу» *Подымется со дна холмов,Как знамя красное, взойдет на крышуИ поведет войска умов.
* * *
И плахи медленные взмахиХвалили вольные галахи*.Была повольницей полнаУструга узкая корма.Где пучина, для починаСилу бурь удесятеря,Волги синяя овчинаНа плечах богатыря.Он стоит полунагой,Горит пояса насечка,И железное колечкоОпускается серьгой.Не гордись лебяжьим видом,Лодки груди птичий выдум!И кормы, весь в сваях, уголНе таи полночных пугал.Он кулак калекМоскве кажет — во!Во душе егоПоет вещий Олег.Здесь все сказочно и чудно,Это воли моря полк*,И на самом носу суднаБыл приютит матерый волк.А отец свободы дикойНа парчовой лежит койкеИ играет кистенем,Чтоб копейка на попойкеПокатилася рублем.Ножами наживыИм милы, любезныИ ветер служивыйИ смуглые бездны.Он, невидим и неведом,Быстро катится по водам.Он был кум бедноты,С самой смертью на «ты».Бревен черные кокорыДля весла гребцов опоры.Сколько вражьих головСрубил в битве галах,Знает чайка-рыболов,Отдыхая на шестах.Месяц взял того, что наго, вор.На уструге тлеет заговор.Бубен гром и песни дуд.И прославленные в селахПастухи ножей веселыхРечи тихие ведут:«От отечества, оттолеОтманил нас отаман.Волга-мать не видит пищи,Время жертвы и жратвы.Или разумом ты нищий,Богатырь без головы?Развяжи кошель и грошБедной девки в воду брось!Куксит, плачет целый день.Это дело — дребедень.Закопченною девчонкойНакорми страну плотвы.В гневе праведном серчая,Волга бьется, правды чая.Наша вера — кровь и зарево,Наше слово — государево».Богатырь поставил бревнаТвердых ног на доски палубы,Произнес зарок сыновний,Чтоб река не голодала бы.Над голодною столицейОдичавших волнВоин вод свиреполицый,Тот, кому молился чёлн,Не увидел тени жалобы.И уроком поздних летПрогремел его обет:«К богу-могу эту куклу!Девы-мевы, руки-муки,Косы-мосы, очи-мочи!Голубая Волга — на!Ты боярами оболгана!»Волге долго не молчится.Ей ворчится, как волчице.Волны Волги — точно волки,Ветер бешеной погоды.Вьется шелковый лоскут.И у Волги у голоднойСлюни голода текут.Волга воет, Волга скачетБез лица и без конца.В буревой волне маячитЛяля* буйного донца.«Нам глаза ее тошны.Развяжи узлы мошны.Иль тебе в часы досугаШелк волос милей кольчуги?»«Баба-птица* ловит рыбу,Прячет в кожаный мешок.Нас застенок ждет и дыба,Кровь прольется на вершок».И морю утихнуть легко,И ветру свирепствовать лень.Как будто веселый дядько*,По пояс несется тюлень.Нечеловеческие тайныЗакрыты шумом, точно речью.Так на Днепре, реке Украйны,Шатры таились Запорожской Сечи.И песни помнили векаСвободный ум сечевика.Его широкая чупринаБыла щитом простолюдина,А меч коротко-голубойБоролся с чертом и судьбой.Льются водка и вода,Дикий ветер этой лодки и овода.
1921, 19 января 1922
220 . Синие оковы
К сеням * , где ласточка тихо щебечет,Где учит балясин училище с четами нечет,Где в сумраке ум рук — Господ кистей,Смех — ай, ай! — лов наглых, назойливых ос,Нет их полету костей,Злее людских плоскостейРвут облака золотыеУ морей ученических кос.Жалобой палубы подняты грустные очи,Кто прилетел тихокрылый?СолнцИ кули с червонцами звезд наменятьНа окрик знакомый:«Я не одета, Витюша, не смотрите на меня!»Ласточки две,Как образ семьи, в красном куте,Из соломы и глиныВместо парчиСвили лачугу:Взамен серебра образу былЭтих ласточек брак.Синие в синем муху за мухой ловили,Ко всему равнодушны — и голосу Кути*,И рою серебряной пыли,К тому, что вечерние гаснут лучи,Ясная зайчиков алых чумаВ зелени прежней, кладбище солнца, темнеет, пора!Вечер и сони махали крылом, щебеча.Вечер. За садом, за улицей, говор на «ча»:«Чи чадо сюда прилетело?Мало дитя?»Пчелы телегу сплели!Ласточки пели «цивить!».Черный взор нежен и смугол,Синими крыльями красный закутан был угол.Пчелы тебя завели.Будет пора, и будет великГолос — моря переплытьИ зашатать морские полы* —Красной ПоляныЛесным гопаком,О комРечи несутся от края до края,Что брошено ими «уми»Из умирая.И эта весть дальше и больше,Дальше и дальше,Пальцами Польши,Черных и белых народов*Уносит ладыВ голубые ряды,Народов, несущихся в праздничном шумеБез проволочек и проволочек.С сотнями стоннымиПроволок ящик(С черной зеркальной доской).Кто чаровалНас, не читаемых в грезах,А настоящих,Бросая за чарами чары вал.И старого крова очаг,Где город — посмешище,Свобода — седая помещица,Где птицам щебечется,Бросил, как знамя,Где руны — весна Мы!Узнайте во сне мир!Поссорившись с буднями,*Без берега нивРжаницы с ржаницей,Увидеться с студнями —Их носит залив,Качает прилив,Где море рабочее вечером трудится —Выбивает в камнях свое: восемь часов!Разбудится! Солнце разбудится!Заснуло, —На то естьБудильник*Семи голосов*, веселого грома,Веселого охота, воздушного иска.Ограда, — на то естьНапильник.А ветер — доставит записку.На поиск! На поиск! —Пропавшего солнца.Пропажа! Пропажа!Пропавшего заживо.В столбцах о кражеОно такое:Немного рыжее,Немного ражее,Теперь под стражею,Веселое!В солнцежорные дниМы не только читали,Но и сами глоталиБлинами в сметанеИ небесами другими,Когда дни нарастали,На масленой…Это не в море, это не блин, —Это же солнышкоЗакатилось сквозь вас с слюной.Вы здесь просто море,А не масленичный гость.Точно во время морского прибоя,Дальняя пена — ваши усы.Съел солнышко в масле и сыт.Солнце щиплет дниИ нагуливает жир,Нужно жар его жрецом жрать и жить,Не худо, ежели около — кусочек белуги,А ведь ловко едят в Костроме и Калуге.Не смотри, что на небе солнце величественно,Нет, это же просто поверье язычества.Солнышко, радостей папынька!Где оно нынче?У черта заморского запонка?Черт его спрятал в петлицу?Выловим! Выловим!Выудим! Выудим!Кто же, ловкач,Дерзко выломит удочку?И вот девушка-умница, девушка-чудочкоСамой яркой звездой земного погонаБлеснула, как удочкаЗа солнцемВ погоню, в погоню!Лесою блеснула.И будут столетья глазеть,Потомков века,На вас, как червяка.Солнышко, удись!Милое, удись!Не будь ослухМоляныКрасной Поляны.И перелетели материк Расеи выВместе с Асеевым.И два голубкаДорогу вели крючку рыбака.А сам рыбак —Страдания столица —В знакомо-синие оковыСебя небрежно заковал,Верней, другие заковали,И печень смуглую клевалиЕму две важные орлицы,И долгими ночамиЛетели дальше, величавы.А вдалеке, просты, легки,Зовут мальчишки: «Голяки!»Ведь Синь и ГольВ веках дружат,И о нашествии Синголов*Они прелестно ворожат.И речи врезалися в их головы,В стакане черепа жужжат,Здесь богатырь в овчине, похож на творца Петербурга,И милые дивчины, и корчи падучей, летевшие зорко.Придет пора,И слухов конницаПо мостовой ушейНесясь, копытом будет цокать:Вы где-то там,В земле Владивостока.И жемчуг около занозы*Безумьем запылавшей мысли,Страдающей четко зари,Двух раковин, небесной и земной —Нитью выдуманных слез.Вы
там, где мощное дыхание кита!Теперь из шкуры пестро-золотой,Где яблок золотых гора,Лесного дикого котаВы выставили локоть.Друзья! И мальчики! Давайте этими вселеннымиИграть преступно в альчики*.И парусами вдохновеннымиМы тронем аль чеки.Согласны? Стало, будет кон,Хотя б противился закон,И вот решения итог:Несите бабки и биток.Когда же смерти баба-птицаЗасунет мир в свой кожаный мешок,Какая вдумчивая чтицаПред смыслом строк отступится на шаг,Прочтя нечаянные строки:Осенняя синь и вы — в Владивостоке?Где конь ночей отроги гор, —Седой, — взамен травы естИ наклонился низко мордой,И в звездном блеске шумов очередь,Ваш катится обратный выезд,Чтобы Москву овладивосточить*.И жемчуг северной ПечорыТаили ясных глаз озера:Снежной жемчужины — северный жемчуг.И, выстрелом слов сквозь кольчугу молчания,Мелькали великие реки,И бегали пальцы дороги стучанияПо черным и белым дощечкам ночей.Вот Лена с глазами расстрелаШарахалась волнами лениВ утесы суровых камней.Утопленник плавал по нейС опухшим и мертвым лицом.А там, кольчугой пен дыша,Сверкали волны Иртыша*,И воин в северной бронеВставал из волн, ракушек полн,Давал письмо для северной Онеги.Широкие очи рогоз,Коляска из синих стрекозБыла вам в поездке Сибирью сколоченный воз.И шумов далекого моря обоз,Ударов о камни задумчивых волн,Тянулся за вами, как скарб.Россия была уж близка,И честь отдавал вам сибирский мороз.Хотели вы не расплескатьСвидания морей беседы говорливойСеребряные капли,Нечаянные речиВ ладонях донести, —Росой летя на крыльях цапли, —Ту синеву залива, что проволокой путей далечеИскала слуха шуму бурьИ взвизгов ласточек полету,И судей отыскать для вкуса ласточек гнезда морского.И в ухо всей страны Валдая, —Где вечером Москва горит сережкой, —Шепнуть проделки самурая,Что море куксило, страдая,Что в море плавают япошки;И, подковав на синие подковыДля дикой скачки,Страну дороги Ермаковой,Чтоб вывезть прошлое на тачке.И сруб бревенчатый Сибири,В ладу с былиной широкойДива стоокого,Вас провожалНе тряскою коляскойИз сонма множества синих стрекоз.Шатер небес навесом был ночлега.В широкой радуге морозных жалИз синих мух, чьи крылья сверк морей,Везла вас колымага,Воздушная телегаОлега! Олега!Любимца веков!Чтоб разомБыл освещен неясный разум,И топот победы Сибири синих подков,И дерзкая другов ватага*.Умеем написать слова любыеНа кладбище сосновой древесины.Я верю, многие не струсятВдруг написать чернилами чернилРусалку, божество,И весь народ, гонимый стражей книг,Перчаткой белой околоточных.А вы чернилами вернил —Верни! Верни! —На полотне обычных буднейУмеете коряво начертатьХотя бы «божество»,В неловком вымолве увидеть каменную бабуСтраны умов,Во взгляде — степь Донских холмов?Не в тризнеСосен и лесов,Не на потомстве лесопиленИ не на кладбище сосновом бора, —А в жизни, жизни,На радуге веселья взора,На волнах милых голосовСкоро, споро,Корявый почеркНачертатьИ, крикнув: «Ни черта!» —В глаза взглянуть городового, —Свисток в ушах, ведь пишется живое слово,А с этим ссорится законИ пятит свой суровый глаз в бока!Начертана событий азбука:Живые люди вместо белого листа.Ночлег поцелуев, ресница,Вместо широкого поля страницыДля подписи дикой.Давайте из знакомыхУстраивать зверинцыЗадумчивых божеств,Чтобы решеткою — дела!Рассыпав на соломах,Заснувшие в истомах,С стеклянным волосом тела.Где «да» и «нет» играло в дурачки,Где тупость спряталась в очки,Чтоб в наших дней задумчивой рогожеСидели закутанные некто —Для неба негожи,На небо немного похожи,И граждане речиСтали граждане жизни.Не в этом ли, о песнь, бег твой?Как та дуброва оживлена,Сама собой удивлена,Сама собой восхищена,Когда в ней плещется русалка!И в тусклом звездном ситце,Усталая носиться, —Так оживляет храмы галка!Бывало, я, угрюмый и злорадный,Плескал, подкравшись, в корнях ольхи,На книгу тела имя Ольги.Речной волны писал глаголы я.Она смеялась, неповадныЕй лица сумрачной тоски,И мыла в волнах тело голое.Но лишь придет да– единица,Исчезнет надпись меловой доскиИ, как чума, след мокрой губкиУносит все — мое хочу на душегубке,И ропот быстрых водВ поспешных волнах проворных строк,Неясной мудрости урок, —Ведь не затем ли,Чтобы погоду и солнечный день обожествитьВ книге полдня, сейчасЛасточка пела «цивить!»?В избе бревенчатой событийПорой прорублено окно —Стеклянных делЗадумчивое но.Бревенчатому срубу,Прозрачнее окна,Его прозрачные глазаНа тайный ход событийПозволят посмотреть.Когда сошлись Глаголь и РцыИ мир качался на глаголеПовешенной Перовской,Тугими петлями войны,Как маятник вороньих стай —Однообразная верста:Столетий падали дворцы,Одни осталися Асеевы,Вы Эр, покинули Расею вы,И из России Эр ушло,Как из набора лишний слог,Как бурей вырвано весло…И эта скобок тетива,Раскрытою задачей,От вывесок пив и пивца*Звала в ВладивостокОчей Очимира певца*.Охотники, удачи!*Друзья, исчислите,Какое Мыслете,Обещанное Эм,Размолов, как жернов, время,В муку для хлеба,Его буханку принесут?Мешочником упорным?Но рушатся первые цепиИ люди сразились и крепиСурового Како!Как? Как? Как?Так много их:Ка… Ка… Ка…Идут, как новое двуногое,Колчак, Корнилов и Каледин.Берет могильный заступ беден,Ему могилу быстро роет:«Нас двое, смерть придет, утроит*».Шагает Ка,Из бревен наскороСколоченное,То пушечной челюстью ляская,Волком в осаде,Ступает широкой ногою слонаНа скирды людей обмолоченные,Свайной походкой по-своемуШагает, шугая, шатается.От живой шелухиПоле было ступою.Друзья моей дружины!Вы любите белым медведямБросать комок тугой пружины.Дрот, растаявши в желудке,Упругой стрелой,Как старый клич «долой»,Проткнет его живот.И «вззы» кричать победе,Охотником по следуСегодня медведей, а завтра ярых людведей.Людведи или хуже медведей?Охоты нашей недостойны?И свиста меткого кремневых стрел?(Людведей и Синголов войны.)С людведем на снегу барахтаясь,Обычной жизни страх, таись!Вперед! Вперед! Ватага!Вперед! Вперед! Синголы!Маячит час итога!Порока и святогоГодина всталаУжасной незнакомкою,Задачу с уравненьем комкая,Чего не следует понять иначе.Ошибок страшный лист у ней,Ошибок полный лист у ней,В нем только грубые ошибкиИ ни одной улыбки.Те строки не вели к концуЖеланной истины:Знак равенства в знакомом уравненьиПропущен здесь, поставлен там.И дулом самоубийцы железная задачаВдруг повернулася к виску,Но Красной ПоляныБыл забытым лоскут?И черепа костью жеманноюГодина мотала навстречу желанному.Случалось вам лежать в печиДровамиДля непришедших поколений?Случалось так, чтоб ушлые* и непришедшие векаБыли листом для червяка?Видали вы орлят,Которым черви съелиИх жилы в крыльях, их белый снежный пух?Их неуклюжие прыжки взамен полета?Самые страшные вещи! Остальное — лопух!Телят у горла месяц вещий?Но не пришло к концуЖеланной истины в старинномсмысле уравненье,Поклонникам «ура» быть не может не к лицу.Прошел гостей суровый цуг,Друзей могилы.Сколько их? Восьмеро?Карогого* солнца лучиПлывут в своей железной вере.Против теченья страшный ход.Вы очарованы в железный круг —Метать чугунную икру.Ход до смерти — суровый нерестУпорных смерти женихов,Войны упорных осетров,Прибою поперек ветров,То впереди толпы пехот —Колчак, Корнилов и Каледин.В волнах чугунного Амура,Осоками столетий шевеля,Вас вывел к выстрелам обеден,Столетьям улыбаясь, Дуров*.Когда блистали шашки, неловки и ловки,Богов суровых руки играли тихо в шашки,Играли в поддавки.Шатаясь бревнами из звука,Шагала азбука войны.На них, бывало, яСидел беспечным воробьемИ песни прежние чирикал,Хоть смерти маятники тикали.Вы гости сумрачных могил,Вы говор струн на Ка,Какому голоду оков,Какому высушенному озеруБыли в неудачной игре козыри?Зачем вы цугом шли в могилу?Как крышка кипятка,Как строгий пулемет,Стучала вслед гробов доска,Где птицей мозг летел на туловище слепой свободы.Прошли в стране,Как некогда Ругил*,Вы гости сумрачных могил!И ровный мерный стук — удары в пальцы кукол.То смерть кукушкою кукукала,Перо рябое обнаружив,За сосны спрятавшись событий,В именах сумрачных вождей.Кук! Ку-кук!Об этом прежде знал Гнедов.*Пророча сколько жить годов,Пророча сколько лет осталось.Кукушка азбуки, в хвое имен закрыта,Она печально куковала,Душе имен доступна жалость.Поры младенческой судьбы народов куколМы в их телах не замечали.Могилы край доскою стукал.А иногда, сменяя Ка, насмешливо лилося «Люли»*Через окопы и за пули.Там жили кололовы,Теперь оковоловы.Коса войны, чумы, меча лиКосила колос сел,И все же мы не замечалиДругие синие оковы,Такие радостные всем.Вы из земли хотели Ка,Из грязи, из песка и глины,Скрепить устои и законы,Чтоб снова жили властелины.А эта синяя доска,А эти синие оковыГрозили карою тому,Кто не прочтет их звездных рун.Она небесная глаголица,Она судебников письмо,Она законов синих свод,И сладко думается и сладко волитсяТому, их клинопись прочесть кто смог.Холмы, равнины, степи!Вам нужны голубые цепи?Вам нужны синие оковы?Оне — в небесной вышине!Умей читать их клинописьВ высоких небесах,Пророк, бродяга, свинопас!Калмык, татарин и русак!Все это очень, очень скучно,Все это глухо и не звучно.Но здесь других столетий трубка,И государств несется дым.И первая конная рубкаЮных (гм! гм!) с седым.Какая-то колода, быть может человечества,Искала Ка, боялась Гэ!И кол, вонзенный в голь,Грозил побегам первых воль,Немилых кололобым.Но он висел, небесный кол,Его никто не увидал,И каждый отдавался злобам.А между тем миры вращалисьКругом возвышенного Ка,И эта звездная доска —Синий злодей —Гласила с отвагою светской:Мы в детскойРода людей.Я кое-как проковыляюПору пустынную,Пока не соберутся люди и светилаВ общую гостиную.О, Синяя! В небе, на котором*Три в семнадцатой степени звезд,Где-то я был там полезным болтом.Ваши семнадцать лет, какою звездочкой сверкали?Воздушные висели трусики,Весной земные хуже лица.Огонь зеленый — ползет жужелица,Зеленые поднявши усики,Зеленой смертью старых кружевСквозняк к могилам обнаружив,В зеленой зелени кротыХоды точили сквозь листы.«Проворнее, кацап!Отверженный, лови».Кап, кап, кап!Падали вишни в кувшин,Алые слезы садов.Глаза, как два скворца в скворешнице,На ветке деревянной верещали.Она в одежде белой грешницы,Скрывая тело окаянное,Стоит в рубашке покаянной.Она стоит, живая мученица,Где только ползала гусеница,Веревкой грубой опоясавКак снег холодную сорочку,Где ветки молят солнечного Спаса, —Его прекрасные глаза, —Чернил зимы не ставить точку.Суровой нищенки покров.А ласточка крикнет «цивить!»И мчится и мчится веселью учиться!Стояла надписью Саяна*В хребтах воздушной синевы,Лилось из кос начало пьяное —Земной, веселый, грешный хмель.Над нею луч порой сверкал,И свет божественный сиял,И то-то крылья отрубал.Сегодня в рот вспорхнет вареник,В веселый рот людей — и вотВишневых полно блюдо денег,Мушиный радуется сход,Отметив скачкой час свобод.Белее снега и мила,Она воздушней слова «панны»,Она милей, белей сметаны.Блестя червонцами менял,Летали косы, как ужи,Среди взволнованных озер,Где воздух дик и пышен.«Раб! Иди и доложи,Что госпожа набрала вишен.И позови сюда ковер».Какой чахотки сельской грезыПрошли сквозь очи, как стрела,Когда, соседкою ствола,Рукою темною рвалаС воздушных глаз малиновые слезы?Я верю: разум мировой*Земного много шире мозгаИ через невод человека и камнейЕдиною течет рекой,Единою проходит Волгой.И самые хитрые мысли ученых голов:Граждане мысли полов и столов,Их разум оболган.Быть может, то был общий заговорИ дерева и тела.Отвага глаза, ватага вер*И рядом — вишневая розга,Терновник для образа несшая смело.Но честно я отмечу — была ты хороша.Быть может, в эти полчасаВо мне и ей вселенская душаИскала, отдыхая, шалаша,И возле ног могучих, босых,Устало свой склонила посох,Искала отдыха, у темениРучей бежал земного времени.В наборе вишен и листвы,В полях воздушной синевы,Где ветер сбросил пояса,Глаза дрожали — черная роса.Зеленый плеск и переплеск —И в синий блеск весь мир исчез.