Твой час настал!

— Будь ты Кузьма Захарыч Минин-Сухорук, нам старший человек! Отдаем себя во всем в твою волю!

По обычаю, при выборах, принято было отказываться до трех раз. Кузьма Минин презрел этот обычай. Не отказывался. Он верил, что Сергий Радонежский, святой заступник Русской земли, передал ему спасительный меч. Времени не теряя, он тут же собрал в воеводиной избе вышеначальных людей города и сказал:

— Я положу и живот свой и достояние, чтобы собрать всех, кто способен дать отпор ляхам, нашим лютым врагам. Надобен нам ратный вождь, чтобы обустроил наше войско, ведал бы как водить полки и был бы славен своим мужеством. Всем нам думать кого призвать, а призвать того, кто не посрамил себя изменой, кто не подслуживался ни Вору, ни ляхам.

Как того и следовало ожидать стали перебирать по именам московское родовитое боярство и князей из рюрикова рода. Ни на одном имени не могли остановиться. От стыда глаза друг от друга прятали.

Погоревали о Ляпунове, вспомнили, как шли с ним освобождать Москву, и то, как пролил свою кровь в жестокой сече воевода, князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Вспомнили, что и Зарайск не отдал ляхам, и воров отогнал от города, вспомнили, что при царе Дмитрии чинов не искал, тушинскому Вору не кланялся, а ныне пребывает в своей родовой вотчине Линдехе в ста верстах от Нижнего.

Послали к князю печерского архимандрита Феодосия, дворянина Ждана Болтина и выборных посадских людей. Феодосий приступил с первых слов к исполнению посольского наказа. Для начала поинтересовался у князя, как заживают его раны. Князь ответил:

— Когда вся Русская земля живая рана и кровоточит, как мне говорить о своих ранах? С чем пришли?

Нижегородские посланцы рассказали о решении нижегородцев встать на защиту Русской земли, о том, что собираются поднять все города и окончили просьбой к князю возглавить ополчение. Князь, не колеблясь, ответил:

— Скажите, пославшим вас, что я за православную веру рад страдать до смерти, а вам надобно избрать из посадских людей такого человека, чтобы мог быть со мной у великого дела, ведал бы казну на жалование ратным людям.

Посланцы задумались, но князь не дал им долго блуждать в сомнениях. Спросил:

— Кто поднял город на столь великое дело?

Ему назвали старосту торговой сотни Кузьму Минина.

— Кого же нам мимо него искать? — молвил князь. — Староста торговой сотни человек бывалый. Обращение с казной для него дело привычное. Ему и быть от посадских и торговых людей об руку со мной.

Посланцы вернулись. Нижегородцы составили общенародный приговор, что-бы князя Дмитрия Пожарского во всем слушать, а Кузьме Минину собирать со всех людей деньги, а ежели не станут давать по доброй воле, брать у тех всенародным повелением. С приговора сделали списки и разослали по всем городам. Нарочного послали в обитель святого Сергия, потому, как оттуда пошло всему делу начало. Дионисий, прочитав приговор, перекрестился и сказал, обращаясь к монастырской братии:

— Посев дал всходы! Молиться бы нам, чтобы Преподобный Сергий дал бы взрасти всходам и принесли бы они плоды.

В Нижнем, Кузьма Минин, стоя на коленях перед образами, молил преподобного Сергия, чтобы не оставил без своей помощи...

3

Трудно начиналось дело освобождения Русской земли от супостатов и воров. Не с битвы с врагами в открытом поле, а в борении с людской рознью, с людским несогласием, со скаредностью и нуждой. Началось в Нижнем-Новгороде, растекалось по другим городам, где являлось согласие постоять за православную веру, за освобождение Русской земли от ляхов и иных находников.

Кузьма Минин умел считать деньги, умел оценить достояние каждого. Он учинил совет для оценки имущества граждан и назначил брать пятую часть с цены имущества на земское дело, не допуская при этом ни льгот, ни снисхождений. Остужался порыв нижегородцев, но приговор исполнялся неумолимо. Являлись и подвиги самопожертвования. В сборную избу пришла вдова и объявила:

— Я осталась после супруга моего бесчадна. Осталось у меня после него двенадцать тысяч рублей. Возьмите десять тысяч, а две я оставляю себе на пропитание.

Деньги взяли и пожелали узнать ее имя. Вдова ответила:

— Супруга моего знали в торговых рядах, а мое имя ничего не значит. Оставьте меня безимянной.

Однако многим пришлось ощутить тяжелую руку Кузьмы Минина. Отдав все свое имущество, а отнюдь не пятую часть, как то требовалось от других, обрел он право строго спрашивать с других. Не стеснялся применить и силу. Все доходы с судных пошлин, с кабаков, с продаж обратил на жалование ратным.

В Нижний стекались доброхоты из городов. Пришли служилые изгнанные из Смоленска, пришли дворяне и дети боярские из Арзамаса. Брали в полки и людей ненавычных ратному делу, благо имелись люди, что могли их обучить.

Нижегородцы рассылали по городам грамоты, сыскивали в тех грамотах общее согласие. Писали:

«Как мы будем с вами в сходе, то учнем над польскими людьми промышлять вместе за один, сколько милосердный Бог помощи подаст. О всяком земском деле учиним крепкий совет, не дадим учинить никакого дурна тем людям, которые под Москвою или в иных городах похотят с Маринкою и ее сыном новую кровь вчинять. Мы, всякие люди Нижнего-Новгорода, утвердились на том, и к Москве и к боярам и ко всей земле писали, чтобы Маринку с сыном до смерти своей в государи на Московское государство не хотеть, а так же и литовского короля.»

Ян-Петр Сапега не дожил до столь откровенного отвержения польских находников. Возвращаясь в Москву после очередного грабительского набега на Замосковные города, он забежал в Борисоглебский монастырь и встретился там со старцем Иринархом. Проведал, что сей старец когда-то высказывал сочувствие Марине. Давно то было. На этот раз, на вопрос Сапеги, примут ли московские люди Марину на троне, ответил:

— Приняли бы, когда бы она не повязалась с тушинским Вором, а ныне ей искать на Руси нечего. И тебе, господин, надо бы уйти к себе в Литву. Не ищи здесь себе смертного конца.

Не отвратило Сапегу предупреждение старца от налетов и тайного намерения овладеть царским престолом. Подойдя к Москве, он еще раз попытался по-торговаться с Мариной, но запрос его остался без ответа. От ревнивых дум, как бы вернуть то славное время, когда он стоял у порога царской власти, расхворался. С трудом пробился сквозь казачий заслон в Кремль, и, вскорости умер, как и предостерегал его монастырский старец. Во главе сапежинцев встал пан Будзило. Не желая сидеть взаперти в Кремле, пробился на Суздальскую землю и занялся разбоем.